ПОЛУКИКИН. Нет, нет… Это моя территория! (Открывает в кладовку дверь, глядь, а там нет никого, - какой-то плащ, какие-то тряпки… Магнитофон "Астра-2"… Лежит кирпич…)
Войдя в кладовку, Полукикин Виталий Петрович закрыл дверь за собой.
Молодая женщина вышла из кухни. Удивительно похожая на Валентину Мороз, она - в домашнем халате - убирает посуду.
Дайте мне обезьяну
Глава первая
1
Рот у Тетюрина был открыт.
Тетюрин открыл глаза.
Позже, по злостной литераторской привычке, он попытается поместить свое тогдашнее пробуждение в контекст аж мировой литературы - нет, все равно главным образом нашей, родной, своестранной… Когда мозг свинца тяжелее, и рота солдат во рту ночевала, и на носу капелька пота, кто, как не наш правдолюб-сочинитель, изобразит лучше?
Знакомо до отвращения. Примеров так много, особенно приключенческих, что только с одними перемещениями в другие города хватило бы на антологию. Плюс анекдоты из жизни, ни на бумаге, ни на экране не воплощенные: костромич, допустим, обнаруживает себя в Хабаровске, красноярец - на станции Таловая Воронежской области, а человек (по причине отсутствия паспорта) без гражданства-прописки - в холодной воде, переплывающим Волгу (уже без причины). Не на одной Москве свет клином сошелся. Сакральная география российского похмелья - это вам не план эвакуации при пожаре, что висит на входе в человекоприемник в любом столичном мед. вытрезвителе. Но тяжело, тяжело…
И все ж Тетюрину сподручней было бы пользоваться другой, как сказал бы Борис Валерьянович Кукин, парадигмой. - Жизненный опыт самодостаточен, и здесь обнаруживается тенденция.
Вот такой эпизод. Из запасников памяти. Просыпается черт знает где, в год еще, кажется, преддипломной практики, молодой, красивый, двадцатидвухлетний, и бредет, студент, ища туалет, по чужой квартире, шатаемый от стены к стене, а вокруг - фиалки, фиалки, фиалки в горшочках… Ужас овладевает героем. Наконец замечает в книжном шкафу за стеклом знакомую рожу одногруппника на фоне каких-то заснеженных гор. Выяснилось, что стойкий товарищ привез Тетюрина к своей теще-цветочнице, а та ушла на прием к стоматологу.
Или, например, как проснулся ночью в медицинском издательстве, для которого переписывал чью-то брошюру о лямблиях, и, конечно, не мог вспомнить, с кем пил и как здесь (здесь - это где?) очутился. И надумал на волю рвануть, не будучи протрезвевшим, - и рванул - перепутал в темноте стеклянную дверь с зеркалом, ломанулся туда, в Зазеркалье, а увидев свирепого двойника, выбил зуб - не ему - себе. Как такое возможно?
Особо памятно, как ослеп - ненадолго, минут на восемь - был казус по юности… Белый овал унитаза, над которым смиренно склонился, вдруг взялся тускнеть. Тускнел, тускнел и пропал, стало страшно темно. Мрак. Тетюрин сел на пол и позвал, как маленький: "Люди!.. а люди!.." - тут все и вспомнил - и где (на вокзале), и с кем (с Лялькиным братом), и по какому поводу (по поводу вынужденной остановки). Отрезвел мигом. Брат Лялькин, или Максим, прибежал в уборную, тряс его за плечо, дергал зачем-то за волосы и говорил не переставая - не то "Вить! Вить!", не то "Видь! Видь!", сейчас уже никто не разберется; в любом случае Виктор Тетюрин увидел сначала металлическую трубочку на кончике шнурка, а потом выщербинку в полу, а потом уже все остальное… А потом им объяснили, что в этих краях по ту пору пиво разбавляли водой, а для пенности добавляли немного шампуня, а для крепости - два пшика карбофоса на кружку.
Ну, еще три-четыре истории - вот вам и ряд.
Тетюрин себя не считал алкоголиком, да и действительно не был таковым. Только особо продвинутые теоретики вопроса отнесли бы его к роду каких-нибудь алкоголиков - социальных там или ситуационных, а многие знакомые вообще находили непьющим.
Пил когда пил - иногда круто, но всегда редко. То есть чаще не пил.
Что было оригинального в его возвращениях к жизни - всегдашнее изумление, а то и недоумение даже - простодушная мысль вроде: "Неужели нажрался?"
Потом он обычно вспоминал - чем.
Далее - с кем, где и так далее.
Последний раз в этот раз - по-видимому, текилой. Пустая бутылка, вопреки обычаю, стоит на столе. А сам Тетюрин - в одежде, в ботинках - лежит на диване, явно казенном, и максимум что умеет сейчас - приподняться на локте…
Натюрморт с рассыпанной солью и красными то там, то сям по столу размазанными вдобавок ко всему икринками… - к горлу тошнота подступила. Он повел головой страдальчески. - Он - в гостинице. - В номере. - Несомненно.
Уронил голову на диван, благодатная легкость волной пробежала по телу.
Горит лампочка в люстре. Солнцу не конкурент. Если долго смотреть, люстра как будто растет снизу, из пола, а ты - к потолку прилип.
И в баре ведь тоже пили текилу. Был бар.
А в самолете полировал пивом прежде выпитую водку… Был самолет!..
Внезапно прекратилось то, что до этого момента Тетюрин принимал за шум в ушах: это в ванной выключили душ. Тут кто-то есть.
Тетюрин напрягся.
(А вот еще традиция: просыпаться не в своей постели… Пусть он и лежал сейчас на диване, но постель была рядом - тревожно чужая, неубранная…)
Тетюрин ждал, кто выйдет из ванной.
Вышел мужик в желтых трусах. В мужике Тетюрин узнал Филимонова. Нахлынули воспоминания.
- Ну, - сказал Филимонов, - живой?
Тетюрин ответил выразительным взглядом.
- Мы вчера с тобой не буянили, нет? - спросил Филимонов. - Не помнишь? Кажется, мирно все обошлось?
Тетюрину ничего не казалось.
- Понятно, - сказал Филимонов и открыл дверцу мини-бара.
С минуту он стоял неподвижно и глядел в минибар задумчиво. Наконец произнес не без пафоса:
- То take a hair… of the dog… that bit you, - счастливый, что вспомнил, Филимонов хихикнул. - Или, в переводе на наш: опохмелиться! Чего изволите? "Реми Мартин", "Кампари", джин?
- Рома, я пас, - промолвил Тетюрин с трудом.
- А я обязательно.
Филимонов выбрал себе шнапс, отвернул пробку с пятидесятиграммовой бутылочки и влил содержимое в рот.
- Сухой закон! - подвел черту Филимонов.
Знал бы он, с какой завистью думает сейчас Тетюрин об его килограммах - об огромном филимоновском животе - обо всем, что в натуре, буквально в натуре, составляет вес Филимонова, массу. Еще бы такому не пить. Пей и усваивай. Сел на кровать, нажимает на кнопки:
- Отключают, уроды!
Попал.
- Колян! Спишь?.. А кто вкалывать будет?.. Слушай, мы вчера нахерячились?.. Нет?.. Конкретно! - он покачивался на кровати. - А еще кто?.. А еще?.. Валерьяныча не было?.. Ну хорошо… Не говори… Хорошо. Нет, проснулся… Тебе привет, - сказал Тетюрину.
- От кого?
- От Жоржа и Коляна.
"От Жоржа Иколяна" послышалось Тетюрину. Иностранец, наверное. Какая разница.
- Важный разговор, - Филимонов опять набирал номер; теперь он ходил по комнате. - Добрый день, да, Филимонов! -- В ночь на сегодня! -- Да! -- Да! -- А как же? -- Нет. -- Первый, второй и четвертый. -- Десятый после восьмого. -- Зашлем пресс-релиз, какие проблемы? -- Да. -- Да. -- Да.
Их общий Учитель завещал им когда-то не описывать пьянок, но еще строже - похмелья. У Тетюрина в романе никто не пил, никто не опохмелялся. Да ведь и романа еще нет никакого. И неизвестно, будет ли.
- Потому что козел, я ему так и сказал! -- Сам виноват! -- Я же просил его без импровизаций! -- Да. -- Да. -- Я понял. -- Тут еще такая тингумбодина…
Боже, есть ведь слова, как дубинкой по темечку!..
- …тингумбодина, - повторил Филимонов, - я на место Митрохина человека привез. -- Да! -- Нет! -- Профессионал! -- Да! --Лучше! -- Да. -- ("Обо мне", - догадался Тетюрин.) - Ну не надо меня обижать, если я ручаюсь, я знаю. -- Акклиматизируется. -- Да. -- Нет, еще не устроил. Он у меня в номере. -- Да, -- Хорошо. -- Понимаю. -- ОК.
Филимонов надел белую рубашку, надел красный галстук, символ успеха, достал из шкафа синий костюм с отливом.
- В конце дня подпишешь договор. Приедет денежный мешок. Ты разве не взял вещей никаких?
Тетюрин пожал плечами или, лучше сказать, поежился.
Взгляд Филимонова застыл на тетюринских брюках. Подумав, сказал Филимонов:
- Ничего, сойдет.
- Рома, скажи, как называется город?
От радости Филимонов захлопал себя по ляжкам - что-то было в том напускное.
- Не скажу. Не скажу.
- Почему?
- Просто так. Не скажу и все.
- Мы в Сибири?
- Не скажу - дразнил Филимонов.
Тетюрин встал.
Тетюрин встал!..
Он встал и подошел к окну!
Вот туда и метнуть вчерашние харчи - от одной мысли его пошатнуло.
Двор. Во дворе дерево и еще одно дерево. Два. Оба лиственные. Не кедр, не пихта. Но и не пальма. Береза и тополь.
Почувствовав потребность лечь, Тетюрин поспешил обратно.
- Я приду часа через три, - сказал Филимонов ласковым голосом, - выспись, пожалуйста. Дадим тебе номер отдельный. Получишь подъемные. Без меня не вылезай. Спи.
Вышел и тут же вернулся.
- Там внизу проститутки. Этих нельзя.
- Почему? - спросил Тетюрин, который меньше всего хотел сейчас думать о проститутках.
- Шпионаж, - сказал Филимонов. И выключил свет.