Она подняла на меня глаза и я увидел, как в них, подобно росе, сверкают слёзы. Нет, никогда мне не понять этого. Она улыбалась мне самой прекрасной улыбкой на свете, а в глазах её стояли слёзы. Вы можете хоть, что-нибудь понять в женщинах? Я - не могу.
- Ты любишь меня, Ашир?
- Да, - сказал я. - Да. Очень люблю. И всегда буду.
- И я тоже, - ответила Кумыш. - Я тоже всегда буду тебя любить.
И она снова прижалась ко мне. Я поцеловал её прямо в макушку, я был на седьмом небе от счастья и только хотел сказать об этом Кумыш, как почувствовал резкий ожёг, а потом ещё и ещё.
Рядом с нами, подняв руку с плетью, верхом на на тонконогом жеребце, грызущем удила, я увидел капитана Аймурадова, отца Кумыш. Лицо его было искажено от гнева.
- Бы бы ещё посредине аула стали целоваться. - Потом, обращаясь к Кумыш, кинул резко: - Марш домой! - И мне: - Не стыдно тебе, Ашир? Ведь ты ходил к нам в дом. Не ожидал я от тебя такого. Не ожидал.
Так закончилась наш встреча. Я не знал, что делать, что предпринять. Больше всего мне было тревожно за Кумыш. Капитан Аймурадов был человеком суровым. Правда, ко мне он всегда относился хорошо, но что если он и вправду подумает, будто я хотел его опозорить? Быть может надо было ему всё объяснить тут же, на месте, сказать, что я люблю Кумыш, и что всю жизнь буду любить только её. Может быть надо идти сейчас не домой, а на заставу. Как отнесётся капитан Аймурадов к дочери, которую застал в объятьях парня. Он накажет её, это несомненно. Но как? Может быть он её ударит? Нет, этого не может быть, этого я себе представить не мог. Кумыш была единственной дочерью и я знал, что капитан любил её больше самого себя. Запретит ей встречаться со мной? Но разве можно запретить людям любить друг друга?
С таким же успехом можно запрещать солнцу светить днём, а звёздам ночью.
Не в силах ничего решить, я стоял на месте и смотрел им вслед, пока не потерял из вида. И всё-таки я чуть-чуть успокоился. Нет, не такой человек был капитан Аймурадов, чтобы поднять руку на свою дочь. Ведь недаром он пользовался таким авторитетом у наших односельчан, среди которых не было ни одного, кто не уважал бы капитана Аймурадова. Да, каждый житель Янга-Кала, от седобородого яшули до малыша; который ещё и в школу не ходит, любили капитана Аймурадова - и не только потому, что он был командиром заставы. И если сказать честно, то и я любил капитана. Он очень нравился мне, и я нисколько не обижался, что он огрел меня плетью. Даже если бы он десять раз сделал это, я всё равно не изменил бы своего высокого мнения о нём.
Пусть он был суров и редко улыбался - но разве мужчина, настоящий мужчина, не должен быть таким. Но кто, как не он, днём и ночью нёс дозор на границе, охраняя наш сон и спокойствие, а после этого всегда находил и время, и силы, чтобы вместе с бойцами, свободными от службы, помочь колхозу в сборе фруктов и в заготовке сена? Нет, я совсем не сердился на отца Кумыш.
И я поднял голову. Всё будет хорошо, сказал я себе. Всё будет хорошо.
Только сейчас, когда схлынула радость, усталость снова навалилась на меня, напоминая о той бессонной ночи, что прошла, и о той, что ещё предстояла. И я поплёлся домой, едва переставляя ноги.
Плохая новость
Все следующие дни я не находил себе места. Как мне увидеть Кумыш, узнать, что с ней. На заставу идти нельзя, это ясно, в школе никого нет. И тут я хлопнул себя по лбу. Конечно! Я увижу её завтра, завтра вечером, увижу обязательно, ведь завтра в нашем колхозном Доме культуры состоится выпускной бал. И будут выступать певцы, а наш кружок покажет свою постановку "Зохре и Тахир". Как я жалел теперь, что бросил драмкружок, ведь вполне могло случиться так, что роль Тахира исполнял бы я, а Зохрой была бы Кумыш. Но жалеть об этом было поздно. Да и не в этом дело в конце концов. Лишь бы пришла Кумыш. А она придёт, не может не прийти. Во-первых, она наверняка поёт в этом концерте, как это уже бывало не раз в предыдущие годы, во-вторых, это выпускной вечер, которого она так ждала и для которого приготовила такое красивое платье, а в-третьих… в-третьих, я не мог придумать ничего, кроме того, что Кумыш придёт обязательно: ведь соберутся не только выпускники, придут родители, председатель колхоза, который по традиции предложит нам работать в колхозе, из города приедет представитель Гороно, который вручит награды нашим медалистам, и лучшей из них опять-таки была Кумыш.
Нет, она придёт обязательно. Мы, конечно, сядем вместе и она тихонько, как всегда, расскажет мне, что с нею происходило все эти дни.
Как неимоверно долго тянется время, когда ждёшь чего-нибудь! Эту ночь мы с отцом снова полизали огород и тело прямо разламывалось от усталости. А когда я прилёг утром, то не мог заснуть и на минуту. Может быть лучше побродить?
И я решительно встал.
Мама переполошилась:
- Ты которую ночь работаешь, сынок, ну, куда ты собрался, отдохнул бы.
Отдохнул бы… Эх, никто не понимает, что творится у меня в душе. Кумыш поняла бы, но где она, Кумыш? Я брёл, не глядя под ноги, и они, сами по себе понесли меня сначала к школе, где в это утро не было ни единой живой души, а потом, совершенно незаметно для себя самого, я оказался на том месте, где я вчера бежал за Кумыш, видя перед собой её толстые, извивающиеся по тоненькой спине косы. Вот здесь она споткнулась и упала бы, не подхвати я её. Вот здесь мы стояли, обнявшись, пока плеть капитана Аймурадова не обожгла меня. Я опустился на тропу и сидел так, прямо на земле, часа два, не меньше. Может быть я ожидая чуда? Ожидал того, что вот сейчас из-за поворота, из-за тех вон кустов появится стройная фигурка девушки с огромными сияющими глазами, которая скажет: "Ашир! Какой ты молодец, что дождался меня". Чтобы услышать это, я готов был сидеть хоть год.
Но Кумыш не пришла.
От всех мыслей и от того, что совсем не спал уже две ночи, голова у меня будто набита леском. Я знал, что надо бы выспаться, просто прийти домой и лечь, а потом заняться чем-нибудь полезным, помочь, например, маме или отцу, или пойти в клуб, к ребятам, что надо взять себя в руки, а не бродить, как лунатик, с потерянным видом среди белого дня, я знал всё это, но ничего не мог с собой поделать. Мне казалось, что я сошёл с ума, лишился последнего разума. Мне то хотелось плакать от какой-то обиды и слёзы прямо подступали к глазам, то хотелось захохотать да так, чтобы мой смех был слышен за сотни километров. Одним словом, я просто спятил. Мне должно было быть стыдно, я знаю, и я даже говорил себе: "Ашир, дурак ты этакий, посмотри на себя со стороны, здоровенный двухметровый парень, а готов стать посмешищем из-за любви. Стыдись, Ашир!" Но стыда я не чувствовал. Наоборот, мне хотелось, чтобы я никогда уже не стал таким, как прежде. Пусть все смеются надо мной, пусть показывают пальцами, пусть говорят: "Вот идёт Ашир, который от любви потерял рассудок", - мне всё равно.
И снова ноги принесли меня к арыку, обсаженному тутовыми деревьями, вдоль которого бежала, вчера Кумыш. Там уже был какой-то народ и на полях работали женщины. Кумыш там быть не могло.
- Ашир! - позвал меня вдруг девичий голос, и я вздрогнул и обернулся - неужели Кумыш?
Но то была не Кумыш. Нязик - вот кто это был, она тоже в этом году закончила школу, более того, несколько лет мы с ней учились в одном классе, но не обращали друг на друга никакого внимания. Нязик пошла работать в колхоз и теперь спешила догнать подруг, но, увидев меня, остановилась и спросила с вызовом:
- Ты чего это слоняешься здесь с раннего утра, будто тебе нечем заняться, а?
- Что-то я не вижу, чтобы и ты чем-то занималась.
- Я-то работаю, - ответила Нязик.
- Давно ли?
- Уже полмесяца.
- А я уже месяц ночами поливаю огороды.
- Ну, ты и выдумщик, Ашир. Месяц. А экзамены?
- Вот именно, экзамены. Думаешь легко ночью работать, а днём сдавать экзамены. У меня в аттестате всего три четвёрки, остальные пятёрки, так что стыдиться мне нечего.
- Но и гордиться тебе особенно нечем.
- Это ещё почему? Ты на что намекаешь?
- Ах, какой ты стал недогадливый. Как будто сам, не знаешь?
Я схватил её за руку.
- Пусти, - Нязик сделала попытку вырваться.
- Отпущу, если скажешь, почему я не могу гордиться своим аттестатом.
- Потому… потому, что всеми своими пятёрками ты обязан Кумыш, понял почему.
От удивления я выпустил руку Нязик.
- Это ещё что такое? Кому пришло это в голову?
Нязик потирала руку.
- Какой ты грубый, Ашир. Совсем не умеешь с девушками обращаться.
- Кто так говорит, Нязик?
- Кто, кто… Все так говорят. Весь класс. Все говорят, что если бы Кумыш не помогала тебе изо дня в день, то и ты знал бы не больше других, а так твои успехи - это просто успехи Кумыш.
- Ну а если и так - что плохого в том, что Кумыш помогала своему товарищу. Разве она помогала только мне? Она никому не отказывала в помощи, разве не так?
- Да нет, никто не говорит, что она никому, кроме тебя, не помогала. Только вот ещё что говорят; "Учила, учила Ашира Кумыш, да и поймала в свои сети".
Теперь в её голосе была досада, которую Нязик не успела скрыть. Мне вдруг пришла в голову мысль, что я, может быть, ей нравился. И вот теперь она насмехается. "Поймала в сети!" Какая чепуха.
Нязик внимательно глядела на меня.
- Значит, говоришь, не спишь ночами. А сам удивляешься, что люди всё замечают.
По-моему я стал краснеть. Намёки Нязик были мне непонятны. В них не было ни слова правды, а всё равно я покраснел, будто и впрямь меня поймали на чём-то нехорошем. Нязик засмеялась:
- Ах, Ашир. Значит и впрямь ты потерял голову. Смотри, какой ты красный. Да, можно позавидовать той, из-за кого ты не спишь ночами.