А на следующий день, второго апреля, все вдруг изменилось. В лагере стало доподлинно известно, что из Берлина в комендатуру Бухенвальда поступило распоряжение: начать эвакуацию лагеря. Эсэсовское начальство срочно собралось на совещание.
И вот - лагерь зашумел как никогда. Значит, наступило то роковое и страшное, чего так долго ждали, но надеялись, что беда как-то обойдет стороной. Куда будут эвакуировать? С какой целью? Каковы истинные намерения фашистов?.. Никто не мог ответить на эти вопросы.
День прошел в напряженном ожидании. К вечеру, когда узники вернулись с работы в свои бараки, снова загудели встревоженные рои. Во всех бараках на разные лады произносится одно и то же слово: эвакуация, эвакуация, эвакуация!!! А что она сулит? Жизнь или смерть?..
Люди годами ждали решительного дня. Верующие молились, чтобы он скорее настал. И вот настал. А в душе - страх, ужас. Слухи и догадки самые различные.
- Никакой эвакуации не будет. Начальник лагеря намеревается сдать американцам Бухенвальд по всем правилам! Напоследок Кампе хочет прослыть гуманным, - в голосе "оптимиста" дрожь и неуверенность, он хотел бы подбодрить прежде всего себя.
- Вздор все это! Нас пошлют на полевые работы…
- На расчистку дорог…
И - как гром - новый слух: командование лагеря приняло решение: тайными тропами переправить узников в горы Тюрингии и там всех уничтожить. В лагере не должно остаться никаких следов бойни.
Эта весть быстро распространилась по всему лагерю. И пуще прежнего заволновались, зашумели узники. Никто не знал, что надо делать.
"Интернациональный центр" до сих пор не принял определенного решения. А ведь "Русский центр" долго ждал этого решения. Больше ждать нельзя. Симагин созвал командиров бригад. - Обстановка такова, - коротко докладывал он. - Советская Армия в Германии вышла к Одеру, в Чехословакии она под Братиславой, в Австрии идут бои на подступах к Вене. Союзники заняли Фульду. Сейчас они возле Айзенаха-Готы, в двадцати - тридцати километрах от Бухенвальда. В районе лагеря дела обстоят следующим образом: охрана лагеря приведена в полную боевую готовность. Солдатам розданы ручные гранаты и фауст-патроны. В пулеметы заложены ленты. Поступили сведения, что в районе Веймара, то есть под боком у нас, сейчас сконцентрировано вдвое, втрое больше войска, чем ранее. Что будем делать?
- Немедленно начинать восстание! - решительно высказался Назимов. - Пока на складах сохранено оружие и боеприпасы. Пока не угас пыл бойцов. Иначе будет поздно.
Это предложение поддержали Бибиков, Бикланов и Шведов. Командующий повстанческой армией Смердов тоже присоединился к ним.
"Русский военно-политический центр" вынес решение о немедленном начале восстания. Решение это было сейчас же сообщено "Интернациональному центру".
А через какой-нибудь час разведчики донесли, что из складов лагерных частей СС вывезено все оружие и боеприпасы. Это в корне изменяло положение. В этих условиях нельзя немедленно поднимать восстание. Расчеты на снабжение оружием из эсэсовских складов отпадали. С имеющимся оружием и боеприпасами можно было только начать штурм лагеря. А что дальше?.. Складывался и другой ход событий. Союзники могут появиться перед Бухенвальдом с часу на час. Гитлеровцы знают об этом. И среди самой охраны лагеря, и среди войск, дислоцированных в районе Веймара, началось какое-то передвижение. Это должно определенным образом отразиться на настроении лагерных эсэсовцев. Надо всеми силами оттягивать намеченную эвакуацию.
Эвакуационные колонны заключенных должны были формироваться лагерным старостой. Он находился в тесной связи с "Интернациональным центром". Старосте были даны указания по возможности саботировать приказы коменданта. Для обмана лагерного начальства было использовано старое, не раз помогавшее средство: врачи определили, что в лагере началась эпидемия брюшного тифа. А среди заключенных был провозглашен лозунг: "Эвакуация - это смерть для узников Бухенвальда! Всеми силами сопротивляйтесь эвакуации!"
Утром третьего апреля обитатели сорок второго блока, как всегда, собрались в столовой на завтрак. Все возбуждены, встревожены. Ночью многие не ложились спать. Все ждали чего-то ужасного.
- Сегодня кормежки не будет, - невозмутимо сообщил Отто. - Администрация прекратила выдачу литания.
Сама по себе новость никого не поразила. Лагерники предвидели это, и каждый из последних крох заготовил себе кое-какой "аварийный запас". Новость была зловеща тем, что заставляла думать: не является ли отмена питания предвестником поголовного истребления узников Бухенвальда? Неужели гитлеровцы начали приводить в исполнение свой дьявольский план?
Из членов "Русского центра" ближе всего к Назимову жил Николай Толстый. Баки направился к нему.
- Вчерашнее наше решение остается в силе, - сообщил Толстый. - Надо всеми мерами срывать эвакуацию. - Помолчав, он добавил тихо - Предупредите всех, кого сумеете: нужно остерегаться всякого рода провокаций. Держите людей в полной готовности.
- Мои люди давно готовы, - хмуро отвечал Баки. - Не допустил ли "Интернациональный центр" ошибки, отменив начало восстания? Гитлеровцы ночью подтянули к лагерю артиллерию. Вдруг начнут палить по баракам?
Толстый нервно передернул плечами.
- Мы - военные люди. Не наше дело обсуждать приказы. Мы должны выполнять их.
На обратном пути Назимов предупредил командиров батальонов своей бригады:
- Держите подразделения на своих местах в полной боевой готовности, чтобы в любую минуту можно было взяться за оружие.
А вечером по лагерному радио был объявлен приказ Кампе:
- Все евреи, независимо от того, где они находятся - в бараках или в больнице, - завтра утром к 8.00 должны собраться у главных ворот лагеря для эвакуации.
Приказ был повторен неоднократно. В еврейских бараках поднялись крики ужаса. Одни взывали к богу, другие в отчаянии рыдали и метались. Многих, казалось, покинул рассудок.
"Интернациональный центр" немедленно принял решение: не выпускать евреев ни на площадь, ни к воротам. Десятки агитаторов рассеялись по лагерю, разъясняли людям смысл этого решения.
Не покидайте бараков. Вас могут уничтожить. Эвакуация - это лишь предлог.
Евреев спешно прятали в подпольях и полуразрушенных сараях, в подвалах и на чердаках. Русские лагерники из сорок четвертого блока за короткое время изготовили множество красных треугольников с буквой "Р" и роздали их евреям.
- Скорее меняйте свои знаки!
И евреи начали срывать со своей одежды желтые шестиконечные звезды. Теперь эсэсовцам не так-то легко было установить: кто из заключенных русский, кто еврей. Пришлось бы каждого проверять по карточкам, хранящимся в канцелярии. Но в спешке это уже невозможно было сделать.
Утром ни один еврей-заключенный не явился ни на площадь, ни к воротам.
Лагерное радио через каждые два часа повторяло приказ. Площадь по-прежнему была пуста.
Именно с этого момента лагерь вышел из подчинения эсэсовцам. По существу, это и явилось началом восстания, правда еще скрытого.
Все же гитлеровцам с трудом удалось "эвакуировать" из лагеря до двухсот евреев. Это - из пяти тысяч.
С наступлением темноты основные силы эсэсовцев покинули лагерь, возможно для того, чтобы заткнуть одну из многочисленных брешей на фронте, который приблизился вплотную к Бухенвальду: в лагерь доносился непрерывный грохот артиллерии, гул танковых моторов.
В бараках никто не спал. К Назимову то и дело прибывали разведчики с донесениями, связные из других бригад. Сам он, повязав на рукав матерчатую полоску, время от времени обходил лагерь. И каждый раз взгляд его останавливался на главной сторожевой вышке, где теперь вместо двух торчали дула четырех пулеметов. Усилены посты и на остальных вышках.
И вот в полдень из микрофона раздался охрипший голос коменданта:
- Лагерный староста, сейчас же начать построение всех заключенных в эшелоны для эвакуации! Немедленно! Иначе будете расстреляны на месте!
Лагерный староста - немецкий коммунист - внешне делал все: строил колонны, кричал на старост блоков, ругался с заключенными, которые ежеминутно разбегались по своим баракам. Но вот завывала сирена воздушной тревоги, и староста сам кричал: "Разойдись!" Потом снова будто старался собрать лагерников в колонны, суетился, убеждал до объявления очередной тревоги; отбоя иногда приходилось ожидать несколько часов.
Наступила ночь, и комендант прекратил свои попытки организовать отправку эшелонов.
Утро четвертого апреля началось с того, что по лагерному радио был объявлен новый приказ коменданта: к страшному "третьему окну" вызывались сорок шесть немецких политзаключенных - все они были активными антифашистами. Должно быть, именно их считали зачинщиками беспорядков в лагере. Конечно, антифашисты не сидели сложа руки в эти решающие дни, да и сами гитлеровцы явно перетрусили. Страх перед ответственностью парализовал их. Раньше за неподчинение они обрушили бы на заключенных массовые репрессии. Теперь они хотели ограничиться "полумерами".
Но политические центры всех национальностей приняли одно и то же решение:
- Ни одного из сорока шести немецких товарищей не отдавать в руки палачей!
- Если эсэсовцы попытаются взять немецких антифашистов, бойцы наших бригад защитят их силой оружия, - заявил в "Интернациональном центре" Симагин.
Сорок шесть немецких коммунистов не явились к "третьему окну". Их укрыли в надежных местах, многих перевели в русские бараки.