- Я, а кто же. Или ты меня уже не узнаёшь?
- Заходи, Ташли, заходи.
- Что с тобой? - поинтересовался Ташли-ага, войдя. - Ты женил сына, должен сиять, как спелое яблоко, а ты словно умирать собрался.
- Так и есть, - слабым голосом сказал отец. - Наверное, скоро действительно умру.
- Так ты болен?
- Болен, не болен, здоров не здоров - сам толком не пойму, Ташли. От обиды болен, боюсь, не поправлюсь уже. Обвели меня, обманули в собственном доме, дураком сделали. Пожалуй, всё-таки не выдержать мне такого позора. Видишь, уже и встать не могу. Помру наверное.
- Хочешь, скажу тебе несколько слов, - спросил Ташли-ага. - Может, почувствуешь себя лучше. А кроме того, у тебя ведь дома собственный врач - и искать не надо.
- Выгнал я их из дома, - ответил отец.
- Не пойму, - удивился Ташли-ага. - Кого? Ашира и Кумыш?
- Ну да, - подтвердил отец. - Их.
- Ну, тогда я пойду, - сказал Ташли-ага. - Похоже, Поллы, ты действительно заболел. И болезнь твоя называется глупость. Если ты можешь выгнать из дома лучшего парня нашего колхоза, да ещё и собственного сына при этом и самую красивую девушку, да ещё и единственного у нас врача, - тебе уже не поправиться. Прощай!
- Э, Ташли, не уходи. Не покидай меня. Видишь, как мне плохо.
- А сыну твоему как сейчас? - был непреклонен Ташли-ага. - Как твоей снохе? Хорошо им уходить сейчас из твоего дома, откуда ты их прогоняешь, как бездомных собак.
- Ты о них думаешь, Ташли, а не обо мне и не моей обиде.
- Это ты думаешь только о своей обиде. Чем они тебя обидели? Ты хотел устроить такую свадьбу, чтобы о ней говорили даже в Геок-Тёпе - и устроил. Ты хотел сыну счастья - и он счастлив. Чего ты бормочешь мне о позоре?
- Так ты считаешь, - с непривычной для него робостью спросил отец, - что позора не было?
- Позор - это то, что ты тут учинил, - отрезал Ташли-ага. - Выгнать из собственного дома сына! О таком я не слыхал что-то.
- Ну, это я так, - сказал отец. - Это я в общем как бы смысле.
- Ты их выгнал или не выгнал? - наседал Ташли-ага.
- Я их выгнал в неопределённом смысле, - ответил отец.
- Так теперь и верни их - только уже в определённом смысле.
И тут снова появилась тётушка Огульсенем.
- А! - закричал она с порога, - вот ты где Ташли. Я за тобой бегаю по всему аулу. Вот, ты уже всё понял. Посмотри на этого развратника и лгуна. Чтоб ему не было ни дна ни покрышки, чтоб…
- Э, почтенная Огульсенем! Я не привык к таким разговорам. Приходишь в чужой дом и бранишь хозяев. Некрасиво.
- Некрасиво? А то, что мою Гюльнахал спрятали куда-то, и я теперь голову ломаю и бегаю за тобой по всему аулу босая, чтобы легче было бежать, и хочу узнать у тебя, что же мне делать?
- Постой, постой, почтенная. Но разве тебе Гюльнахал не сообщила, что колхоз направил её на десятидневный семинар механизаторов в Ашхабад.
- Ашхабад. Какой Ашхабад? - завертелась тётушка Огульсенем, ошалело глядя то на Ташли-ага, то на отца, то на маму. Потом протянула к председателю руки. - Ну хоть ты, мудрый Ташли, скажи мне всю правду - побывала она в этом доме или нет?
- Ни одной секунды, - сказал Ташли-ага. - И делать ей здесь нечего, она в Ашхабаде.
- А свадьба, - уже совсем ничего не понимая, упавшим голосом спросила бывшая сватья. - А свадьба, и угощение, и подарки?
- А калым, который ты получила, - напомнил отец.
- Что касается свадьбы, - пояснил Ташли-ага, - то ты сама всё видела собственными глазами: не свадьба, а пир на весь мир. Знаешь сколько было человек? Тысяча! Такого никто не упомнит. Удивительно ли это? Нет. Поллы, когда в своём уме, - лучший наш работник, и сын у него - хоть куда, а про невесту и говорить нечего. А вот ты, почтенная, поступила очень, скажу тебе, непочтенно и хотела ни за что ни про что получить деньги. Верни их Поллы-ага, да побыстрей.
- Вот именно, - вставил отец, - верни калым, и немедленно. Всё до копейки.
- Но у меня нет этих денег, - прошептала тётушка Огульсенем. - Я отдала их Гюльнахал, и когда она вернётся…
- Немедленно верни, - сказал отец и поднялся с тахты. - Кому давал, с того и спрашиваю. Верно, Ташли-ага?
- Сейчас ты говоришь дельно, Поллы.
- Ты слышала, что сказал председатель, бывшая сватья?
- Слышала, слышала. Да ведь денег-то этих у меня нет.
Тогда и взял решающее слово мудрый Ташли:
- Слушайте меня оба, старые неразумные люди. Вы виноваты поровну, потому что хотели идти против времени, вернуться в старое, а это никак не может больше случиться. Согласны вы признать мой приговор окончательным и подчиниться ему?
- Согласен, - сказал мой отец.
- И я, - ответила тётушка Огульсенем. - Я тоже.
- Тогда слушай меня, Поллы, и слушай меня, Огульсенем. Что свершилось - пусть будет. Гюльнахал пусть вернётся в родной дом, с ней ничего не случилось и не случится пока вы мне доверяете управлять колхозом и людьми. Значит ты, Огульсенем, вернёшь Поллы его деньги, а он не будет помнить зла. Не было в нашем ауле распрей и никогда не будет, это я обещаю вам, не быть мне Ташли-агой. Ты согласна, бывшая сватья?
- Согласна, согласна, Ташли, вот только деньги…
- О деньгах потом. Слушай ты, Поллы, и ты, Сона. Я ещё раз поздравляю вас с женитьбой сына и с тем, что в ваш дом вошла такая замечательная невестка, как Кумыш. И в этом вопросе пусть будет сплошная радость без всяких глупых недоговоренностей. Ты обещал согласиться со мной, Поллы.
- Пусть эта чёртова сватья вернёт мне деньги.
- Сейчас я расплачусь с тобой, Поллы, а ты, Огульсенем, будешь должна мне. - И с этими словами Ташли-ага полез в карман, вытащил из него бумажник, а из него какие-то расписки. - Это ты писал, когда брал у меня деньги, в долг, Поллы?
- Я, а кто же ещё?
- Правильно. Вот твоя первая расписка на пять тысяч, вот вторая на две. Пять да две - семь, верно? А Огульсенем тебе должна восемь. Вот тебе ещё тысяча наличными - и с Огульсенем у тебя все расчёты закончены. А всё остальное - это уже моё дело.
Отец в ошеломлении смотрел то на расписки, то из Ташли-ага.
- Расчёт окончен, - произнёс он наконец. - Пусть теперь эта негодница забудет дорогу к этому дому.
- Ну, это вы разберётесь между собой, - сказал Ташли-ага. - Но я тебе, Огульсенем, скажу ещё вот что: один раз ты хотела продать девушку за калым, тебе это не удалось. Но если попробуешь ещё раз - тогда уже не обижайся - ответишь за оба раза.
- Уж ты не беспокойся, Ташли, - заверила его тётушка Огульсенем, видя, что на этот раз всё заканчивается более или менее благополучно. - Пусть строит свою жизнь, как хочет, лишь бы была довольна.
И с этими словами она словно улетучилась. А Ташли-ага дал напоследок отцу такой совет:
- Поллы, не окажись глупее этой женщины. Образумься и прими сноху в дом, как она того заслуживает. Прощай.
Я проводил его до ворот.
- Спасибо, Ташли-ага, от меня и Кумыщ. Спасибо.
Ташли-ага подмигнул мне совсем как мальчишка.
- Не вешай носа, сынок… А если что - приходи прямо ко мне.
Как только Ташли-ага покинул наш дом, отец снова лёг на тахту и замер. А когда услышал, что я вернулся, обратился к маме:
- Ты что, не видишь? Мне плохо. Накрой меня одеялом.
Одеяла были уложены на сундуке большой стопкой. Мама взяла два самых толстых и накрыла ими отца. Некоторое время ничего не было слышно, затем отец спросил:
- Э, Сона. Что они там копаются - твой сын и невестка?
- Может, Поллы, мне позвать Ашира?
- Нет, звать не надо. Сходи, посмотри, чем они заняты в то время, когда отцу плохо.
- Собирают вещи, Поллы. Почти собрались, - сообщала мама, вернувшись с нашей комнаты.
Отец помолчал ещё несколько минут. Потом сказал:
- Если хотят бросить больного отца, пусть уходят утром. Куда они сейчас пойдут? Пойди, передай им это.
Мама пошла и вернулась.
- Ашир говорит, что уж уходить, то уходить сразу.
И снова наступило молчание. Отец полежал ещё немного, потом стал ворочаться с боку на бок и пыхтеть.
- Мне очень плохо, - жаловался он. - Совсем, совсем плохо. Не знаю, что со мной такое. Надо бы вызвать врача, Сона. Как ты думаешь?
- Давай, я позвоню, приедет дежурный врач, - ответила мама.
- А кто там дежурный врач?
- Говорят, какой-то практикант прибыл.
- Удивляюсь, я тебе, женщина. Мужу плохо, может умру, а ты хочешь вызвать ко мне практиканта. Что он понимает?
- Что же делать, Поллы?
- А эта… наша невестка?
- Так ты же сказал…
- Я? Я ничего не говорил. Я вообще молчу. Я сказал, что они могут жить, где хотят. Не хотят с нами жить - могут идти, хотят - могут жить с нами. Кто их выгонял? Может ты? Зачем бы я тратил столько денег на свадьбу, если бы хотел выгонять? Откуда это пошло, что я выгоняю кого-то, одной негой стоящий в могиле? Можешь ты позвать мне настоящего врача, или у тебя на глазах подохну, как собака. Позови мне Кумыш.
- Сейчас она придёт, - сообщила мама, выходя из нашей комнаты.
Когда Кумыш вошла, отец, застонав, еле слышно произнёс:
- Умираю. Если бросишь меня без врачебной помощи, стыдно тебе будет, ведь ты же врач.
- Лежите спокойно, - попросила Кумыш. - Где болит?
- Сердце болит, голова болит.
- Затылок или виски?
- Затылок. Как будто свинец залили.
- Я вам сейчас измерю давление. - И Кумыш пошла за прибором для измерения кровяного давления. Через открытую дверь я слышал, как отец довольно пропыхтел:
- Вах, вот что значит настоящий врач. Не какой-нибудь там практикант. Сразу спросила про затылок.