Больше мы не касаемся этой темы; пьем кофе, жуем экономные бутерброды с маргарином и сыром. Одну за другой я выпиваю три большие рюмки перно. Спиртное помогает забыть о боли в руке.
Просмотр документов, разговоры и неторопливый завтрак - три часа. Сто восемьдесят минут антракта между действиями на маленькой сценической площадке в центре Парижа. Актеры вызубрили свои роли, режиссер торчит где-то за кулисами; лишь публики нет, да она и не нужна на нашей премьере. Эрлих правильно поступил, убрав соглядатаев от подъезда… Ровное, ничем не нарушаемое спокойствие приходит ко мне, и я, не вздрогнув, иду к двери и открываю ее, впуская Люка. Двенадцать без двух или трех минут… В полутемной тесной передней Люк обнимает меня.
- Старина!
Рука его с размаху хлопает меня по спине. Тяжелая рука. Люк хрупок внешне, но силен и жилист как черт… Шляпа заломлена, широкий бант галстука по моде слегка приспущен. От него пахнет хорошими духами и бензином… Значит, он приехал на машине и вел сам.
Когда звонок парадной выстрелил в тишину, Эрлих сорвался было с кресла, но одумался и подтолкнул меня:
- Лучше вы… Больц! Немедленно в кухню. И не скребитесь там!.. Минутку, Стивенс!
Выдержка у него железная! Люку пришлось четырежды позвонить, а штурмбаннфюрер все еще придерживал меня за пижаму, втолковывая, что при любой неосторожности он пристрелит Птижана вот тут, на месте, и что лучше не шутить с огнем.
- Ну, - сказал Эрлих напоследок. - С богом, Стивенс!
…Я забираю у Люка шляпу, вешаю ее на крючок стенного шкафа и, взяв под руку, веду в комнату… Эрлих медленно встает с дивана.
- Это кто? - настороженно спрашивает Люк.
Я перевожу взгляд с него на Эрлиха и говорю:
- Гестапо!..
Тишина чистая и прозрачная, как в лесу.
- А! - только и говорит Люк и опускает руку в карман. Я хватаю его за плечо и повисаю на нем. Эрлих, быстрый и точный, бьет Люка в живот, пригибает к полу, умудряясь при этом отобрать пистолет…
- Ты не понял! - кричу я, - Подожди, Анри… Ты ни черта не понял!.. Я все объясню…
Дикие глаза Люка. Эрлих с пистолетом. Больц, влетевшая на шум, - маленький "вальтер" в руке… Бац! Искры, огромные, как елочные звезды, сыплются у меня из глаз. Рука у Люка тяжелая… От второй затрещины я, покачнувшись, натыкаюсь на стол, а от третьей, стягивая за собой плюшевую скатерть, сажусь на пол…
- Подлец! - с омерзением произносит Люк.
- Я все объясню, - хриплю я, слизывая кровь с разбитой губы.
- Успокойтесь, мсье Маршан, - по-французски говорит Эрлих и, выбросив обойму из пистолета, кладет его на стол. Следующую фразу он произносит на скверном английском: - И в гестапо могут быть друзья, согласитесь, сэр!
Люк - увы! - не владеет английским, но реакция у него превосходная.
- Изъясняйтесь по-немецки, - зло говорит он на правильном хох-дейче.
- Все в порядке, - улыбается Эрлих. - Лотти, вы нам мешаете… Сейчас вы все поймете, мистер Маршан.
Люк угрюмо опускает глаза.
- Тут все ясно, - говорит он. - Сколько вы заплатили этой сволочи?
Не меняя позы, Люк выслушивает Эрлиха. Штурмбаннфюрер со штабной краткостью и деловитостью обрисовывает обстановку и в заключение протягивает Люку руку. Я все еще сижу на полу и страхуюсь на тот случай, если Анри решит еще разок разыграть приступ ярости… Рука Эрлиха повисает в воздухе, а я хвалю себя за благоразумие: саксонская ваза превращается в многообразные по форме осколки, один из которых царапает мой лоб.
- Не верю! - ревет Люк и ищет еще что-нибудь, чтобы запустить в Эрлиха.
Он отлично ведет себя, старина Маршан, и, будь мы в школе, я не колеблясь выставил бы ему в дневнике высший балл… Целых полчаса уходит на то, чтобы успокоить Люка и убедить его, что Эрлих - друг, а не враг. - Люк недоверчиво листает документы, то и дело прерывая чтение вопросами. Меня он игнорирует, адресуясь исключительно к Эрлиху.
- Что вас заставило?
- Диалектика. Динамика развития, - мистер Маршан.
- Исход войны, - вмешиваюсь я. - Здесь собрались умные люди, Анри. Вспомни, разве не мы с тобой докладывали Лондону, что второй фронт многих отрезвил? К тому же русские вот-вот забьют гвозди в крышку гроба империи, а наш друг Эрлих не из тех, кто хочет оказаться под этой самой крышкой.
- Это так, - кротко говорит Эрлих.
- Он реалист, и ты, Анри, на его месте действовал бы так же.
Постепенно и неохотно Люк дает убедить себя.
- Извините, сэр, - говорит он мне, предусмотрительно придерживаясь хох-дейча; по-английски он владеет тремя фразами: "О'кэй", "Ай эм вери, вери сори" и "Гуд бай, сэр". - Все слишком неожиданно.
- Не беда, - отвечаю я прокровительственно и встаю с пола.
- Я бы выпил чего-нибудь, - говорит Люк.
- Сейчас устроим.
Пожалуй, теперь уже ничего не стрясется, если побудут с глазу на глаз… Решив так, я отправляюсь на кухню, где Микки помогает мне отыскать перно и шнапс. Она ставит бутылки и стаканы на поднос, и я смотрю на ее шею, нежный затылок с завитками волос и думаю, что выбора у меня нет… Микки и не охает, падая без сознания; я здоровой рукой подхватываю ее, пристраиваю в уголке и, затянув рот платком, связываю упаковочным шпагатом. Его у хозяйственной Больц сколько угодно - целая бобина, - подвешенная к посудной полке. Шпагат тонок, и мне приходится истратить добрую его половину, пока руки и ноги шарфюрера Лизелотты Больц не кажутся мне лишенными возможности выполнять свои функции. Прихватив "вальтер", я поправляю бутылки и хрусталь на подносе и возвращаюсь в комнату.
- Долго же вы, - говорит Эрлих. - И слава богу! Мы, кажется, нашли общий язык… Пожалуй, я тоже выпью. Прозит!
- Прозит! - в тон отвечаю я и поднимаю рюмку. - Значит, вы пришли к соглашению?
- Не совсем, - поправляет Люк. - Мистер Эрлих против подписок.
- Это так! - говорит Эрлих. - Судите сами, господа. Вас - будем мыслить здраво! - могут случайно взять. Обыск - и мне конец.
- Завтра же она уйдет в Лондон. Вы не рискуете, Эрлих. Говоря, я подхожу к окну и, словно невзначай, оглядываю улицу. Пост у афиши вакантен. Нет людей и у подъезда… Не пора ли?
Я отхожу от окна и, подмигнув Люку, приставляю "вальтер" к шее Эрлиха.
- Руки на затылок. И, пожалуйста, тише.
Люк, не давая штурмбаннфюреру опомниться, выворачивает его карманы.
Эрлих не шевелится; лицо его застывает, и голос ровен, когда он говорит словно бы про себя:
- Зачем все это, господа?
- Для уверенности, - отвечает Люк.
- Неумно, Стивенс. Сами все портите.
- Скажи ему, Огюст! - советует Люк.
- Пусть так - я дам обязательство.
- Не спешите, - говорю я; рука у меня начинает болеть. - Бумагу вам дадут, ручку тоже. Обязательство - это потом. Сначала напишите, в силу каких причин бригаденфюрер Варбург пошел на измену рейху. Мотивы! Оставьте историю с начинкой об "игре" и перевербовкой.
- Скомпрометируете Варбурга?
- Все в свое время, Эрлих. Будете писать?
- Ваши аргументы неотразимы…
Он еще ничего не понимает по-настоящему, а я не тороплюсь объяснять.
Исповедь на двух страницах. Эрлих четко расписывается и ставит дату. Я читаю текст, а Люк держит штурмбаннфюрера под прицелом. "Учитывая обстановку на фронте… бригаденфюрер Варбург склонил меня к измене… по его поручению…" Все как следует.
- Теперь подписка? - говорит Эрлих, массируя уставшую ладонь.
- Да, - говорю я и передаю листки Люку. - Пишите: "Я, Карл Эрлих, штурмбаннфюрер СД, обязуюсь сотрудничать, начиная с сего, 14 августа 1944 года, с военной разведкой Генерального штаба Советской Армии".
Вот когда его проняло!.. Люди белеют по-разному. Один начинает бледнеть с шеи, у другого кровь отливает сначала от щек, но чтобы человек серел вот так сразу и весь целиком - это я вижу впервые. Готов поручиться, что у него и спина не розовее штукатурки…
- Нет… - говорит Эрлих.
- Не позерствуйте! - втолковывает Люк.
- Нет! - Он еще раз повторяет: - Нет, - непреклонно и жестко.
Люк настороже, но перехватить Эрлиха ему не удается. Мы падаем все трое, свиваемся клубком; боль в руке заставляет меня кричать: я откатываюсь и пытаюсь помочь Люку, прижатому к паркету. Эрлих бьет его в шею, в ямку у ключицы. Двести английских фунтов веса - ровно столько наваливается на штурмбаннфюрера, когда я, пересилив боль, повисаю у него на спине… Возня; тяжелые вскрики; минуту или две мы барахтаемся, пока Люку не удается надавить на сонную артерию Эрлиха… Я встаю на колени и дышу широко открытым ртом.
- Здоров!.. С-сильный гад… - бормочет Люк и садится, подобрав пистолет. - Надо его связать…
- Да, - говорю я и заставляю себя подняться, чтобы пойти в кухню за шпагатом. В дверях я поворачиваюсь и вижу, что Эрлих открывает глаза.
Я не успеваю добраться до кухни - хлопок, возня и крик Люка:
- Огюст! Скорее назад!
- В чем дело?
- Смотри…
У Эрлиха - бывшего штурмбаннфюрера СД Эрлиха - нет лица. Крошечный "вальтер", точная копия того, что я отобрал у Микки, валяется на сбившемся ковре.
- Что ты наделал, Люк! - говорю я.
- Он сам… Хотел в меня… Я пытался отнять…
Какая теперь разница, где ухитрился прятать Эрлих второй пистолет. Я сажусь на диван, почти совершенно обессиленный.
- Дерьмо дело… - говорю я. - Вы должны были выйти вместе…
- Здесь есть черный ход?
- Нет.
- Пожарная лестница?
- Что толку? Нас накроют и перестреляют. Эрлих держит на улице людей, они должны вести тебя до квартиры.
Люк бешено оскаливает зубы.
- Пробьемся, дружище, меня прикрывают двое парней из группы…
- Нет, Люк.