Он вытащил из стола плитку шоколада и подал ее Настеньке. Она тихо всхлипывала и, смущенно улыбаясь, сквозь слезы глядела на Никитина, а шоколад положила на стол.
- Ну что с тобой? - остановился перед ней озадаченный Никитин. - Разве можно плакать, да еще без причин? Мы ведь с тобой русские люди, а это обязывает…
- Что ж, и плакать нельзя, если русские? Все нации плачут.
- Нам нельзя! Вставай! Улыбнись. Хочешь, давай поцелуемся?
- Давайте, товарищ капитан, может, легче станет! - по-детски наивно ответила медсестра, вытирая слезы.
Никитин ласково и нежно обнял Настеньку, поцеловал в губы. Потом отстранился и взглянул на нее. Ее полуоткрытый рот горестно улыбался, поблескивая ровными белыми зубами. Ресницы вздрагивали на закрытых глазах.
- Ты в самом деле уже не подросток, а настоящая барышня…
- А вы как думали? - грустно спросила она.
- А я думал, не так… Ну, не беда! Это мы вроде помирились или попрощались.
- Попрощались? - Настенька широко раскрыла глаза, отступила назад.
- Лечу ведь, - пояснил Никитин.
- Что с вами! Как можно говорить так?
- Всякое бывает…
- Нет, нет! Не говорите… Не хочу думать о том… Мне так хорошо с вами… и… и никого другого я никогда не поцелую…
- Малость ошиблись мы. Я и сам не ожидал…
Никитин присел к столу и перед небольшим зеркалом стал натирать щеки одеколоном. Настеньке он был виден в профиль. Ей хотелось броситься к нему, крепко обхватить его голову, целовать ее, обнять всего и больше никогда не выпускать из рук. Ею овладел ужас от сказанного им невзначай слова. Зачем он его сказал, это нехорошее слово "попрощались"?
- Извините меня, товарищ капитан… я пойду… Извини, Андрюша…
- За что, милая? Ты чаще приходи ко мне. Буду с тобой по-родному беседовать… Мы так и войну докоротаем, а там посмотрим… Подрастешь, кстати. Мне без тебя не прожить… Коли ты сиротой осталась, то одинокой не останешься. Поняла, что говорю?
- Поняла и спасибо вам… До свидания, Андрей Васильевич. Я вас больше жизни люблю… Так и знайте. Навечно…
Стоя за спиной Никитина, она коснулась рукой его волнистых волос и, еле сдерживая подступившие рыдания, торопливо вышла из комнаты.
11
На аэродроме, не затихая, всю ночь кипела боевая жизнь. Около двух часов назад в воздух ушли самолеты первой группы. Близилось время старта летчиков капитана Никитина. Механики в последний раз проверяли моторы и прогревали их. Из выхлопных труб то тут, то там вырывались лиловые языки пламени - единственные источники света на территории летного поля. В мерцании этих огней тускло поблескивали мокрые плоскости самолетов и кожаные регланы снующих между ними людей.
Сырой, промозглый ветер приносил из мглистой синевы рассвета мелкие капли дождя. Сквозь низкие бесформенные тучи проглядывал серп ущербленной луны.
Маскировочные сетки намокли и отяжелели. С них падали холодные капли и, попадая за воротник кому-нибудь из механиков, заставляли их неистово ругаться.
Быстрова, одетая в комбинезон с меховым воротником, придерживая хлопающие на ветру незастегнутые ремешки шлемофона, весело шла по лужам, еще раз уточняя с Никитиным боевое задание. После делового разговора они успели "поцапаться". Наташа журила товарища за бессонную ночь и язвила:
- Так-то и заблудиться можно. Смотри, не засни в полете!..
- Постараюсь не заснуть! - улыбнулся Никитин, думая о чем-то своем и понимая в то же время беспокойство Наташи.
А та не унималась:
- Развлекай себя мыслью о том, как бы провести официальный шахматный турнир между Никитиным и Никитиным… Партий из семи, что ли?
- Настенька рассказала!
- Нет, повыше. Доктор, - слукавила Наташа, - а завтра, может, и Станицын расскажет, потом Смирнов и, чего доброго, Головин…
- Не выдумывай! Настя меня не выдаст…
- А я?.. Думаешь, я буду терпеть? Смотри, Андрей, прекрати эти ночные бдения. Нехорошо! Что за игра с самим собой?..
- Наташа! Это область частных дел!
- Они могут отразиться на здоровье и боевых делах. Я очень боюсь этого. Ты на виду у всех, по тебе многие равняются… Подумай…
- В бою я буду тот же. Даю честное слово… И обо всем подумаю…
Они пожали друг другу руки и пошли каждый к своей машине.
Кузьмин помог Наташе надеть парашют. Застегнув тугие карабины, она расправила грубые лямки, крепко оплетающие тело. Готовая к полету, ожидая приказ выруливать на старт, Наташа облокотилась на крыло машины. Она думала о Никитине и Настеньке. "Чудесная пара! Настеньке хорошо с ним будет…"
Ее мысли прервали неожиданно подошедшие командир полка Смирнов и майор Станицын. Они поздоровались с Кузьминым.
- Вчера не икалось тебе, Тихон? - весело спросил Смирнов.
- Никак нет, товарищ гвардии полковник!
- А мы вспоминали тебя с Головиным…
Кузьмин не понял, о чем был разговор у Смирнова с Головиным, но из деликатности не переспросил. Застенчиво улыбаясь, он отошел в сторонку, чтобы не мешать разговору офицеров с Быстровой.
Командир полка переминался с ноги на ногу, изрядно продрогнув на сыром ветру.
- Товарищ Быстрова, - начал он, - мы уже Никитину говорили и тебе говорим: смотри, не подкачай сегодня…
- Постараюсь, товарищ полковник.
- Сегодня особенно постарайся…
- Вы не уверены во мне? Или Яков Иванович что-нибудь… Он вчера в столовой…
- Да нет. Мы сейчас с Яковым Ивановичем наградной лист писали.
- Понятно, Николай Николаевич! - от волнения очень тихо ответила Наташа.
Станицын коснулся ее локтя:
- У вас ведь одно Красное Знамя?
- Одно…
- Будет второе…
Быстрова недавно получила орден Красной Звезды и вот вновь представлена к правительственной награде. Взволнованная и радостная, она стояла перед командиром полка и его заместителем. Их забота и внимание трогали ее до глубины души.
Молчание нарушил появившийся возле машины старшина. Он козырнул Смирнову:
- Товарищ гвардии полковник! Разрешите обратиться к гвардии капитану?
- Обращайтесь…
- Товарищ гвардии капитан! Приказано выруливать на старт. Сейчас восемь часов пятьдесят минут.
Старшина исчез так же быстро, как появился. На смену ему, словно из-под земли, вынырнул Кузьмин и доложил:
- Товарищ гвардии капитан! Машина к запуску и полету готова!
- Спасибо, Тиша, - прошептала Наташа, отходя от Смирнова и Станицына, и молча пожала механику руку.
- Добрый путь, Наталья Герасимовна…
Быстрова повернулась к командирам, лихо отдала честь:
- Счастливо оставаться!
- До свидания, гвардии капитан!
Наташа поднялась на крыло, привычным движением откатила колпак кабины, перешагнула через борт и глубоко уселась на сиденье. Затем громко крикнула Кузьмину:
- От винта!
- Есть, от винта!
Мотор вздохнул, фыркнул и заревел.
Опробовав его на больших оборотах, Быстрова освободила тормоза колес и стала выруливать на старт, где уже попыхивали на малом газу машины Никитина и Мегрелишвили.
Пробиравшийся к бетонной дорожке самолет прыгал, разбрызгивая лужи. На крыле стоял Кузьмин, всматриваясь в размокший грунт поля. Он помогал Наташе подруливать к старту.
12
Флагманский торпедный катер чуть приметно покачивался у пирса. До выхода в море оставалось еще часа два. В кают-компании корабля собрались матросы.
Старшина второй статьи Алексеев неторопливо протирал суконкой отделанный перламутром баян, с нежностью и любовью разглядывал его. Круглые блестящие лады, сверкая ровными рядами пуговок, так и манили пальцы пробежаться по ним быстрым перебором… Глубоко вздохнув, Алексеев мечтательно склонился над баяном.
К нему подошел Усач:
- Сыграй, Вася!
- Не время.
- Ты потихоньку.
- Нельзя.
На помощь Усачу пришли Горлов и Храпов. Остальные моряки с любопытством приглядывались к троице, но в разговор не вмешивались. Усач подмигнул Храпову и, кротко взглянув на Алексеева, ласково, как умел, попросил:
- Вася, сыграй, не ломайся.
- Пока не поздно… - поддержал Храпов.
- Нельзя! - упрямо твердил Алексеев.
- Сыграй, еще есть время!
Алексеев посмотрел на стоящих перед ним товарищей:
- Ну чего пристали? Мешаете…
- Мешаем? Это чем же таким серьезным ты занят? - вступил в разговор Горлов.
- Обдумываю! Оставьте меня в покое…
- И что ж ты, голубчик, обдумываешь? - спросил Усач.
- Музыку для песни. Потому и не надо мешать. Творчество - процесс сложный.
Горлов усмехнулся:
- "Творчество"! Что же ты творишь? Наверно, что-нибудь гениальное?
- Время ли заниматься творчеством перед боем?! - притворно возмутился Храпов и, скорчив лукавую гримасу, поглядел на Усача.
- Ну, говори! - настаивал Горлов. - Что надумал?
- Пристали как пиявки… Шли бы к Женьке Панову… К поэту.
- Ты брось к другим посылать! - забасил Усач. - Твори на баяне… Мы без критики: все слопаем, что подашь. И тебе легче будет, и ребята послушают…
- Я музыку и так слышу. Отдай концы!
- Тьфу! - разочарованно произнес Горлов.
Усач поглядел на Панова, думая, не перекочевать ли в самом деле к нему, чтобы не мешать Алексееву.
Панов сидел на откидной скамейке и дремал, свесив голову.
- Никакой творческой связи с массами! - заключил Горлов и, пожав плечами, двинулся за Усачом и Храповым к Панову.
Подойдя к поэту вплотную, все трое с минуту разглядывали его, как диковинку, как заморское чудо, вызывая улыбки присутствующих. Панов не просыпался. Усач нагнулся и постучал по его плечу: