* * *
В начале сентября я отнесла сценарий в Союзгосцирк и оставила его у человека, которого Игорь Борисович Дюшен рекомендовали мне как человека верного. Этот человек должен был передать сценарий Енгибарову.
Прошло около месяца, и в одно прекрасное – воистину прекрасное: солнечное, золотое, воскресное!… – утро я получаю письмо. Из Еревана! От Енгибарова!
Сценарий он получил. Прочёл. Понравилось. Он согласен сниматься. Два вопроса: где будем снимать? и кто будет играть роль Норы? Местом съёмок он предлагал Ереванский цирк, где собирался работать до весны. Писал, что для съёмок можно устроить в цирке два выходных.
Голова моя пылала и с трудом вмещала эту сказочную информацию. Я перечитывала письмо ещё и ещё раз, с трудом веря, что пришло оно наяву, а не во сне…
(У Моего Клоуна был странный почерк. Как у переученного левши. Я это понимаю, ибо сама – такая же. Даже в этом мы с ним родственны!)
* * *
Как складывались наши дела дальше.
Я написала в Ереван, что согласна со всеми его предложениями.
Потом были поиски Норы.
Дюшен спросила:
– А ты сама не хочешь сыграть?
– Да ты что! Здесь должна играть настоящая актриса!
Тогда Наташа предложила Зинаиду Славину.
Мы вместе отвезли ей сценарий. Наташа нас познакомила.
И через несколько дней Наташа передала мне её реакцию на сценарий.
– Зина читала – и плакала. Говорит: это – про меня. Как она (то есть – ты) догадалась?
Короче, Славина согласна играть Нору!
Забавно, что в те дни я встретила Славину случайно в метро. Это было на эскалаторе на Киевской, там очень длинный эскалатор, и мы долго ехали вниз и говорили: о её Норе и о Енгибарове-Менотти. И она сказала: "Да, это про меня. Нора – это я".
Я написала в Ереван, что Нору хочет играть Зинаида Славина, актриса Театра на Таганке.
Теперь главный вопрос: где взять режиссера?
Через месяц из Еревана пришло второе письмо.
Енгибаров писал, что найти режиссёра на "Арменфильме" и на ереванском телевиденьи не удалось. Что искать надо в Москве.
Этим письмом он меня и расстроил, и озадачил. Кому надо искать? По-видимому, мне… Больше некому.
И я ринулась на поиски режиссёра… Всю эпопею описывать нет смысла. Где я только не была, к кому только не обращалась за помощью! Всё – впустую. Но моя фанатичная вера в то, что фильм должен – и будет! – поставлен, не давала мне упасть духом и отчаяться.
На помощь пришёл, как всегда, Игорь Борисович Дюшен. Как никто другой, он понимал мои метания. Он нашёл мне выход на Григория Львовича Рошаля. И нашёл он его через… собственную матушку! Да, в действие включилась бабушка Наташи Дюшен, мама Игоря Борисовича, подруга Колонтай. Оказывается, в молодости она дружила ещё со многими замечательными людьми. В частности – с режиссёром Григорием Львовичем Рошалем.
К Рошалю, куда-то в район Большой Полянки, мы поехали вдвоём с Наташей – как "две внучки" его закадычной подруги молодости.
…Из недр огромной, заставленной старинной мебелью, квартиры вышел весёлый, бодрый старик в длиннополом, старинном халате. "Ну, где ваш сценарий?" – живо спросил он.
Хотя он только что вернулся с ночных съёмок, но на лице его не было и тени усталости. Двигался он энергично, смотрел с любопытством. Я протянула ему пакет.
– И о чём ваш сценарий? – спросил он.
– О цирке.
– О, цирк я люблю! Мой первый фильм так и назывался – "Цирк". А вы знаете, есть такой замечательный клоун – Енгибаров. Совершенно гениальный клоун!
– Так ведь это же для него и написано! – почти вскрикнула я. – И он уже согласен играть!
Лучшего оборота дела и предвидеть было нельзя.
Через неделю я позвонила Рошалю. Он сказал, что сценарий ему понравился. И он хочет снимать фильм на пару с молодым режиссёром. Сам не берётся, так как загружен работой, но в компании с молодым и энергичным – с удовольствием. Найти молодого и энергичного – это была его забота.
Ещё Рошаль просил, чтобы Енгибаров прислал на Мосфильм своё согласие на участие в съёмках.
Я тут же послала в Ереван телеграмму: "Телеграфируйте на Мосфильм своё согласие играть фильме".
И Лёня своё согласие на Мосфильм прислал! На следующий же день. Телеграммой. О чём мне сообщил Рошаль. Он был весьма доволен.
А я… я была совершенно счастлива! Мне казалось, до выхода фильма осталось всего ничего. Я уже видела Енгибарова-Менотти… Видела Енгибарова-Гамлета, Енгибарова-Сирано… Всё это будет! Обязательно будет!
Рошаль сказал, что он уже придумал эпиграф для фильма.
– Представьте себе, – сказал он. – Чёрный экран. Это ещё перед титрами, перед всем. А на экране – слова:
Повсюду страсти роковые,
И от судеб защиты нет…
– Ну, как? – спросил он.
– Прекрасно. Только уж очень страшно, – сказала я.
– А жизнь, милая девочка, вообще страшная штука…
* * *
Шли месяцы. Рошаль добивался, чтобы сценарий был включён в план студии. Это оказалось делом долгим…
Мне было тягостно это ожидание, эта неопределённость. Было обидно, что я никак не могу повлиять на ход скрипучей, неповоротливой машины. От меня уже ничего не зависело. Создавалось впечатление, что и от Рошаля тоже ничего не зависит. Судьба фильма зависела теперь НЕИЗВЕСТНО-ОТ-КОГО. И этот НЕИЗВЕСТНО-КТО жил по каким-то своим, непостижимым для меня законам.
"Наберитесь терпения, девочка. Это дело – долгое", – ободрял меня Рошаль.
* * *
Терпения бы нам, наверное, хватило…
Но жизнь порой кончается раньше, чем терпение.
Полтора года промелькнуло для мосфильмовских чиновников, наверное, как один день. А для Леонида Енгибарова это были последние полтора года жизни…
И уже никогда мы не увидим ни Енгибарова-Менотти, ни Енгибарова-Гамлета, ни Енгибарова-Сирано…
* * *
Много лет меня мучило то, что фильм наш не состоялся.
Я думала: "Ну, как же так? Ведь все хотели, чтобы этот фильм был! Всё шло к тому, чтобы он был!"
Мне, порой, чудилось, что я вижу (ВИЖУ!) его на экране… Как будто где-то он всё же есть… ГДЕ-ТО В МИРОЗДАНИИ…
* * *
…Но потом, потом… через тысячу лет… (а если быть точнее – то ровно через тридцать) я вновь напишу сценарий. И мы всё-таки сделаем фильм о Енгибарове. Сделаем! Мы – с моей дочерью Ксенией.
И я увижу его на экране…
Фильм наш называется "Звёздный клоун". И это… мультфильм! Енгибаров обожал мультфильмы, и я уверена, что наш фильм ему понравился бы.
В нашем фильме Клоун Леонид Енгибаров вновь выходит на манеж со своей скрипкой… И вновь летают в его руках весёлые зонтики… А медали гроздью высыпаются из его шляпы… И милая девушка из партера бросает к ногам Клоуна розу… И Клоун уходит по проволоке – прямо в световое око софита… и идёт дальше – по Млечному пути… всё дальше и дальше… в Вечность. Но он вернётся вновь. Потому что мы с ним не прощаемся. Потому что нет в конце нашего фильма грустного и безнадёжного слова "Конец". А есть тёплые и хорошие слова:
"ВОЗВРАЩАЙСЯ, КЛОУН!"