- Смею надеяться, сударь, - растерянно забормотал пристыженный мистер Кранчер, - что такой джентльмен, как вы, которому я имел честь служить верой и правдой, до седых волос дослужился, не позволит себе сгоряча погубить человека, даже если бы все то, что вы изволили говорить, было правдой. Я не говорю, что это правда, но даже если бы оно и было так, разве вся вина на одной стороне? Надо же принять во внимание и другую сторону. Что же тогда сказать про наших знаменитых лекарей? Кто как не они наживаются на том, на чем честный ремесленник еле-еле заработает себе грош на пропитание, или и того меньше? Он себе золото гребет да откладывает, ездит в банк к Теллсону да растит себе капитал, а сам глядит да помаргивает. Ты ему подошел дверцу открыть, честь по чести, а он тебе подмигнет своим докторским глазом, где тут против него устоять честному ремесленнику - это же клиент Теллсона! Вот тут поди разберись, кто из них виноват, кто кого вводит в обман да злоупотребляет именем Теллсона. А то выходит - с гуся вода, а с гусака перья! А тут еще миссис Кранчер, не скажу сейчас, а вот когда мы еще дома в Англии были, - да ей только повод дай, она опять за свое примется, - как я за дело, она мне наперекор головой об пол бухается, богу молится, чтобы меня в разоренье ввести, вот так оно одно к одному и получается - себе в убыток! Уж, верно, эти лекарские жены не бухаются мужьям наперекор, за ними этого не водится. Они для мужей стараются, усердствуют, чтобы им господь бог больных побольше послал. А ведь в этом деле, сами знаете, одно за собой другое тянет, одно без другого не обходится. И опять же вся эта приходская братия, могильщики, гробовщики, сторожа кладбищенские (уж такой народ скаредный! И со всеми надо делиться!) - много ли после всего этого честному человеку останется, даже если он за такое дело взялся? Да ежели что и заработает, все равно ему это впрок не пойдет, мистер Лорри: не будет ему от этого добра, нет! Только у него и думы, как бы ему с этим делом распутаться. Вот как оно, к примеру сказать, получается - ежели, конечно, все это на самом деле так было.
- Тьфу! - вырвалось у мистера Лорри, хотя по всему было видно, что он несколько смягчился. - Мне просто гадко смотреть на вас!
- Позвольте покорнейше просить вас, сэр, - продолжал мистер Кранчер, - ежели бы оно, конечно, на самом деле так было, - а я не говорю, что оно так было…
- Не виляйте, Джерри, - одернул его мистер Лорри.
- Нет, нет, что вы, помилуйте, сэр, - поспешно ответил мистер Кранчер, как если бы это было совсем не в его натуре, - но вот ежели бы оно так было, вот о чем я хотел покорнейше просить вашу милость: на той самой табуретке у ворот Тэмпл-Бара сидит теперь мой сын, которого я воспитывал и растил, чтобы он служил у вас на посылках, исполнял все ваши приказания, бегал по вашим поручениям и слушался вас беспрекословно, даже если бы вы заставили его вверх ногами стоять. Так вот, ежели бы оно так было, а я, сэр, не говорю этого (потому как я не хочу вилять), я бы осмелился вас покорнейше просить за моего сына, позвольте ему занять место отца, чтобы он мог стать опорой своей матери, и не губите, сэр, его отца, дайте ему искупить свою вину и стать исправным могильщиком, чтобы он на совесть закапывал то, что ему случалось откопать - ежели с ним такое случалось, - и мог бы поручиться, что, уж коли он кого зароет, никто того из земли не выроет. Вот, сэр, о чем я хотел покорнейше просить вас, - заключил мистер Кранчер, старательно утирая пот со лба и как бы показывая этим жестом, что он выговорил все. - Как поглядишь на то, что здесь творится, невольно задумаешься, сэр, - этакие ужасы кругом, пропасть людей - и все без голов. Какая же на них теперь цена, разве что за доставку, да и кто за это что даст, бери да неси куда хочешь. Да, сэр, человеку, который наглядится на все это, какие только мысли не лезут в голову, вот я и позволил себе, сэр, выложить вам все начистоту, чтобы вы знали, сэр, что у меня теперь совсем не то на уме, а коли бы это не так было, разве меня кто за язык тянул, какой бы мне был расчет вам об этом говорить?
- Вот это, пожалуй, правда, - сказал мистер Лорри. - И не говорите мне больше ничего. Может статься, я и окажу вам поддержку, если вы это заслужите и раскаетесь, - не на словах, а на деле. Слов я от вас слышал более чем достаточно.
Мистер Кранчер, попятившись, поднес два пальца ко лбу, и в это время Сидни Картон с фискалом вышли из темной комнаты.
- Adieu, мосье Барсед, - сказал Сидни, - итак, мы с вами сговорились, и вы можете не опасаться, вам от меня ничего не грозит.
И он сел на стул у камина и, облокотившись на спинку, повернулся к мистеру Лорри. Когда они остались одни, мистер Лорри поинтересовался, удалось ли ему чего-нибудь добиться.
- Очень немногого. Если дело обернется плохо, меня пропустят в тюрьму повидаться с ним.
Лицо мистера Лорри омрачилось.
- Это все, чего я мог добиться, - сказал Картон. - Требовать от него большего опасно, как бы не подвести под гильотину, а он правильно сказал, хуже этого с ним ничего не может случиться, даже и по доносу. Тут уж, как ни грустно, а приходится пасовать, ничего не попишешь.
- Но ведь если дело в суде кончится плохо, свиданье с вами его не спасет.
- А я и не говорю, что спасет.
Мистер Лорри медленно отвел глаза и уставился в огонь. Чувство глубокой жалости и сострадания к Люси и этот неожиданно обрушившийся удар вторичного ареста сразили старика; последнее время он жил в непрестанном беспокойстве, силы его были надорваны, он не мог совладать с собой, слезы покатились по его щекам.
- Хороший вы человек и преданный друг, - каким-то изменившимся голосом промолвил Картон. - Простите, что я позволяю себе говорить о том, чего мне не следовало бы замечать. Но если бы мой отец плакал при мне, я не мог бы смотреть на это безучастно. А ваше горе внушает мне такое же глубокое уважение, как если бы вы были моим отцом. Бог помиловал вас от этого несчастья!
Последние слова вырвались у него как бы нечаянно, но все, что он говорил до этого, было проникнуто таким искренним уважением и сочувствием, что мистер Лорри, который никогда не видел его таким, невольно пораженный этой переменой, растроганно протянул ему руку. И Картон молча, с чувством пожал ее.
- Так вот, что касается бедняги Дарнея, - помолчав, сказал Картон, - не говорите ей ни о встрече с Барседом, ни о нашем с ним уговоре. Ей все равно не позволят увидеться с ним, а она может подумать, что я добивался этого свидания, чтобы передать ему средство избежать казни.
Мистеру Лорри это не приходило в голову; он быстро взглянул на Картона, стараясь прочесть по его лицу, не это ли он в самом деле задумал; да, так оно, по-видимому, и было. Картон ответил ему спокойным понимающим взглядом.
- Да мало ли что она может подумать, - продолжал Картон, - и все это будет только лишнее мученье и страх. Вы ей ничего не говорите про меня, мне лучше у них и не появляться, я ведь вам так и сказал, когда приехал. Если я смогу хоть чем-нибудь быть ей полезен, я, конечно, и так все сделаю, не показываясь к ним. Вы, надеюсь, пойдете туда сегодня? Она, должно быть, в отчаянии!
- Да, я сейчас к ним иду.
- Вот это хорошо. Она ведь так привязана к вам, так доверяет вам. Что, она очень изменилась?
- Измучилась очень, видно, что у нее душа не на месте. Но хороша, как ангел, - все такая же.
- Ах! - вырвалось у Картона.
Был ли это протяжный вздох, или стон, или сдавленное рыдание? - Мистер Лорри невольно поднял глаза, и взгляд его остановился на лице Картона, освещенном пламенем камина. Что-то словно пробежало по этому лицу - тень или отсвет огня, старик не мог уловить, - так в ветреный облачный день скользит по склону холма солнечный свет, перемежаясь с тенью, - Картон наклонился и толкнул носком сапога отлетевшую на край головешку. В красном свете камина, озарившем его светлый дорожный сюртук и ботфорты с высокими отворотами, какие тогда носили, он казался очень бледным; длинные темные волосы беспорядочно свисали на плечи. Он, по-видимому, задумался, и мистер Лорри, удивленный его нечувствительностью к жару, только успел предостеречь его, как головешка, которую он придерживал носком сапога, вспыхнула и рассыпалась у него под ногой.
- Я и забыл, - сказал Картон.
Взгляд мистера Лорри снова задержался на его лице. Он обратил внимание на его изможденный вид, что-то болезненно-горестное проступало в этих красивых чертах - мистеру Лорри невольно вспомнились лица узников, которых он видел сегодня, - вот точно такое же выражение застыло на лице Картона.
- А вы уже совсем покончили с делами, сэр? - спросил Картон, поворачиваясь к нему.
- Да. Я вам вчера только начал говорить, когда Люси с отцом неожиданно пришли сюда вечером, что я, наконец, разобрался во всем, в чем здесь можно было разобраться. Понадеявшись, что у них теперь все благополучно и я могу спокойно уехать, я уже достал подорожную и пропуск и совсем приготовился к отъезду. Некоторое время оба сидели молча.
- Вы прожили большую жизнь, сэр, есть на что оглянуться, - задумчиво проговорил Картон.
- Да. Семьдесят семь стукнуло.
- И ваша жизнь была полезна; вы неустанно работали, и все относились к вам с уважением, доверяли вам, полагались на вас.
- Я всю жизнь при деле, с тех пор как я себя помню, еще мальчиком.
- И вот смотрите, какое положение вы занимаете в семьдесят семь лет. Многие будут горевать, когда вы покинете свое место.
- Я старый одинокий человек, холостяк, - отвечал мистер Лорри, качая головой. - Обо мне некому плакать.
- Как вы можете так говорить! А она не будет о вас плакать? А ее дочка?
- Да, да! Благодарение господу богу! Я просто не так выразился.
- Да, вам есть за что благодарить бога, разве нет?
- Несомненно!