- В мае нынешнего года, - сказал он, - по случаю двухсотпятидесятой годовщины освобождения Будайской крепости венгерская делегация нанесла визит главе католического мира в Ватикане. У нас, евангелистов, идут споры с католиками, но, по-моему, с тем, что сказал папа венгерской делегации, мы должны полностью согласиться. Нынешние времена, заявил, в частности, глава католической церкви, очень напоминают то, что происходило двести пятьдесят лет назад, ибо сегодня над миром опять нависла огромная опасность - коммунизм, который по своей сущности угрожает не только христианству, но и всему человечеству.
Чаба, лениво зевнув, облокотился на стол. "Этот попик совсем, видать, рехнулся, - подумал он. - Что с ним такое происходит? Ну подожди, святоша, я тебе как-нибудь расскажу, кто угрожает человечеству... - В раздражении он начал покусывать нижнюю губу и, только взглянув на мать, воздержался от того, чтобы вслух не обозвать Эндре идиотом. - Эта скотина, - он покачал головой, - уже забыла о том, что сделали нацисты с Витманом и Эрикой..."
- Перед венграми вновь стоят большие задачи... - продолжал тем временем разглагольствовать Эндре.
Тут уж Чаба не мог выдержать и перебил друга не совсем лестными словами:
- Ты дурак, святоша! Пей свое вино и садись! - Чаба поднял бокал: - За здоровье присутствующих!
Все сразу замолчали. Андреа с испугом поглядывала на тетушку Эльфи, которая и вида не подала, что встревожена замечанием сына, к своему бокалу она так и не притронулась.
Аттила невозмутимо курил.
- Продолжай, - сказал он Эндре, который настолько смутился, что забыл сесть. Однако желание говорить у того уже пропало. Лицо его так и пылало от стыда.
- Извините, - наконец вымолвил Эндре и сел. По всему его виду было заметно, что слова Чабы оскорбили его.
- Ты сейчас, видимо, считаешь себя очень остроумным, - заговорила Эльфи, обращаясь к сыну. - Возможно, даже ликуешь внутренне: как же, я, Чаба Хайду, эффектно сразил Эндре Поора, своего друга! Как богат твой лексикон, сынок... Какие в нем слова: "святоша", "дурак"... - Чаба смущенно улыбнулся. В душе он уже жалел о своем срыве и потому не стал спорить с матерью. - Я бы очень хотела, чтобы ты извинился перед Эндре, - строгим тоном проговорила Эльфи.
"Ну уж нет, - подумал сын, - прощения я просить не стану хотя бы потому, что Эндре и на самом деле дурак". В этот момент он почувствовал, как Андреа под столом наступила ему на ногу. Он бросил злой взгляд на девушку.
- Ну-с? - Эльфи закурила, ожидая, что же скажет сын, но он молчал. - Эндре, тогда я прошу у тебя прощения, - проговорила генеральша.
Священник поднял голову. Глаза его горели.
- Что вы, тетушка Эльфи, ничего такого не случилось. Мы друг другу, бывает, еще и не такое говорим, Чаба пошутил, - попытался Эндре выгородить друга.
- Нет, я не шутил, Эндре. - Чаба бросил на друга косой взгляд. - Именно поэтому я и не намерен извиняться перед тобой. Ты и на самом деле дурак.
- А ты, Чаба, самый что ни на есть грубиян, - спокойно заявил Аттила. - Вот когда бы твой наставник Милан Радович порадовался за тебя, он бы даже гордился тобой.
- А ты, Аттила, выбирай выражения, когда говоришь. Что за манера разговаривать? Простолюдины и те выражаются лучше, чем ты.
Лейтенант посмотрел на мать, в спокойствии которой было что-то угрожающее.
- Мама, я солдат, а не поэт.
- Но здесь тебе не казарма.
- А я не твой солдат, - добавил Чаба, сгребая со стола в ладонь рассыпанные спички. - Могу тебя утешить. Милан этому не порадовался бы.
Аттила мило улыбнулся, однако Чабу это нисколько не успокоило, так как он знал, что это самое опасное.
- Прошу прощения, мама, - галантно извинился лейтенант, - я постараюсь свое мнение о господине Милане Радовиче выразить в поэтической форме, насколько это будет в силах...
- Я полагаю, что нам уже пора прекратить спор на эту тему, - перебил брата Чаба. - Мы оба знаем, почему ты нападаешь на Милана.
Андреа забеспокоилась, так как почувствовала, что атмосфера все больше накаляется. Знала она и то, что Чаба очень любит своего друга и будет его всячески защищать, а это означает, что так хорошо начавшийся дружеский вечер окончится скандалом.
Тетушка Эльфи тоже хорошо понимала это и потому решила взять инициативу в свои руки. Мысленно она решила при первом же удобном случае поговорить отдельно с каждым из сыновей, а теперь нужно было как-то разрядить обстановку. Тихо и спокойно она заговорила о нормах поведения, об уважении друг к другу, чему всем, по ее мнению, пора было бы уже научиться. Затем она взяла под свою защиту Радовича, сказав о том, что у того было очень тяжелое детство, ему-де пришлось пережить и голод и холод, а это, естественно, не могло не отразиться на его поведении.
- Мама! - Аттила вскочил со своего места: - Тебя ввели в заблуждение! Человек, который называет господина регента глупцом, а фюрера сумасшедшим авантюристом, никак не может быть добрым, и место ему за решеткой. Я таких типов, нравится это тебе, мама, или не нравится, называю заразой. И если бы вы два года назад не вмешались, то я бы научил Милана Радовича, как нужно разговаривать с порядочными людьми.
- Я не понимаю, о чем ты говоришь. - Эльфи встала, видя, что Аттила весь дрожит от негодования, она подошла к нему и взяла его за руку: - Успокойся, Аттила.
- Как же я могу успокоиться, если у моего брата имеются такие друзья? Посмотри-ка на него, - он показал на Чабу, - он еще и ржет! Ему, видимо, нравится, что я возмущаюсь. Мне обидно, что мой родной брат дружит с такими никчемными типами. - Подойдя к окну, он распахнул обе его створки и нервно забарабанил пальцами по подоконнику.
Эльфи строго посмотрела на Чабу. Эндре, низко наклонив голову, теребил худыми пальцами бахрому скатерти.
- Собственно, что с вами случилось? - спросила Эльфи. - С какого времени вы так рассорились?
Чаба подошел к матери и нежно поцеловал ее:
- Мы не ссорились, мама. Я не знаю, почему Аттила так по-глупому завелся.
Лейтенант перестал барабанить по подоконнику. Слегка сгорбившись, словно намеревался напасть на брата, он подошел к Чабе.
- По-глупому? Ты считаешь, что я говорил глупости?
Чаба улыбнулся во весь рот и недоуменно развел руками:
- Да... Эндре тоже так считает.
Теолог поднял глаза и тихо произнес:
- Милан очень вспыльчив и порой говорит не думая. То, что он сказал о господине регенте и Гитлере, он как раз говорил не подумав.
Андреа, стоя у окна, внимательно наблюдала за мужчинами и за хозяйкой дома.
Чаба решил принудить Эндре к откровенности. Посмотрев ему прямо в глаза, он сказал:
- Не выдумывай. Ты хорошо знаешь, что Милан говорил это совершенно серьезно, а господина регента он действительно считает глупцом, а Гитлера - авантюристом. А почему бы, спрашивается, ему и не иметь собственного мнения?
Генеральша вздохнула и, забыв о сдержанности, к которой себя принуждала, произнесла несколько раздраженно:
- Чаба, ты шутишь, не так ли?
- Я не шучу, мама. У меня лично об этих людях еще худшее мнение, и не высказываю я его только потому, что Аттила и меня посадит за решетку.
- Боюсь, что ты и на самом деле туда попадешь, - заметил лейтенант. - Голос у него был уже совершенно бесстрастный. - Прошу тебя, прекрати свою дружбу с Миланом Радовичем.
Чаба был удивлен столь резкой сменой настроения брата. У него появилось такое чувство, что за внешне спокойными словами брата скрывается что-то угрожающее, какая-то неизвестная опасность.
- Спасибо, что ты беспокоишься обо мне, - сказал он, - но тебе бы следовало знать, что к дружбе я всегда относился очень серьезно. Я, конечно, знаю и достоинства и недостатки Милана. Я люблю его, так как он честный и открытый человек. И я буду считать его своим другом до тех пор, пока не разочаруюсь в нем. - Повернувшись к матери, он продолжал: - Не сердись, мама, я очень сожалею, что расстроил тебя. Я не хотел этого. Если разрешишь, я провожу Андреа домой. - Дойдя до дверей, Чаба остановился и, повернувшись к Эндре, сказал: - Ты меня знаешь. Знаешь, что я не являюсь ни коммунистом, ни анархистом. Но если когда-нибудь будешь говорить об опасности, которая угрожает человечеству, то подумай о Пауле Витмане и Эрике Зоммер.
Обнявшись, они шли по безлюдной улице. Андреа прижалась к Чабе.
- Скажи, зачем Аттиле понадобилось устраивать такой спектакль? - спросила она.
- Представлению не имею, - ответил Чаба. - Ну и я идиот порядочный. Тысячу раз обещал себе, что не стану с ним спорить, и все же не сдержал слова. Знаешь, смешно то, - продолжал он грустно, - что я и с Миланом часто спорил, так как и он иногда нес такую несусветную чепуху, что в пору на стену лезть. Я с ним во многом не согласен, но, когда кто-нибудь обижает его, я воспринимаю это как личную обиду и спешу ему на помощь. Я и Эндре люблю: он открытый и честный парень. Жаль только, что хочет стать священником, но, в конце концов, это его личное дело. Правда, Милан тоже прямой человек, но он совсем иной. И потому его я люблю как-то по-другому. Возможно, потому, что он больше нуждается в любви, чем Эндре.