- Говори, что бы это ни было. Хорошее увидела - скажи, плохое увидела - тоже. Только не стой тут, как столб. Ну?
- Погоди, Поллы-джан, схожу ещё раз, - попросила мама и снова пошла в комнату, где была Кумыш. И снова вернулась.
- Ну, теперь ты скажешь что-нибудь!?
Но нет. Ничего мама не сказала. Она только раскрывала рот, как оыба, выброшенная на берег, но никаких звуков произнести не могла. И тут я понял, что пора вступать в разговор мне.
- Я тоже хочу знать, на ком меня женили, - заявил я отцу.
Мама, наконец, выдавила из себя слово:
- Замена, - прошептала она. - Произошла замена.
- Замена!? - закричал отец. - Это ещё что такое?
- Или ошибка, - пролепетала мама. - Одним словом, нас обманули с тобою, Поллы, и вместо Гюльнахал подсунули другую…
- Обманули? Проклятая Огульсенем, - закричал отец так громко, что на другом конце аула залаяли собаки. - Чтоб ей облысеть и покрыться коростой! - Голос его внезапно охрип. Он сам не знал, как выпутаться из этой ситуации, и это было для него мучительнее всего. - Чёрт бы всё это побрал, что же теперь делать?
- Может быть стоило бы спросить Ашира, - как-то странно спросила мама. - Может быть ему эта, оказавшаяся не Гюльнахал, девушка нравится и он не будет возражать?
- Но я буду возражать, я, - хрипел отец, выкатывая глаза. Мысль о том, что его обманули, была ему несносней всего.
- Она хоть… ничего себе?.. или страшная?
- Не знаю, мой Поллы, - произнесла мама и снова бросила на меня странный взгляд. - Лицо закрыто, сидит и молчит.
Каким бы отец не был, дураком его назвать было непьзя.
- Если эта девушка не Гюльнахал, а наш сын не возражает против неё, это может быть только та врачиха, - решительно сказал он, и усы его грозно поднялись. - Говори, - закричал он на маму, - она это или не она? Или ты заодно со своим сыном и этой дочерью свиньи, проклятой Огульсенем, сговорились одурачить меня? Клянусь всеми святыми, вам это не удастся.
- Что ты, Поллы, что ты, - не на шутку испугалась мама. - Чтобы я тебя… что ты, Поллы, побойся бога!
- Кто она? - спросил отец. - Говори прямо. Она?
- Она? Просто не знаю, что и сказать. Похоже…
- Она или не она? Я хочу знать. Ну?
- Очень похоже, что она…
- Похоже, или она? Говори!
- Она, Поллы-джан, - выдавила, наконец, из себя мама.
Отец повернулся ко мне.
- Ну, ладно, сынок! Хорошую ты сыграл со мною шутку. Радуешься, весело тебе. Но мы ещё посмотрим, кому придётся слёзы утирать.
Его всего трясло от злости. В это время, но, боюсь, совсем не вовремя, появилась тётушка Огульсенем и остановилась в дверях, пытаясь своими маленькими глазками разглядеть, что происходит. Затем приветствовала громко:
- Ну, здравствуй, сват Поллы.
Отвернувшись от меня, отец вперил грозный взгляд в тучную сватью.
- А, - сказал он язвительно. - И ты тут. Пришла, похоже, проведать своё детятко.
- Вот именно, - ответила, опешившая от такого приёма, тётушка Огульсенем.
- Так пропади ты пропадом вместе со своей Гюльнахал, - закричал отец. - Убирайся прочь, откуда пришла, и чтоб духу твоего здесь не было, обманщица чёртова!
Тётушка Огульсенем попробовала сделать хотя бы шаг назад, но силы ей изменили, и она стала грузно оседать на пол. Во взгляде её, обращённом к отцу, был неподдельный ужас.
- Тьфу, - сказала она, уже сидя. - Что с тобой, сват? Что за мерзости произносит твой язык, чтоб ему отсохнуть. - И ока вопросительно посмотрела ка маму. Но не успела мама открыть рот, как отец, подобно селевому потоку, сметающему всё на своём пути, снова обрушился на старую Огульсенем.
- Ты, - закричал он, придумывая слово покрепче, - ты, мешок лжи и обмана, ты подсунула вместо своей дочери другую женщину и набралась храбрости и наглости, как ни в чём не бывало, явиться в опозоренный тобою дом. Убирайся с глаз моих, пока я своими руками не вытащил тебя на улицу.
Тётушка Огульсенем, заикаясь, проговорила:
- Клянусь всеми святыми, сват Поллы, я ни сном, ни духом не виновата ни в одном из преступлений, которые ты мне приписываешь. Я честно отдала тебе свою невинную голубку Гюльнахал, - добавила она, внезапно переходя в наступление. - Если ты утверждаешь, что у тебя её нет - тогда скажи мне, куда она исчезла из твоего дома?
- Черти её забрали, - отвечал отец. - черти её забрали прямо в ад, но забыли зачем-то тебя, затем, наверное, чтобы ты успела вернуть мне калым, который получила, как плату за обман. Вон там, в соседней комнате сидит та, которая должна была быть Гюльнахал - иди вместе со своей бывшей сватьей, а моей женой, и, вернувшись, скажи мне - Гюльнахал это или нет.
Не говоря ни слова и даже не кряхтя по своему всегдашнему обыкновению, тётушка Огульсенем вместе с мамой выскочили за дверь в соседнюю комнату. Долго быть там ей не было надобности. Теперь она, в ярости, словно сошедший с ума тур, бросилась к отцу и схватила его за отвороты халата.
- Где она! - закричала она низким басом. - Моя птичка, моя козочка, голубка невинная, куда ты дел её, что ты сделал с нею, старый козёл?
Отец в свою очередь закричал фальцетом, схватив бывшую сватью за руки:
- Ага, увидела? Думала всех обмануть! Гюльнахал? Это тебе следует знать, где сейчас, порхает твоя птичка, которую тебе вольно называть невинной. Верни калым и убирайся прочь к своей козочке, которую, я полагаю, ты найдёшь там, где ты её привязала. И если в её отсутствии повинен козёл, то будь уверена, что он не старый, а молодой.
- Гюльнахал! - кричала тётушка Огульсенем, словно заблудившись в дремучем лесу. - Гюльнахал, где ты? Что с тобою сделали эти люди? Жива ли ты ещё? Отзовись!
- Беги в свой опозоренный дом, - крикнул безжалостно отец, - принеси калым, который ты у меня выманила, и чтобы я имени твоего больше не услышал до самой смерти.
- Нет уж, ты мне глаза не замазывай, старый развратник. Думаешь, я слепая? Та, что сидит в соседней комнате, - она уже была здесь, до того, как вы надругались над моей Гюльнахал. Думаете, нет на вас управы? Я сейчас пойду в сельсовет и там заявлю на вас, на развратный ваш дом, а потом вы будете стоять перед судом на коленях и молить о прощении, которое вам не будет дано.
Отец весь трясся, словно заболел малярией.
- Вон, - кричал он срывающимся, голосом. - Иди в суд, старая сводня, но лучше иди прямо в ад, где тебя уже ждут с нетерпением.
- И пойду. Пойду! Пойду… - и с этими словами тётушка Огульсенем исчезла, завывая на пути в сельсовет: - О, горе! Гюльнахал, где ты? Верните мне мою голубку…
- Я тебя вижу насквозь, - кричал вслед ей отец. - Не хочешь отдавать калым. Хочешь немного заработать, чтобы было тебя на что похоронить. Однако, - сказал он вдруг своим обычным рассудительным голосом, - если она утверждает, что дома Гюльнахал нет, а у нас, как видим, её нет тоже, интересно, где же она на самом деле?
- Насколько мне известно, - вмешался я, - в настоящее время она вместе с Чарыяром находится на семинаре механизаторов в Ашхабаде.
- Вот даже как? Значит, ты и это знал. Ну что ж, тем лучше. Не нужна мне такая сноха, и сын мне такой не нужен. Всё. Я отказываюсь от тебя, отныне ты мне не сын, я тебе не отец. Можешь забирать свою врачиху и убираться с ней на все четыре стороны.
- Хорошо, отец, - ответил я хладнокровно. - Как ты сказал, пусть так и будет. Я забираю Кумыш и ухожу. Прямо сейчас.
- И правильно сделаешь. И чтобы ноги твоей не было у порога бывшего дома. Ты хочешь загнать меня в могилу, и ты своего добьёшься. Если бы я знал, что ты таким вырастешь, лучше бы взял на воспитание кого-нибудь из детского дома. Посмотри на него, - обратился он к маме. Посмотри на него, это ты его родила, такого. Лучше бы умер в детстве. Это не человек, это волк в человеческом образе. Чтобы имени его никогда не произносилось в этом доме.
- Что произносишь ты сам, Поллы-джан, - в ужасе спросила мама. - Успокойся, ляг. Ведь ты проклинаешь собственного сына, который не сделал ничего плохого.
- Не сделал? Плохого? А что же он, по-твоему, сделал? Надсмеялся над отцом, опозорил на весь аул, да что там на аул - на всю область. А я-то радовался, старый дурак. Нет, всё. Проклинаю! Пусть забирает свои вещи и убирается вон. Больше не скажу ни слова.
Из соседней комнаты, где мы с Кумыш укладывали свои немудрёные пожитки, слышно было, как мама пытается урезонить отца:
- После драки кулаками не машут, Поллы. Свершилось то, что должно было свершиться. Может ли человек быть мудрее судьбы. И разве тебе не нравится твоя невестка. "Лучше в мире не найти", - разве это не твои слова? Может быть Гюльнахал была бы много хуже - видишь, что она выкинула: взяла и уехала в город, не сказав ни слова. А Кумыш разве такая? Сколько лет она ждала нашего сына, а, Поллы? А какой она доктор - помнишь, как она сразу определила твою болезнь. Такой невесткой хоть где можно гордиться. А разве не покроем мы себя вечным позором, если выгоним из дома единственного сына с молодой женой? Какая слава о нас пойдёт?
- Пусть, - упрямо бурчал отец, но уже с меньшей силой. - Кто скажет плохое про Кумыш, у того язык отсохнет. Я говорю про нашего сына, Ашира. Как он мог так поступить со мной, так опозорить. Что я, волк, что ли? Если бы он хоть словом намекнул. Нет, не могу, его простить, пусть уходит. И не приставай ко мне больше. Мне плохо. Вот лягу и буду лежать, а потом умру - смейтесь тогда надо мной, мне будет всё равно.
И он действительно вытянулся на тахте. Но он не успел даже раздеться, потому что во дворе раздался бодрый, как всегда, голос председателя колхоза.
- Э, Поллы! Гостей принимаешь?
- Это ты, Ташли? - спросил отец умирающим голосом.