- Небольшая штука, правда? - не без гордости спрашивает председатель, подкидывая пулемет в руках. - А работы было много. Любую сложную молотилку легче отремонтировать, чем эту машинку. Не очень-то знали, что здесь к чему. Многих частей совсем не хватало. Дней пять возились в кузнице, пока все сделали, привели в надлежащий порядок. Зато оружие вышло хоть куда, как с завода.
- С колхозного завода, - заметил кто-то из окружающих.
- С Загальского, - откликнулся веселый голос Ермаковича, который тоже подошел к кружку. - Дай мне, Григорий, твою находку, я попробую, как она покажет себя в работе. Может, машинка стрелять не захочет!
Ермакович взял пулемет, точным движением профессионала оттянул пружину, нажал на спуск, потом снова оттянул ее и, повернув пулемет стволом к себе, посмотрел в канал.
- Пожалуй, не откажет! - одобрительно отметил он. - Можно поставить на вооружение. А тут на ложе надо было написать: "Загальская фабрика-кузница". И марку надо уточнить: писать не ДП, а ДПП, чтобы видно было, что тут не только Дегтярев, а и товарищ Плышевокий приложил свое мастерство.
Людей подходило все больше и больше. Полянка наша заметно веселела и принимала обжитой вид. Часа в три дня Луферов, окинув внимательным взглядом всех присутствующих, решительно сказал:
- Пора, вряд ли кто еще придет.
Ему, как исполняющему обязанности секретаря Любанского райкома, мы и поручили открыть собрание. Андрей Степанович постучал карандашом по импровизированному столу. Товарищи подошли ближе, разместились на траве полукругом, и сразу установилась тишина. Луферов кашлянул в кулак, переступил с ноги на ногу и начал:
- Никто не думал, не гадал, товарищи, что нам придется проводить свое районное партийное собрание на этой глухой поляне. Сюда, наверное, ни один наш охотник не заходил… Ну что ж, суровое время настало, суровые условия… Но и в этих условиях и даже во сто крат более тяжелых мы не должны сгибаться.
Здесь у нас присутствует подпольный обком партии, все областное партийное руководство. Собралось, как видите, несколько десятков коммунистов. Я думаю, что в каждом районе соберется не меньше. Значит, мы живем, товарищи, несмотря ни на какие зверства врага, и будем жить! И не только жить, но и бороться до последней капли крови!
Луферов снова кашлянул, на минуту задумался, а потом твердо произнес:
- А теперь, товарищи, прошу показать свои партийные билеты.
Люди задвигались, начали распарывать подкладки, выворачивать шапки, иные даже разуваться, чтобы достать партбилет из сапога. Над головами, поблескивая на солнце, начали подниматься красные книжечки. И на поляне как будто посветлело.
Андрей Степанович, стоя за столом, долго не спускал внимательного и немного торжественного взгляда с поднятых над головами людей партийных билетов.
- Александр! - вдруг обратился Луферов к одному из присутствующих, и голос его сразу погрубел.
Человек поспешно встал.
- Садись!
- За тобой других не видно, - сердито сказал Луферов. - Ты почему не показываешь свой партийный билет? Что, потерял или, может, отдал на хранение? Говори правду.
Человек растерянно моргал, краснел, мялся, но некоторое время молчал, должно быть не осмеливаясь сказать правду. Он с уважением поглядывал на партийные билеты своих соседей и чем дальше, тем все больше и больше начинал волноваться.
- Нет, товарищ Луферов, - оказал он наконец, - я не потерял свой партийный документ, я его закопал в землю.
- Подожди, сейчас с тобой разберемся, у меня еще одно дело есть.
И Луферов обратился к молодой темноволосой девушке, которая сидела оправа от стола и тоже держала в руке билет.
- Товарищ Кононова, а ты когда успела вступить в партию?
- Это у меня комсомольский билет, - звонко и взволнованно ответила девушка. - Я прошу разрешить мне присутствовать на этом собрании.
Луферов обратился к собранию:
- Как, товарищи, разрешим?
- Конечно, разрешим, - послышались голоса.
- Хорошо, Кононова, оставайся. Прошу, товарищи, спрятать ваши партийные билеты. По поводу членских взносов будет особое указание подпольной организации. А с тобой, Александр, мы хотим поговорить серьезно. Где твой партийный документ? Кто знает, закопал ты его или уничтожил? Как ты мог решиться прийти на это партийное собрание без документа?
Луферов заметно волновался. Ему обидно было, что человек, которого он давно знал, которого сам рекомендовал в партию, пришел на собрание без партийного билета. Что можно подумать о таком человеке?
Тот, которого Луферов назвал Александром, должно быть, хорошо чувствовал свою вину и не старался смягчить ее. Он только попросил на этот раз простить ему ошибку и разрешить присутствовать на собрании.
- Собрание проси, а не меня! - гневно повышая голос, сказал Луферов. - Если поверят люди, что ты не потерял свой партийный билет, не дал его в руки врагу, может быть, и разрешат тебе остаться.
- Фашисты в деревню нахлынули, боялся, как бы не поймали да не стали обыскивать. - Александр неуверенно перевел взгляд с Луферова на присутствующих, пробежал взглядом по лицам знакомых коммунистов.
Сколько раз приходилось ему встречаться с этими людьми на районных конференциях и собраниях. Всякое бывало на работе. Были случаи, когда его резко критиковали, пробирали в райкоме, райисполкоме, но чтобы ему не доверяли, этого еще никогда не случалось. Теперь же он видел в глазах товарищей чуть заметное выражение сомнения и подозрительности. Тяжело было перенести это, минуту назад он даже и не представлял, что допустил такую серьезную ошибку. А тут еще голос Луферова.
- Ты что же думаешь, если закопаешь свой билет, так враги не узнают, что ты коммунист, погладят тебя по головке, приголубят?
Александр вскочил. Лицо его раскраснелось, глаза блестели от слез.
- Товарищи! - сказал он дрожащим от волнения голосом. - Товарищи, дайте мне два часа, всего только два часа, и я принесу свой партийный билет.
- Не успеешь за два часа, - заметил Луферов.
- Успею, я в колхозе коня возьму…
Выбрали президиум. Секретарь собрания сел у стола, чтобы вести протокол. Мы обсудили наиболее важные вопросы партийной работы в связи с выступлением И. В. Сталина по радио 3 июля 1941 года.
Необходимо было прежде всего помочь парторганизациям перейти к новым методам работы в суровых условиях подполья. Мало кто из любанских коммунистов был знаком с такими методами. Люди все больше молодые, большинство из них вступило в партию после гражданской войны. Откуда им знать, что такое партийное подполье, да еще в таких необычных, тяжелых условиях? Теорию знал каждый, а когда пришлось взяться за дело, чувствовалась неуверенность, были случаи, когда люди делали много ошибок.
Необходимо было ориентировать партийную организацию на развертывание массового партизанского движения. Мы не могли ограничиться отдельными группами. Надо было, чтобы с первых же дней партизанское движение приобрело всенародный характер.
И, наконец, охрана социалистической собственности.
Положение с колхозным добром было очень сложное и серьезное. Многие колхозы не успели угнать скот, вывезти зерно, машины, инвентарь. К тому же подошло время жатвы. Урожай был отменный: крупные колосья кланялись людям, просились на гумно. А люди не знали, как управиться с хлебом, и делали по-старому, как привыкли в колхозе: косили, жали, вязали рожь в снопы, складывали в скирды.
Мы не сомневались, что враг воспользуется готовым добром. Он уже и пользовался. Немецкие солдаты приходили на фермы, забирали свиней и коров, пригоняли к амбарам машины и дочиста выгребали зерно.
Надо было немедленно принять правильное и действенное решение, противопоставить грабительской политике неотложные меры. Все, что нельзя спрятать, раздать колхозникам, хлеб убрать и обмолотить. Что не удастся скосить - сжечь на корню, не удастся обмолотить - сжечь в скирдах. Ни одного килограмма не должно достаться врагу!
Обо всем этом я сказал в своем докладе.
Любанские коммунисты тщательно обсуждали каждый вопрос, глубоко все продумывали. Их предложения были действенными и конкретными, Все хорошо понимали, что решение собрания станет программой действий не только для одного Любанского района.
Собрание выделило людей, ответственных за проведение этих мероприятий. На этих же товарищей была возложена задача организации на местах подпольных партийных групп. Коммунисту Адаму Майстренко и нижинской учительнице Фене Кононовой поручили организацию в районе комсомольских подпольных групп. Выбрали подпольный райком партии, в который вошли Луферов, Ермакович, Горбачев, Долидович, Трескунов и другие. Бюро областного подпольного комитета КП(б)Б утвердило состав бюро районного подпольного комитета.
В заключение собрания мы поклялись, что в тяжелых условиях подполья не запятнаем высокого звания члена партии. Все встали, тихо, вполголоса пропели "Интернационал".
До сумерек основные вопросы были решены. Люди уже собрались расходиться, когда из зарослей ольшаника вышел Александр. От усталости он не мог выговорить ни слова. Отвернув полу пиджака, вынул из-за подкладки свой партийный билет.
- Вот мой документ! - немного отдышавшись, сказал он.
Вслед за всеми разошлись и мы. Варвашеня и Брагин остались на Любанщине, Степанова пошла на Случчину, а мы вчетвером - Бондарь, Мачульский, Бельский и я - направились в Старобинский, Краснослободский, Копыльский и Гресский районы. Мы шли, чтобы наладить связь с подпольными группами и отдельными коммунистами области, объединить их, возглавить патриотическое движение масс, развернуть всенародную партизанскую борьбу.