Григорий Александрович Бутаков стал на сторону народа с первых дней Октябрьской революции. В 1920 году он командует дивизионом катеров и уничтожает у Кривой косы на Азовском море белогвардейский десант. Вскоре Григорий Бутаков уже командует дивизией быстроходных катеров. Она становится грозой белогвардейских кораблей, и Врангель назначает за голову Бутакова десять тысяч рублей золотом.
Рослый моряк с обветренным лицом и раздвоенной, тщательно расчесанной бородой в проседи, Григорий Александрович Бутаков принимает живейшее участие в строительстве плавучей батареи, помогая советом и делом.
- Лейтенант, - сказал как-то Бутаков Михаилу Лопатко, - на вас жалуются инженеры завода. Они вкладывают душу в строительство вашей плавучей, а вы привередничаете…
Работы на батарее подходят к концу, рабочие и инженеры Морского завода трудятся дни и ночи - это Лопатко сам знает. Волнуясь, Михаил объясняет Бутакову, почему он требует, чтобы кабели были спрятаны под палубу, а люк снарядного погреба резали шире…
- Ладно, это сделают, - соглашается Бутаков. - Но я слышал, что вы затеяли изоляцию переборок в кубриках. Это зачем?
- Чтоб и зимой люди были боеспособны. Когда начнем отапливать кубрики "буржуйками", станут отпотевать металлические переборки, и людям будет невесело, поверьте мне, я это знаю.
- Смотри, какой знаток! - удивляется Бутаков. - Тебе-то откуда знать?
- Отец в гражданскую воевал, рассказывал, как у них бывало…
Разговор Михаила Лопатко с Бутаковым прерывается. Должен прибыть командующий, Мошенский в отъезде, и Лопатко, как помощник командира плавучей батареи, встречает вице-адмирала Октябрьского у трапа. Выслушав рапорт, командующий приказывает:
- Ну, товарищ лейтенант, показывайте батарею…
Лопатко сопровождает командующего, рассказывает о ходе строительства. Октябрьский осматривает орудия, вспомогательное оборудование.
- Так, так, - говорит он, - пушки я вижу, а как с боезапасом? - Вице-адмирала все интересует: надежность радиосвязи, непотопляемость…
- А как будут размещены люди? - спрашивает Октябрьский.
Михаил Лопатко докладывает.
- Покажите!
Михаил ведет командующего в кают-компанию, в кубрики, на камбуз…
- Хороший кок?
- Умелец, товарищ командующий.
- Отлично… Есть претензии? - наконец спрашивает Октябрьский.
Лопатко говорит о необходимости изоляции переборок в кубриках, чтоб люди не мерзли зимой.
- Почему не делают?
- Проектом не предусмотрено.
Октябрьский поворачивается к Бутакову:
- В чем дело, Григорий Александрович?
- Я договорюсь с заводом, товарищ командующий. А вот пробковую крошку для изоляции интендант не дает, считает, что это никому не нужно.
- Даст. Передайте мой приказ обеспечить… Делать нужно так, как требует личный состав батареи. В конечном счете, успех батареи зависит от боеспособности людей…
В тот же день люк в снарядный погреб режут шире, а интендантство срочно запрашивает, сколько нужно для изоляции переборок этой самой пробки, черт бы ее побрал…
Бомбы летят в море
Раннее утро девятого августа 1941 года. Старший лейтенант Мошенский перед строем зачитывает приказ командующего о включении плавучей батареи № 3 в состав Черноморского флота.
- На флаг смирно! - командует Мошенский. - Флаг поднять!
Над плавучей батареей, грозно ощетинившейся стволами орудий и зенитных автоматов, медленно поднимается военно-морской флаг. Все лица в строю обращены к нему. С этой минуты каждое утро флаг будет подниматься и с заходом солнца - спускаться…
Проходит еще неделя - и два буксира тянут плавучую батарею на рейд. С одного борта просматривается Северная сторона, с другого - Приморский бульвар. Но с каждой минутой Севастополь отдаляется все больше и больше.
Батарею ставят на якорь за боновыми воротами, в четырех милях к северо-западу от входа в Главную базу Черноморского флота. В бинокль хорошо просматривается Качинский аэродром.
Мошенский сразу же собирает командиров батареи в кают-компании. Она не велика, так как часть ее занимают лейтенантские койки.
- Прошу садиться, - разрешает Мошенский, но сам продолжает стоять - высокий, подтянутый, с белой сверкающей полоской подворотника. Его смуглое, осунувшееся за последнее время лицо очень серьезно, почти торжественно.
- Я собрал вас, чтобы сообщить о задачах, поставленных командованием перед нашей батареей, - начинает Мошенский, когда садится комиссар, а за ним и молодые лейтенанты. - Прежде всего следует вам знать, что решением Военного Совета мы включены в состав ОВРа - охраны водного района, - с присущей точностью разъясняет Мошенский. - Наша задача - всеми средствами защищать вход главной базы от проникновения неприятельских подводных лодок и пеленговать места падения вражеских мин для дальнейшего их обезвреживания…
- Если о вражеских подводных лодках до сих пор ничего не слышно, - вступил в разговор комиссар Середа, - и, возможно, пока их вообще нет в нашем районе, - то немецкие мины представляют реальную и серьезную опасность. Не так ли, Сергей Яковлевич? - повернулся он к командиру батареи.
- Безусловно, - согласился Мошенский. - Еще в ночь на 22 июня немецкие самолеты пытались заминировать выход из главной базы, и только мощный огонь, которым встретили врага наши зенитки, помешал фашистам осуществить их намерение.
- Как же! - воскликнул Середа. - С первого дня войны фашисты решили запереть корабли Черноморского флота в главной базе. Это факт. И в любой день можно ждать массированного удара с воздуха по нашим кораблям.
- Да, опасность велика, - строго подтвердил Мошенский, сдвинув густые черные брови. - Немцы всякий раз изменяют конструкцию мин.
Мошенский вспомнил, как в первый же день войны подорвался мощный буксир, тащивший на внешний рейд плавучий кран, хотя весь район до этого был протрален.
- Мины оказались неконтактными, - напомнил Михаил Лопатко.
- Верно, - подтвердил Мошенский. - Но вскоре одну из поднятых мин разоружили, секрет немцев был разгадан, а потом был создан специальный трал.
- К сожалению, - заметил комиссар, - его применение не полностью устранило опасность.
По хмурому взгляду старшего лейтенанта было видно, что минная опасность волнует его. В штабе ОВРа ему прямо сказали - особенно неблагополучны подходы к Севастополю. Но это ведь означает, что и выход кораблей не менее опасен. И как бы продолжая свои размышления, Мошенский жестко сказал, обращаясь к командирам батарей:
- Мы не в праве даже на мгновение ослабить бдительность. Бдительность - двадцать четыре часа в сутки! Прошу вас, товарищи, разъяснить это своим людям строжайшим образом.
- Будет исполнено, товарищ старший лейтенант! - поднялся Лопатко.
- И еще одна задача, вероятно, самая беспокойная, - защита Качинского аэродрома от воздушного налета и перехват вражеских самолетов, особенно миноносителей. Тут все зависит от универсальных установок лейтенанта Хигера и зенитных автоматов лейтенанта Даньшина.