Валька, казалось, расширился в плечах, подобрел. Он уже не дичился, не обижался на шутки, чувствуя, что становится равным среди моряков - и не только их катера, но и всей базы. Кому какое дело до того, что он ходит в бескозырке боцмана или в штанах Сизова и фланелевке Белошапки. Он был одет по форме, как полагается, всегда чист и подтянут и с удовольствием отдавал всем старшим воинское приветствие. Ему нравилось сходить на берег, встречать офицеров и козырять им с поднятой головой, при строевом шаге, с особым шиком отбрасывая руку на шов. Незаконное дитя катера никого не смущало теперь, к нему привыкли, и, пожалуй, если бы он вдруг затерялся, его отсутствие было бы заметно. Валька постепенно забывал, что ему нужно прятаться от начальства, хотя где-то в глубине сознания такая мысль неотступно точила его. Однажды вечером он наткнулся на командира бригады и, не успев свернуть в сторону, с замиранием сердца "откозырял" ему. Командир бригады остановил мальчишку, узнал фамилию и имя и отпустил его. Придя на катер, Валька с тревогой присматривался к командиру, думал, что тому все стало известно. Но командир молчал. И только на следующий день, в море, сказал ему: "Попался на глаза начальству?" - "Попался, товарищ командир", - чуть ли не со слезами признался мальчик. "Ничего..."
...Валька затаенно ожидал какого-то дела, подвига. Что он делает? Пока ничего. Наступит время, и его спишут. А куда? Неизвестность пугала его. Если его выбросят с корабля, он жить, конечно, не будет. Он на глазах усатого командира бригады бросится в море. Вначале покажет, что он моряк и плавать умеет, а потом камнем пойдет на дно и притихнет там навсегда.
Пусть тогда они поймут его душу.
И вот Валька неожиданно совершил свой первый подвиг. О нем долго говорили на побережье, а потом привыкли, так как героическое в то время становилось привычным.
Десантная операция была решена с присущей черноморцам храбростью и дерзостью. "Черная туча" - как называли враги наших моряков-десантников - ворвалась на занятые противником берега. Торпедные катера обеспечивали левый фланг морского десанта, чтобы отсюда не пришли корабли противника, базировавшиеся на Феодосию и Ялту.
Но противник пришел, и с ним вступили в бой. У Балашова был второй - ведомый - катер. Противник имел четыре катера. Силы - неравные. Опасность увеличивалась оттого, что вместо легких катеров, действовавших против них прошлый раз, пришлось иметь дело с тяжелыми катерами.
Балашов решил отходить под прикрытием своей береговой артиллерии. Вызвав по радио поддержку и пользуясь превосходством в скорости, он оторвался от противника. Казалось, опасность миновала. Вот-вот появятся родные берега, к ним в рокоте моторов неслась дозорная "двойка".
И в это время их решили перехватить четыре торпедных катера, выжидавших Балашова у прибрежных скал. Балашов вынужден был принять бой. Поддержка должна была вот-вот прийти. "Сейчас начнется настоящая работенка! - прокричал он Вальке. - Держись только всеми четырьмя - и руками и ногами. Маневр и огонь!" Это были последние слова, которые услышал на борту корабля Валька от своего командира. Бой продолжался всего несколько минут. Это было похоже на скоротечное воздушное сражение, где стремительность атак, напряжение механизмов, мускулов и сердец выжигает все, начиная от горючего и патронов и кончая человеческой энергией.
Противник атаковал с двух сторон. Вражеские катера проносились мимо, повернув в сторону двух советских катеров все свои пушки и пулеметы. Экипажи наших катеров сражались мужественно и упорно, как это присуще только русским морякам. Балашов решил использовать последнее средство - торпеды. Торпедная атака удалась. Тяжелый катер врага взорвался и быстро скрылся в волнах, загорелся второй. Оставалось еще два. Сближаясь с Балашовым, торпедные катера стремились зайти с фланга, стать на параллельные курсы, чтобы удобнее вести прицельный огонь. Наконец это им удалось, и они открыли огонь из бортовых пушек и пулеметов. Валька упал и когда, оглушенный и злой, приподнял голову, увидел, что ни командира, ни боцмана, ни механика не было на местах. Они тоже упали, но подняться не могли. Катер прыгал на волнах. Моторы работали, а управлять ими было некому. Валька подполз к Балашову.
- Товарищ лейтенант! - крикнул Валька, склонившись к тяжело раненному командиру. - Чем помочь!
- Валька, действуй!
- Как?
- К штурвалу. Выбрасывай на берег катер, у Синей бухты... Там пляж. Мы давно во время шторма выбрасывали там свои фелюги...
- Есть, товарищ командир...
Валька поднялся к штурвалу, забрызганному кровью, и в точности, как будто здесь находился сам командир, выполнял все, что кричал ему Балашов. Он вспомнил все, что в последние месяцы объясняли ему и командир, и боцман, и механик. Он восстановил в своем ясном детском мозгу все, чему его учили Балашов и его товарищи.
Внизу почувствовали управление, сильнее забурчали моторы.
Значит, Белошапка и Сизов живы, он не один на израненном корабле. Валька направил катер по курсу, указанному ему командиром. Он видел перед собой острую скалу, похожую на парус, стоявшую торчком из глубины. Вправо от скалы Синяя бухта, и там отлогий берег и мелкая галька. Мальчишка почти лежал на штурвале и ловил каждое слово командира. Он старался наиболее полно и правильно выполнить приказания Балашова. Слух его обострился до предела. Берег приближался. Он сбавил обороты моторов. Катер нырял, зарывался носом, но машины вели его вперед и вперед! Подполз Свиридов. Мальчишка старался не смотреть на боцмана, тот "травил", и тошнота подкатилась к Валькиному горлу. Боцман кричал, ругался. Валька не обращал на него внимания, так как следил только за одним человеком - за командиром. Боцман кричал, потому что не понял маневра, ведь катер мог разбиться о берег. Потому-то боцман и приполз от пулемета, чтобы предупредить. Свалившись рядом с командиром, боцман услышал теперь его голос, его приказ, все понял и притих. Балашов выкрикивал: "Так... так держать, Валька!"
Валька теперь решал, как более или менее благополучно выброситься на берег. Для этого все нужно рассчитать. Балашов командовал: "Моторы! Выключи моторы!" Теперь стало тихо, потом послышался треск, удар, и катер, выпрыгнув на берег, продрал днищем камни и свалился на правый борт. На берег долетали брызги, шипела волна. С горки бежали какие-то вооруженные люди. Белошапка и Сизов положили на берег, усыпанный мелкими камнями, лейтенанта, а потом сняли боцмана и механика с палубы и положили их рядом с лейтенантом. Валька работал и распоряжался. Подошли солдаты. Узнали, в чем дело. Чувствуя свою власть и значимость, Валька отвечал им. Он как бы вырастал в своих собственных глазах.
Вскоре пришел санитарный катер. Раненых взяли на носилки. Катер ушел на базу. Прибыл катер с технической помощью. Матросы наложили временные заплаты на пробоины, бока, откачивали ручными помпами воду, поставили "девятку" на плав, проверили моторы.
Своим ходом катер вошел в бухту, куда уже подъехал командир бригады. Его взору представилась удивительная картина. Катер считали выбывшим из строя, но он лихо развернулся и подошел к пирсу.
- Кто же на нем командир? - спросил изумленный командир бригады.
Валька выпрыгнул на пирс и встал перед командиром бригады, мокрый, вымазанный кровью.
- Товарищ командир бригады! Вольнонаемный Валентин Галин прибыл на торпедном катере из боевой операции. Из экипажа трое раненых...
- Трое раненых и трое героев, - сказал командир бригады, прижимая к себе мальчишку. - Черт побери, еще с рапортом, ну, прямо по-настоящему...
Вальку тискал в объятиях растроганный начальник политотдела.
- Ну, что тебе сделать теперь? - спрашивал командир бригады. - Что ты хочешь?
- Разрешите, товарищ командир бригады...
- Ну, проси, проси, вольнонаемный Валентин Галин.
- Я прошу отвезти меня в госпиталь... к нашими
- Ах, так... Правильно...
- Садись, поедем...
Валька сел рядом с командиром бригады, машина тронулась. Под баллонами брызнула галька. Шумело недалекое море, черные тени кораблей вставали во тьме. Мальчишка почувствовал страшную усталость и дрожь во всем теле. Ему захотелось прижаться к кому-нибудь, может, даже расплакаться, но ведь тут у него не было родных, а со всеми этими людьми он привык держаться начеку.
- Тебе холодно, Валька? - участливо спросил командир бригады, почти приникая к нему пушистыми своими усами, которых мальчишка больше всего на свете боялся.
- Нет.
- Железный ты какой... Я когда-то думал - фитюлька. У меня тоже такой вот сорванец. Напишу ему завтра же о тебе, Валька. Пусть завидует в Москве, какие у нас тут чертенята, на Черном...
В госпитале Валька шел позади командира бригады. Когда раскрылись двери палаты, мальчишку подтолкнули вперед.
- Иди.
- Валька! - позвал его забинтованный человек.
Мальчик узнал голос своего командира. Это был теперь не только командир, не только человек, решивший его судьбу, это был родной человек, за которого он, как за отца, мог отдать свою жизнь.
И вот мальчишка шел и никого не видел перед собой, кроме этого забинтованного человека. И только у койки запнулся, стал, губы и подбородок его дрожали...
- Валька! Подойди с другого борта. Тут с рукой конфуз...