Слабый свет каганца тускло освещал довольно обширное помещение, наполняя углы его дрожащими тенями. Перед каждым из гостей стояли оловянные стаканы, глиняные кружки и другая винная посуда; синий дымок от коротеньких "люльок", которые "смокталы" поселяне, стлался под потолком. В хате было душно, пахло горилкой, дегтем и тютюном; однако эта атмосфера ничуть не стесняла собеседников, так как между ними шел весьма общий разговор.
- Так-то так, панове, пора нам "обрядытыся" да обдуматься, неладное что-то затевается кругом, - говорил степенно один из поселян с длинными пестрыми разношерстными усами и коротенькой "люлькою" в зубах, - выходит, что уже невтерпеж, слышишь, не "чутка", а правда, что Москва отдала Киев ляхам на вечные часы.
- Кто говорил тебе? Откуда услыхал, Гараську? - перебили его вопросами соседи.
- "Кто говорил тебе? Откуда услыхал, Гараську?" - передразнил их флегматичный оратор, не выпуская "люлечкы" из зубов. - Уж я не баба, из "очипка" новины не вытяну, коли говорю, так, значит, знаю… А не только, говорю вам, отдадут, а ляхи повернут сейчас все церкви и св. Киево-Печерскую лавру на свои костелы, а святых "ченцив" и всю братию, чуешь ты, выгонят "паличчям" из всех келий!
- Ох ты, Господи праведный, да как же это так, панове? Да неужели же мы это допустим? - заволновался сосед первого поселянина, невысокий худощавый дядько с светлыми усами, бледно-голубыми глазами и каким-то чахоточным румянцем впалых щек. - Нельзя нам без Киева быть. Нельзя отдать на поталу печерские святыни!
- Стой, дядьку! Не турбуйсь! Без Киева не будешь! - закричал насмешливо молодой чернявый казак, сидевший со своим товарищем за отдельным столом. - Гомонят кругом люди, что не только Киев, а и весь правый берег и всех нас здесь на левом берегу хочет Москва ляхам отдать, - стало быть с Киевом.
- Правда, правда, - поддержал другой сосед Гараськи, широкоплечий смуглый мужик, - проезжали здесь гости с правого берега, так молвили, что у них всюду, во весь голос люди говорят, что постановили ляхи истребить весь наш народ! Вот оно что!
- А мы-то, как бараны, что ли, будем ждать, пока нас в резницу не погонят! - стукнул с силой об стол оловянной кружкой один из слушателей, черноволосый мужик средних лет, с угрюмым взглядом и синим, густо заросшим подбородком, - как же это, не "пытаючы" нас ляхам отдавать? Гетман Богдан, когда задумал под Москву отдаться, всех нас на Переяславскую раду скликал!
Гарасько сплюнул на сторону и произнес скептически:
- Нашел что вспомнить, Волче! То ж было за Хмеля, а теперь, видишь, без нашей "порады" обошлись.
- Да не будет же так! Ведь мы не скот какой бессловесный и переяславские пакты тоже добре помним! - продолжал горячиться один из собеседников, по прозвищу Волк.
- Ох, ох, ох! - простонал седой дед, - что нам теперь эти пакты помогут "не поможе", говорят, "баби кадыло, колы бабу сказыло".
- Уж коли это так, так что ж тут поделаешь? Умирать всем, да й годи! - раздались со всех сторон возгласы и вздохи.
- Да стойте, стойте, панове, может, это еще все и брехня, не к вам речь! - заговорил светлоусый сосед Гараськи, стараясь напрячь сильнее свой слабый голос. - Ну, как-таки выдумать такое, чтоб "выстынать" весь христианский народ? Это, ей-Богу, понапрасну… Чтоб Москва на такое пошла… Николы зроду! Под Москвой вон слободчанам как добре живется, как у Христа за пазухой!
- Эт! Ну тебя к Богу! - перебил его с досадой Гарасько и даже вынул "люльку" изо рта. - Ужели ты такой и до осени доходишь, а когда же твоя голова разумом наливаться начнет?
Вовна хотел было что-то возразить, но приступ сильного кашля захватил его дыхание, он ухватился рукой за грудь и перегнулся над полом, а Гарасько продолжал дальше:
- Значит, правда, когда кругом все полки бунтуют! Слыхал думаю, что сделали переяславцы? Да и нежинцы с гетманом "не вельмы смакують", да и промеж киевлян "гиль" завелась.
- Везде, везде! Слышно, что-то недоброе творится, - подхватили кругом голоса.
- Говорят, что гетман хотел с войском выйти, да побоялся, чтобы казаки его не убили! - вскрикнул Волк.
- И "заробылы б соби у Бога шану, и у людей дяку!" сверкнул глазами черноволосый казак. - Какой он нам гетман? Не гетман он, а здырщик и кровопийца! Обдирать только весь народ умеет, а как до дела дойдет, так "заховаеться" в своем замке, как гриб в траве.
- Ох, что правда, то правда! - заговорил с трудом Вовна, отирая слезы, выступившие от напряжения на глаза. - Мучитель, это он сам все творит, а на Москву только сворачивает…
- Все через него, все, - продолжал с озлоблением Волк. - От гетманской науки и все наши беды, несчастья пошли: сперва он Москве всеми нашими городами да селами ударил, а потом назвал сюда воевод да ратных людей, чтоб легче было нас обдирать, а потом насоветовал еще Москве всех нас в неволю отдать…
- Верно, верно, - поддержал его черноволосый казак, - и гетман Дорошенко говорит, что все это по наущенью Бруховецкого сталось. Я сам его универсал читал.
- Ох ты, Господи? Да что ж с нами будет? Послать на Сичь, что ли? - раздались среди слушателей встревоженные восклицания.
- Хо-хо! Нашли на кого надеяться! - возразил Гарасько, - да ведь теперь по этому самому договору и над Сичью нашей два хозяина стоят…
Все смущенно замолчали.
- Так что ж нам делать? Ведь смерть страшна, панове! - произнес кто-то робко в толпе.
- А то делать, - произнес Гарасько, понижая голос и наклоняясь к своим слушателям, - что делают и кони, когда их уже через меру затянут мундштуком.
- А что ж, Гарасько правду говорит, панове, - заговорил первым Волк, - что ж нам так сложа руки поджидать, пока заберут у нас все, а самих нас с детьми и женами погонят в неволю к ляхам?
- Да стыдно нам тогда будет и зверю дикому, и птице малой глянуть в очи, - вскрикнул горячо молодой казак, - зверь дикий не дается "жывцем" в неволю, птица малая защищает от напастников свое гнездо, или мы хуже "крука", хуже лиса, хуже малого горобца?!
Но несмотря на его горячий возглас, большинство крестьян угрюмо молчало, уставившись глазами в землю.
- Ох-ох-ох! - простонал наконец Вовна, придерживая рукой свиту на груди, - ничего б доброго из этого не вышло, братове, только б еще хуже "пошарпалы" нас. Сколько уже натерпелись мы через все эти бунты?
- Береженого, говорит пословица, и Бог бережет, - поддержал его старик.
- Где нам от их отбиться! - прибавил еще кто-то из толпы.
- Так что же так пропадать, что ли? "Втик не втик, а побигты можна", - вскрикнул Волк, - ведь больше копы лыха не будет, а может, Бог поможет, и избавимся от напастников?
- Куда нам! Их сила, а мы что? - произнес угрюмо смуглый, широкоплечий сосед Гараськи.
- Да ведь не сами же? А разом… гуртом, - возразил Гарасько, - вы только прислушайтесь, что кругом делается! Кругом шевелится люд, собираются в "купы", запасаются боевым припасом.
- А если так, все один на одного оглядаться будем, так ничего и не дождемся, кроме лядского батога! - вскрикнул Волк.
- Не так батьки наши думали, когда подымались еще за гетмана Богдана, не осматривались они, кто первый встанет и кто второй, - заговорил горячо молодой казак, подымаясь с места, - потому и силу имели, потому и били ворогов! А вы, срам смотреть на вас! Никто и не поверит, что вы казацкие дети. С вас ворог третью шкуру спускает, а вы еще не решаетесь и отбиться от него! Чего ж и роптать на Бруховецкого? Дурень он, что ли? Отчего ему не драть с вас шкуры, когда вы сами подставляете еще ему и спины? И чего ж вы боитесь, что потеряете? Ведь что бы там ни случилось, а последнего шматка хлеба не отберут у вас, бо попухнете с голоду, и им і же не с кого будет свои поборы сбирать… ха-ха! Вот на что перевелись те лыцари-козарлюги, которые с Богданом гнали из-под Корсуня, из-под Збоража, из-под Пилявец ляхов!
- Хочь молодой, а говорит разумно! Ей-Богу, панове, правда! Что ж: голый дождя не боится! - раздались то там, тосям более громкие восклицания.
- Эх, хлопче, - заметил дед, покачивая головой, - оно правда, и шкуры своей жалко, и воли, и той крови, что пролили на кровавом поле наши браты, да только тогда ведь с нами был славный наш гетман Богдан Хмель, а теперь мы все равно, что "отара" без "чабана".
- Есть пастух и не хуже гетмана Богдана!
- Кто?
- Петро Дорошенко!
- Ну, не много-то он помог переяславцам.
- Потому что выхватились рано, а теперь, слышите, говорят кругом, что гетман Дорошенко сам со своим, войском к нам сюда прибудет, а с ним идет и орды сто тысяч!
- Ох, ох, ох! В том-то и горе, - застонал снова Вовна, - как прибудет он сюда с татарами, тогда-то уже и настанет жива смерть. Мало ли сел наших и хуторов от этих "побратымив" пропало!
- Да ведь не с нами воевать будут, а за нас, чтобы отбить нас от Бруховецкого, - возразил Гарасько.
- Да отдать в лядскую неволю?
- Либо в басурманскую? - прибавил дед.
- А хоть бы и в сатанинскую, так хуже того, что теперь мы терпим, не будет! - вскрикнул гневно Волк, ударяя с силой своим стаканом по столу. - Ослепли вы, оглохли, что ли? Да ведь еще и за ляхов-панов не терпели мы таких "утыскив", да "драч", да поборов, какие настали теперь!
- Эй, не гневи Бога, Волче! - произнес строго старик. - А уния, а ксендзы! Разве мы теперь их видим? Забыл ты, видно, то горе, которое терпели мы, а я вот помню, вот как перед глазами стоит.
- Разве теперь отдают наши церкви жидам, разве платим арендарям за хрестины, за службу Божию, за святой похорон? - заговорил, задыхаясь за каждой фразой, Вовна, - разве теперь знущаются над нашей православной верой?..
- Ну, что правда - то правда, - поддержали его некоторые соседи.