Порывистый ветер гнал над городом грозовые тучи, а где-то в стороне уже сверкали молнии. Сильная духота вскоре сменилась приятной прохладой. Ветер бил в лицо, врывался под одежду, холодил тело. Девушка зябко вздрогнула и крепче прижалась к Чабе. Неожиданно ее охватило чувство страха, события последних дней показались ей такими, будто она видела их во сне, хотя на самом деле она знала, что это был вовсе не сон. Вот она идет рядом с Чабой, любовницей которого стала десять дней назад. И это вовсе не сон. Быть может, чувство страха родилось в ней от ранее неизведанного чувства счастья. Она всегда считала себя слабой и была далеко не уверена в том, выдержит ли их любовь испытание разлукой. Через несколько дней она должна уехать на родину. И совсем неизвестно, что же ее там ожидает. Возможно, что она поступит учиться к Силади, где у нее нет ни одного знакомого: ни среди учащихся, ни среди преподавателей, даже подруги хорошей и той нет, с кем бы она могла откровенно поговорить. Чего стоит счастье, когда человек должен таиться ото всех?
Когда Чаба сильнее прижал ее к себе, она открыла глаза и улыбнулась. "Боже, какая же я дура! - подумала она. - Чаба идет рядом со мной, а я думаю черт знает о чем. Разумеется, мне будет сильно не хватать его. Конечно, плохо и то, что у меня нет задушевной подруги, но это-то я как-нибудь переживу. Чабе по сравнению со мной значительно легче, так как у него есть друзья, ну хотя бы Эндре, Милан". Неожиданно она остановилась и, подняв голову, спросила:
- А Милану ты расскажешь?
- О чем?
- Что я твоя любовница, - проговорила она спокойно и безо всякого стыда.
Чаба перехватил ее взгляд и, положив руку ей на затылок, сказал:
- Ты для меня не любовница, Андреа. Пойми это раз и навсегда.
- А кто? - Увидев, что Чаба задумался, добавила: - Я нисколько не стыжусь этого: я счастлива, что принадлежу тебе.
Чаба медленно пошел дальше. Слева от них чернели остатки полусгоревшей лавочки, стены которой были оклеены какими-то плакатами.
- Мы любим друг друга, - проговорил Чаба, - а это главное. Но кое-что мне все-таки хотелось бы сказать. Я, конечно, не знаю, что с нами будет завтра или послезавтра. Зато я знаю, что очень люблю тебя. Или ты станешь моей женой, или я никогда ни на ком не женюсь.
- Ничего не обещай на далекое будущее, а то вдруг полюбишь другую. Или я почему-либо разочаруюсь в тебе. И ты будешь обо всем этом рассказывать Милану?
- Это не имеет к нему никакого отношения, хотя он и знает о твоем существовании и о том, что я тебя люблю.
- А разве вы не разговариваете с ним о своих любовных похождениях?
- Разговариваем, но наши с тобой отношения - это не любовное похождение.
После долгого молчания Андреа спросила:
- А что мы будем делать, если у меня родится ребенок?
- Если у нас родится ребенок? - серьезно переспросил Чаба. - Воспитаем его. Единственное, в чем я глубоко уверен, это то, что наш сын - если у нас родится сын - никогда не будет солдатом.
Домой Чаба вернулся за несколько минут до полуночи. Он основательно промок под дождем, однако не обращал на это внимания. Он был погружен в себя, но знал, что мать, видимо, постарается поговорить с ним. Он не хотел ее обижать и решил, что если она не легла спать, то попросит у нее прощения. Поговорит с ней. Вот только о чем? Об Аттиле? Этого он сделать не может, так как это было бы расценено как жалоба на старшего брата, а не то, чего доброго, как измена ему. Чаба был зол на брата. Спустя два года наконец-то удался их план: они могли бы беззаботно и счастливо провести все лето вместе в Берлине, и вот теперь Аттила все испортил. С тех пор как их родители жили в Лондоне, братья редко встречались друг с другом, отец без разрешения начальства вообще не мог покинуть место своей службы, в прошлом году он даже на рождество не приезжал домой и потому очень обрадовался, когда узнал, что сможет провести отпуск в Берлине. И вот теперь Аттила взорвал такую бомбу!
Чаба и сам не знал, почему он недолюбливал старшего брата. Не раз и не два он мысленно копался в своих воспоминаниях, чтобы воскресить в памяти хоть какую-то причину своего столь сдержанного отношения к нему. Так ничего не обнаружив, он решил, что ошибка кроется в нем самом. Но почему? Возможно, вся беда заключалась только в том, что Аттилу в десятилетнем возрасте отправили учиться в Кесег, в военное училище, и потому у братьев не было случая лучше узнать и полюбить друг друга. С этим предположением нельзя было не согласиться. А воспитываясь в военном училище, Аттила на все смотрел совершенно другими глазами, чем он, Чаба. Так, например, Аттила не любит прислугу. Высокомерным тоном, всеми своими поступками он постоянно старается оскорбить кого-нибудь из прислуги. Наблюдая за этим, Чаба всегда стыдился чего-то и, словно желая хоть как-то загладить грубость Аттилы, сам старался быть более вежливым с прислугой. Странным было то, что ни отец, ни мать не были грубиянами, следовательно, свою грубость Аттила унаследовал отнюдь не от родителей.
В гостиной матери не оказалось, зато в комнате дядюшки Вальтера еще горел свет - видимо, он совсем недавно вернулся домой. Недоуменно пожав плечами, Чаба направился в свою комнату, где, к немалому удивлению, нашел Аттилу. Он сидел на диване и листал какой-то военный журнал.
- Сервус, - вымолвил Чаба, закрывая дверь. "Я буду держать себя так, - решил он про себя, - как будто ничего не случилось". - Это ты?
Буря стихла, раскаты грома доносились откуда-то издалека, дождь пошел потише. Чаба открыл окно, и в комнату хлынул поток свежего воздуха. Стащив грязные ботинки и промокшие носки, он сунул ноги в домашние тапочки, ожидая, что же скажет ему брат. Однако Аттила продолжал молча листать журнал.
- Здесь тоже ливень был? - спросил Чаба и начал раздеваться. - На улицах полно воды - целое море. - Он повесил брюки и куртку на вешалку. - В книжном шкафу у меня стоит бутылка палинки. Будь добр, достань и налей, а я пока разотру себя.
- Я не пью. - Аттила небрежно бросил журнал на стол.
- Тогда налей мне. - Достав полотенце, Чаба начал растирать себе тело. - А жаль, палинка очень хорошая.
- Спасибо. - Голос Аттилы был холоден. Он стоял так, как будто и не слышал просьбы брата.
Чабу охватило беспокойство: он не понимал поведения брата. Судя по всему, он не собирался мириться, напротив, он чувствовал себя оскорбленным.
- Что тебе, собственно, от меня нужно? - спросил Чаба, нахмурив брови. - Ты что, онемел, что ли? Если ничего не нужно, то оставь меня в покое. - Все это он произнес отнюдь не грубо.
Аттила спокойно закурил.
- Послушай меня, Чаба, - тихо, но решительно сказал он. - Если бы ты не был моим братом, я бы подробно разобрался в твоих бедах, но я не стану этого делать, так как не хочу портить летний отдых родителям.
Чаба был удивлен поведением Аттилы, в голосе которого звучала не только угроза, но и превосходство. Ранее такого он у брата что-то не замечал. Чаба знал, что Аттила дерзок, любит поспорить, готов пойти на любое смелое дело, но его никогда не покидало ощущение, будто он боится Аттилу. И снова Чабу охватило чувство, что это он виноват перед братом. Словно признав свое поражение, он сел на диван и сказал:
- Ты спокойно можешь меня ударить. Если это так необходимо тебе для самоутверждения, ударь, пожалуйста. Правда, я тоже не слабак и могу дать тебе сдачи, но если быть откровенным, то я, собственно, еще ни разу в жизни по-настоящему не дрался. И только потому, что считал это унизительным. - Сняв с плеча полотенце, он начал растирать им ноги. - Когда я шел домой, то невольно задумался: почему мы, собственно, так отдалились друг от друга? Ты мог бы сказать, что тебе во мне не нравится?
Почувствовав свое превосходство, Аттила сел на стол.
- Просто мы не любим друг друга, - сказал он. - По какой причине - этого я и сам не знаю. Меня не утешает даже то, что и ты не любишь меня. - Откинув волосы со лба, он продолжал: - А ведь мы родные братья, и тут мы ничего изменить не сможем. Нам как-то необходимо терпеть друг друга, особенно на виду у родителей.
Чаба с изумлением слушал откровения брата, понимая, что за его холодными и бесстрастными словами кроется ненависть.
- Ты меня ненавидишь? - спросил он.
- Нет, Чаба, пока что дело до этого не дошло, но было бы трагично, если бы это случилось... - Он хотел еще что-то сказать, но Чаба перебил его:
- Я тебя вроде бы никогда не обижал, но, видимо, какая-то причина все-таки имеется, раз мы до этого докатились.
Глаза Аттилы потемнели, на какое-то мгновение его охватил порыв злости, бескровные губы чуть заметно задрожали.
- Причин много, - хрипло проговорил он. - Прошлым летом твой друг злоупотребил своим правом гостя, а ты не только не возмутился, но и обрадовался этому. Я никогда не забуду его нахальную усмешку.
Чаба сразу же догадался, на что намекает брат - на связь Милана с Эмеке.
- Ты говоришь глупости, - сказал он, - не следует преувеличивать тот случай. Эмеке и тебе нужна была только для постели, никакой другой цели ты не преследовал. По-моему, тебе было прекрасно известно, что ты у нее не первый и не последний. Так уж случилось, что Милан опередил тебя. Почему же тебе не мешали ее прежние ухажеры, а Милан вдруг помешал?
- Он выставил меня на посмешище.
- Это сделал не он, а сама Эмеке. Если хочешь знать, после отъезда Милана она и меня намеревалась затащить в свои сети.
- И ты согласился?
- Если бы было желание... Не сердись, Аттила, это отнюдь не причина, чтобы мы невзлюбили друг друга. Откровенно говоря, отдаляться друг от друга мы начали совсем не с прошлого года. Причина отчуждения заключается в чем-то другом.