- Видишь, на фотографии Решетников действительно с двумя шпалами. Значит, был кадровым военным, - сказал он задумчиво. - Это кое-что.
- Что кое-что? - не выдержал Игорь.
- Тебе, историку-архивисту, надо бы это знать, - усмехнулся Максим Иванович.
- Что именно, Максим Иванович? - взмолилась Лариса. - Не томите душу!
- А то, - с прежней невозмутимой неторопливостью продолжал Максим Иванович, - что в Подольске есть архив Министерства обороны. И раз Решетников был кадровым военным, да еще две шпалы имел, значит, наверняка должно быть его личное дело. Попасть в этот архив непросто. Но если Игорь возьмет отношение из своего института, возможно, поиски увенчаются успехом!
Андрей сидел подавленный.
- Ну что, Мегрэ! - похлопал его по плечу Максим Иванович. - Убедился, что в нашем деле одних навыков сыска еще маловато? Требуется знание истории. Ты, кстати, в прошлый раз нам ничего не доложил о своих изысканиях. Неужели ничего не сделал?
- Сделал! - Андрей поднял голову.
- И какую ты тему выбрал?
Андрей заулыбался:
- Я решил выбрать самые крупные уголовные дела тысяча девятьсот двенадцатого года.
- Ну-ка, ну-ка, расскажи.
Андрей достал свою тетрадку с выписками, полистал ее, потом начал:
- Одним из самых нашумевших дел того времени было дело о банде "Черных воронов". Вот что о ней писалось в "Правде":
"Арест "Черных воронов".
Сообщаю следующие подробности задержания оперировавшей на юге России известной шайки грабителей под кличкой "Черные вороны". Шайка долгое время оставалась неуловимой и наводила панику на население Херсонской и соседних губерний, пока наконец к обнаружению ее привело неудачное нападение на квартиру Кохтера в Херсоне, совершенное при следующих обстоятельствах.
Поздно вечером, когда Кохтер со своей женой сидел на улице, у парадного хода, двое участников шайки пробрались со двора в квартиру и, спрятавшись в коридоре, поджидали возвращения Кохтера с улицы. Как только последний показался, бандиты, вооруженные кинжалами, выскочили из засады и под угрозой смерти потребовали денег. В этот момент вошла жена Кохтера, которая, увидев грабителей, подняла крик.
Разбойники испугались и, бросив ножи, убежали. Предпринятое энергичное расследование привело к обнаружению правильно организованной шайки, которая под страхом смерти и кровавой расправы дерзко вымогала у зажиточных жителей крупные суммы денег. Вскоре был задержан некто Швец, выдавший всех участников шайки. По его указанию арестовано несколько человек, преимущественно зеленой молодежи: Речецкий, Кацов, Халецкий, Гельман и Роза Горелик. Один из участников не разыскан.
Все задержанные, за исключением Горелик, сознались в участии в шайке "Черные вороны", причем, между прочим, выяснилось, что в феврале членами ее было совершено нападение на херсонского купца Рабизановича. Узнав, что Рабизанович приготовил 5 тысяч рублей для выкупа товара, шайка потребовала выдачи тысячи рублей. Боясь быть убитым, Рабизанович вступил с грабителями в переговоры, не заявляя о требовании полиции. Но грабители, не соглашаясь на уменьшение суммы, ночью ворвались к Рабизановичу в квартиру и, угрожая револьверами, предъявили Рабизановичу ультиматум: или деньги, или смерть. У последнего оказалось только 40 руб., которые они забрали и ушли с тем, чтобы назавтра он положил 1000 руб. в водосточную трубу. Боясь мести, он положил туда 100 рублей, а через два дня еще 50 руб. Получив эти деньги, шайка ими не удовлетворилась и напомнила Рабизановичу о "долге", потребовав заплатить невыданные 850 рублей. Арест шайки "освободил" теперь Рабизановича от своеобразного "долга"".
Таких банд в царской России было немало, - продолжал Красовский. - Достаточно вспомнить хотя бы неуловимого Зелим-хана на Кавказе. Но самым ярким, самым показательным, рисующим царскую полицию с самой неприглядной стороны, было, конечно, дело Ющинского в Киеве. Я вам прочитаю опубликованную в "Правде" статью:
"Дело Ющинского.
Темные силы реакции всеми мерами стремятся затемнить народное сознание и направить народное недовольство по ложному пути, а излюбленным средством для этого у них является возбуждение национальной ненависти и травля так называемых инородцев, которые будто бы мешают жить русскому народу. Но, призывая к еврейским погромам, к разгрому Финляндии, обузданию поляков и проч. во имя будто бы блага русского народа, все эти истинно русские Марковы, Замысловские заботятся главным образом о том, чтобы согнуть в бараний рог этот самый возлюбленный ими русский народ.
Эта политика натравливания и разжигания зверских инстинктов особенно тяжело обрушивается на еврейский народ, который подвергается последние годы систематическим бесчеловечным гонениям, преследованиям, издевательствам. Но нашим людоедам в "Союзе русского народа" всего этого мало. Чем безнадежнее становится их дело в стране и в народе, тем сильнее чешутся у них руки устроить погром. С этой именно целью было создано ими так называемое "дело Ющинского" в Киеве.
Что такое это дело Ющинского? Воровская шайка, желая избавиться от свидетеля, зверски убила мальчика Ющинского.
Этим делом темные силы воспользовались, чтобы пустить в ход мрачную средневековую легенду о религиозных убийствах и об употреблении евреями христианской крови, обвинили в убийстве Ющинского ни в чем не повинного еврея Бейлиса, который томится в тюрьме под тяжким обвинением, и подняли погромную агитацию. Ими были пущены в ход все силы, связи, влияния, чтобы добиться обвинения Бейлиса в ритуальном убийстве и не допустить раскрытия истины. Уже шли приготовления к суду. Черносотенцы спешили с этим делом и с нетерпением ждали, что будет осужден этот русский Дрейфус, а вместе с тем раздастся дикий призыв "бей жидов".
Не только в России, но во всей Европе и во всем цивилизованном мире дело это вызвало глубокое возмущение всех мыслящих людей, которые адресами и резолюциями протестовали против кровавого навета на еврейский народ, считая это оскорблением цивилизации.
Но гнусная выдумка их и обвинение невинного были так явны, все дело было шито такими белыми нитками, что истина должна была раскрыться.
Как ни старались "союзники", как ни усердствовал Замысловский, их адский план не удался".
- Какая жуткая история! - вздрогнула Лариса.
- Процесс нал Бейлисом отнюдь не был случайностью, - пояснил Максим Иванович. - Подавить революционное движение любым способом - такую задачу ставили перед собой слуги самодержавия. С одной стороны - это жесточайшие репрессии против революционеров, и особенно против социал-демократов, поскольку именно эта партия, опирающаяся на самые широкие народные массы, представляла наибольшую опасность для престола...
- Да, да, я вычитал в той же "Правде", - перебил возбужденно Игорь, - что уже сама принадлежность к социал-демократии гарантировала как минимум три года каторги. Вы извините, Максим Иванович, но я прочитаю одну заметку из "Правды", чтобы было понятно, как это происходило:
"Дело членов социал-демократической партии.
Вчера в особом присутствии СПб. судебной палаты слушалось дело по обвинению Борисова, Бакаева и Белова в принадлежности к Российской социал-демократической рабочей партии и в хранении нелегальной литературы.
Интересно возникновение этого дела.
8 октября 1911 года агенты охранного отделения выслеживали в Александровском саду "подозрительного субъекта".
От чрезмерного усердия они потеряли его из виду.
Пошли по направлению к памятнику "Стерегущего" и там встретили своих товарищей, стали выслеживать вместе и выследили... но не того, а других: они обратили внимание, как один господин передал другому большой сверток. Пошли по пятам, и по их указанию были задержаны подозреваемые.
При обыске у них оказались воззвания партии социал-демократии в количестве 300 у каждого и переписка.
14 октября независимо от этих арестов был задержан в Полюстровском лесу, где должна была, по сведениям охранного отделения, состояться сходка рабочих, Белов.
У него нашли переписку, изобличающую в принадлежности к партии социал-демократии, и пришили к делу Борисова, Бакаева.
Защищали: пр. пов. Яблонский и Уминский.
Судебная палата приговорила всех обвиняемых к 3 годам крепости каждого".
- К трем годам крепости! - повторил Андрей.
- Вот именно! - подтвердил Игорь. - И несмотря на такие репрессии, все больше и больше рабочих примыкали к революционному движению. Даже те, кого сначала полиции и хозяевам удавалось запугать, начинал и понимать смысл классовой солидарности и, сломив свою покорность, испуг, уходили в лагерь революционеров. Хочу еще одну, очень характерную заметку из "Правды" процитировать. Не заметка, а прямо-таки исповедь: "Товарищи! Меня зачислили в штрейкбрехеры за улемановскую забастовку и не дают теперь возможности встать на работу. Товарищи, не отталкивайте же меня от себя, я признаю, что я виновен, но сделал это бессознательно, к тому же было много причин, которые толкнули меня на такой поступок. Товарищи! Дайте возможность мне как товарищу защитить свое право быть членом рабочей семьи; я надеюсь, что товарищи не откажут в моей просьбе. Назначьте товарищеский суд, и я подчинюсь его решению. Адольф Герасимов".
- Да, так сказать, наглядный урок рабочей солидарности, - заметил Борис. - Другой прочитает и крепко подумает, с кем ему идти.