- Идти за краской? - весело спросил техник.
- Нет, Дмитрии, сегодня мимо… удрал, проклятый, - засмеялся коренастый, небольшого роста, но ладно сбитый лётчик, выпрыгивая из кабины и любовно похлопывая рукой по фюзеляжу, вдоль которого протянулась красная стрела с шестью звёздочками.
Тут он увидел Степанова и бросился обнимать друга:
- Саша! Саша! Подожди минутку, только сниму парашют… И где ты, долговязый, так долго копался, сатана, так тебя заждался…
- По-прежнему всё стихами шпаришь, - рассмеялся Степанов. - Прежде чем попасть к вам в часть, пришлось срочно кончать высшую истребительную школу…
На встречу друзей, улыбаясь, смотрел техник, немолодой уже человек с обветренным коричневым лицом, на котором топорщились, как щётка, жёсткие седеющие усы.
- Узнаёшь? - спросил друга Гурьев.
- Дмитрии! - радостно воскликнул Степанов. Он только сейчас узнал своего учителя - механика Горьковского аэроклуба.
Учитель и ученик обнялись.
- Ну, пошли в штаб, - сказал Гурьев. - Тебе повезло, вчера пригнали пять новых истребителей…
Когда лётчики вышли из штабной землянки, они увидели тёмное осеннее небо, словно зарницами, освещаемое разрывами бомб, снарядов и мин. Слышна была дробь автоматных и пулемётных очередей. Скрещивались и вновь расходились по беспокойному небу щупальца прожекторов.
…Через сутки произошло боевое крещение младшего лейтенанта Степанова.
Была дана ракета на взлёт. Над аэродромом повис комок лилового дыма. Техник выбил ногой колодки из-под колёс машины, и она рванулась вперёд.
Степанов с особой остротой испытывал то радостное, чуть тревожное возбуждение, которое всегда охватывало его в начале полёта. А сегодня был особенный полёт - первый боевой…
Самолёты шли к переправе. По ту сторону Волги что-то горело, и чёрный дым пожара лениво расползался во влажном воздухе. Внезапно Степанов увидел под собой "Юнкерс-88". Лётчик стал снижаться, набирая скорость. В стёклышке прицела вражеская машина занимала всё больше и больше места. Степанов, держа пальцы на гашетке, не выпускал "юнкерса" из прицела. Всё ближе и ближе гитлеровская машина. Пора! Степанов сбоку полоснул самолёт с чёрными крестами.
Бомбардировщик стал крениться на левую плоскость. Левый мотор его задымил. Он повернул обратно и уходил, правда, неуверенно, как-то криво снижаясь. Теперь Степанов оказался у "юнкерса" в хвосте. Он отчётливо видел следы трассирующих пуль, которыми бил по нему стрелок "юнкерса". Чтобы вывернуться из пулемётной струи, Степанов круто сворачивал в сторону, отставал, потом опять догонял вражеский самолёт. Наконец ему удалось нанести последний удар. Он атаковал бомбардировщик сверху и прошил его длинной очередью от моторов до хвоста.
"Юнкерс", медленно крутясь, пошёл вниз…
На фюзеляже истребителя № 9, на котором стал летать Степанов, появилась первая красная звёздочка. "Девятка" стояла на аэродроме рядом с "тройкой" Гурьева, как стояли когда-то рядом их станки в цехе автозавода в Горьком.
Как правило, они вылетали со всей эскадрильей, но нередко парой отправлялись на "охоту". В таких случаях в полёте Степанов особо бдительно охранял наиболее уязвимое место машины своего друга - хвост самолёта, и сам каждые тридцать - сорок секунд обязательно поворачивал голову назад. Он делал это почти автоматически, по привычке, чтобы не дать "мессершмиттам" атаковать внезапно. Ведь в воздушном бою побеждает тот, кто первым замечает противника.
Работы для лётчиков-истребителей всё прибавлялось и прибавлялось. На левом берегу, напротив Тракторного завода, как, впрочем, и у других переправ, скапливалось большое количество машин, танков и разной боевой техники, ожидавшей переправы. Надвигалась зима, на Волге с верховьев непрерывно плыл то мелкий, битый лёд, то крупные ледяные поля. Переправа через реку очень усложнилась. Буксиры обламывали об лёд спицы колёс, баржи сносило течением, срезало льдом.
Ждать ледостава было нельзя. Готовящийся к наступлению фронт требовал усиленного пополнения. Переправа шла не только ночью, как раньше, но и днём. А истребители беспрерывно патрулировали небо. К тому же они стали всё чаще и чаще "охотиться" за транспортными машинами врага, которые снабжали засевших в Сталинграде гитлеровцев боеприпасами и продовольствием.
В середине декабря было завершено окружение гитлеровцев под Сталинградом.
…С утра дул западный ветер, шёл густой, тяжёлый снег. И в этот нелётный, по существу, день к Сталинграду подбирался отряд бомбардировщиков, сопровождаемый новыми быстроходными истребителями "фокке-вульф". Как видно, гитлеровцы решили воспользоваться снегопадом, так как думали, что при плохой погоде им удастся действовать безнаказанно. Получив донесение поста наблюдения, эскадрилья "ястребков" поднялась в воздух.
Не было видно ничего сквозь густую пелену снега. Степанов старался не упустить из виду хвост гурьевской машины. Они попали в густую тучу и круто взмыли вверх. Окутанный туманом со всех сторон, Степанов перестал ощущать направление и только по альтиметру видел, что поднимается. Но вот туман поредел, и истребители выскочили из облаков. Навстречу им засияло солнце. Степанов облегчённо вздохнул, увидев перед собой гурьевскую "тройку", и тут же заметил, как прямо на них, чуть ниже, двигаются вражеские машины. Они плыли тесным строем - углом - вперёд. Их было много. Степанов насчитал до десятка машин, а потом сбился со счёта. А с боков шныряли "фокке-вульфы".
"Что сейчас сделает Гурьев - свернёт или проскочит над ними?" - не успел подумать Степанов, как его ведущий врезался в клин вражеских машин. Строй их мгновенно рассыпался, смешался. Гитлеровские лётчики были, должно быть, поражены такой неслыханной дерзостью. Несколько вражеских самолётов повернули обратно, другие бросились вниз в спасительную тучу.
Степанов, проскакивая среди вражеских самолётов, стрелял почти наугад. Машин так много, что всё равно в какую-нибудь попадёшь. В него тоже стреляли, он видел тускло мелькающие огоньки трассирующих пуль, но не обращал на них внимания.
Мельком глянув в разрыв облаков, Степанов увидел пылавший бомбардировщик, который, переворачиваясь, падал вниз.
Гурьева он ни на секунду не терял из виду и всё время боя "висел на его хвосте", защищая друга… Небо быстро пустело. Только три немецких истребителя кружились вокруг Гурьева. Степанов нырнул под один из них, сделал "горку" и полоснул по брюху очередью. "Фокке-вульф" шарахнулся в сторону и исчез. Другая вражеская машина, сражённая Гурьевым, плыла внизу, в степи. Лётчик третьего "фокке-вульфа" был опытен и напорист. Он нападал на Гурьева, отскакивал и вновь нападал. Лишь когда гитлеровец заметил Степанова, он решил уйти. Но это ему не удалось. Степанов стремительно бросился вдогонку.
Но почему Гурьев так странно ведёт себя? "Тройка" то скользит на крыло, то переходит в штопор, то падает почти в отвесном пике.
"Ваня ранен, он теряет управление. Почему же он не прыгает?" - мучительно думал Степанов, яростно бросаясь в атаку на уходившую вражескую машину. Он поймал её в прицел и резанул сбоку очередью. "Фокке-вульф" перевернулся через крыло и неторопливо нырнул в степь.
Почти одновременно Гурьев вышел из пике и с глубокого виража врезался в землю.
"Погиб, погиб старый и верный друг!" Он ничем не может помочь ему, как это обидно и горько! Степанов снизился и бреющим полётом прошёл над местом падения гурьевского "ястребка", но ничего не мог различить: опять пошёл снег. На последних каплях горючего он дотянул до своего аэродрома. Там его ждали.
Бортмеханики Василий Дмитриевич Лаврентьев - "хозяин" гурьевской "тройки" - и молодой сержант, недавно ставший обслуживать машину Степанова, ожидали на аэродроме "своих", чтобы принять самолёты. Бортмеханики на полевом аэродроме были неутомимыми тружениками. Когда они отдыхали - неизвестно. Почти каждую ночь, на морозе, они возились около самолётов, ремонтируя моторы, заделывая пробоины от пуль в плоскостях и в фюзеляже. А к рассвету обычно истребители стояли в полной боевой готовности. Баки были заправлены горючим, пулемёты заряжены, все приборы проверены. Недаром техников звали "хозяевами самолётов". Они знали, что малейший их недосмотр, самая крошечная недоделка могут привести к несчастью в воздухе, и техники без устали трудились под назойливым осенним дождём или на студёном зимнем ветру. Их лица были обветрены, руки в трещинах от бензина и от жгучих прикосновений к ледяному металлу. Утро заставало их всегда у самолётов, в ожидании сигнала к вылету.
Когда Степанов вышел из кабины и, сдёрнув шлем с головы, подставил разгорячённое лицо ветру, все поняли, что случилось.
Лётчик обнял Лаврентьева.
- Не уберёг… сбили, проклятые…
У старого техника по коричневому морщинистому лицу скатилась слеза и повисла сверкающей капелькой на седеющих усах…
…Вечером в землянку зашёл командир эскадрильи. Степанов, лежавший ничком на койке, вскочил на ноги.
- Мы пришли вас поздравить, - сказал командир, протягивая белый листок, - от всей души поздравить. Только что получена телеграмма, ваша жена родила сына.
- Спасибо, - тихо ответил лётчик. - Большое спасибо. Вот какой сегодня день - друга потерял, сына нашёл. Я обязательно назову его Иваном…
- И вот что я хочу вам предложить, - продолжал командир. - Пока вы не успокоитесь, летать вам будет трудно, к тому же ваш самолёт как решето. Потребуется время, чтобы его залатать как следует. Берите отпуск дней на десять и поезжайте домой, увидите сына и подготовите стариков Гурьевых к печальной вести.