- Дела идут очень хорошо. Разрешите, я вам расскажу по порядку.
- Рассказывайте, рассказывайте, голубчик.
Митрич переставил каганец на стол, сел и приготовился слушать. Петров начал:
- Во–первых, ваше превосходительство, сегодня утром…
- Без превосходительства, - перебил Митрич. - К чему это?
- Слушаю. Сегодня утром я отправил ответ в Ейск, что ввиду малочисленности банды обойдемся своими силами. После этого послал Хмеля со всей его рванью прямо в лапы есаула Гая. Он сейчас, согласно вашему распоряжению, занял хутор Черныша.
Митрич перебил:
- Вы дали указания есаулу Гаю, чтобы он ни в коем случае не гнался за вашей сотней до станицы?
- Так точно. Все будет сделало так, как вы приказали. Гай подпустит к самому хутору и уничтожит.
- Вот, вот. Сейчас не нужно выявлять своих сил. Пусть думают, что нас мало. Что еще?
- Есть сведения от полковника Рябоконя.
- Ну?!
- Последний бой - в нашу пользу.
- Хорошо. Постарайтесь, чтобы выделенные ему пулеметы попали к нему поскорей.
- Они уже там. Последний бой он выиграл с их помощью.
- Сколько пулеметов осталось у вас на окладе?
- Три.
- Отправьте ему еще один и побольше патронов.
- Патронов я ему послал достаточно. Половину того, что получил сам.
- Какие у вас отношения с Хмелем?
- Неважные… Но теперь это не имеет значения.
- Думаете, он не вернется?
- Уверен.
- Тем лучше. Создавайте конную сотню вновь. Командиром сотни назначайте хорунжего Бугая.
- Слушаю. Есть сообщения о бригаде Сухенко.
- Что же вы мне об этом сразу не сказали?!
- Штаб фронта сообщает, что бригада будет расквартирована в ряде станиц со штабом в Каневской.
- Постарайтесь передать полковнику Сухенко, чтобы он перенес свой штаб в Старо - Минскую.
- Будет выполнено.
Генерал довольно потер руки.
- Дела идут неплохо, есаул. На польской границе пахнет порохом. Когда Польша обрушится на большевиков, и они волей–неволей оттянут туда свои войска…
- Тогда, ваше пре…
- Тогда Врангель выступит из Крыма, и не пройдет трех месяцев, как мы снова будем под Москвой. Кубань же будет в наших руках значительно раньше.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
1
У гребли стоит деревянная, покосившаяся от старости водяная мельница. В этом месте речка делает поворот и образует небольшое озеро. На берегу его растут плакучие ивы и старые вязы.
По–весеннему мутная вода доходит до самых верхних оголенных корней, и Тимке, сидящему на обрывистом берегу, приходится подбирать ноги, чтобы не замочить их в студеной ряби, непрогретой еще лучами апрельского солнца.
Он с раннего утра забрался сюда ловить сазанов. В синих отцовских шароварах и старенькой коричневой бекешке, накинутой поверх бязевой рубашки, он кажется подростком. Черная мохнатая папаха съехала на затылок, обнажив русый вьющийся чуб. Голубые глаза пристально смотрят в воду, по–детски пухлые губы крепко сжаты.
Рыба ловится плохо, но уходить Тимке не хочется. Так хорошо сидеть под старым вязом и мечтать. Чем сложнее, чем непонятнее становится все вокруг Тимки. тем охотнее он отдается мечтам.
Жизнь Тимки складывается далеко не так, как ему хотелось бы. В позапрошлом году он окончил станичное четырехклассное училище. Думка была: уехать учиться в Екатеринодар. "Ведь выучился же старший брат Ерка на офицера, а чем он, Тимка, хуже?" Но продолжать учебу не пришлось. Отец и брат ушли на фронт, потом, когда победили красные, скрылись в плавни к полковнику Дрофе, а на Тимку легла вся тяжесть хозяйства. Надо было работать от зари до зари, чтобы кормить мать, жену брата и маленького племянника.
Тяжело Тимке… А отец и брат скитаются, словно волки степные, по балкам глухим да топям непролазным.
В станице большевики, и пока власть в их руках, ни отец, ни брат домой <не вернутся. И Тимка делает все. что в его силах, чтобы помочь готовящемуся восстанию.
Занятый своими думами, Тимка смотрит в воду - и не видит, как поплавок, сделанный из куги, судорожно дергается и начинает тонуть.
- Тимка–а–а-а! Сазан в воду утяне–еет!
Тимка встрепенулся и схватился за удочку. На крючке билась маленькая серебристая рыбка.
Невдалеке кто–то весело засмеялся. Тимка недовольно повернул голову. От гребли, по росистой траве, бежал к "ему высокий парень в серой черкеске и черной курпейчатой папахе.
- Ну, рыбалка, богато сазанов натягал?
Тимка, не отвечая, стал выбирать червяка. Парень сел рядом и взял из его рук удочку.
- Ну, ты отдохни трошки, а я порыбалю.
Тимка оглянулся по сторонам.
- Тебя чего черты принесли? Поймают - и тебе и мне смерть.
Парень беззаботно рассмеялся. Был он всего двумя годами старше Тимки, но смотрел на своего друга немного свысока. Тимка не обижался: знал он, что Ванька Храп не только веселый парень и хороший гармонист, но и лучший пулеметчик в конном отряде есаула Гая.
- Не узнают, Тимка. Я не вашей станицы, знакомых у меня тут нема…
- Зачем пришел?
- Зачем, зачем? По делу… от Гая послан.
Тимка оживился.
- Ну, как, был вчера бой? Здорово, небось, Хмелю всыпали?
Ванька угрюмо буркнул:
- Здорово… и досе наши ребра болят.
- Неужто потрепал?
- Обманом. взял. Заманул к балке да як вреже с пулеметов… Насилу до хутора доскакали… Выгнал он нас с хутора. Забрал до полсотни коней да тачанку с пулеметом… Да еще самому Гаю похваляется вязы свернуть. Полковник трохи не лопнул от злости.
- А в станицу чего ты пришел?
- Пулемет, что у нас в бою забрали, ведь не наш. Теперь Хмель может дознаться, кто нас оружием да патронами снабжает. Смекаешь?.. Ну, я пиду, ни черта тут не ловится.
- И я с тобой.
- Нет, браток, ты тут посиди. Нечего нам вдвоем по станице бродить. Успеешь еще свою Наталку на базаре побачить.
Ванька поднялся, подтянул голенища порыжевших солдатских сапог и зевнул.
- Хорошо тебе живется, Тимка. Девчата тебя любят, ни от кого ты не ховаешься… я тут, ровно заяц… всего боишься.
- Скоро уже…
- Скоро, скоро! А чего скоро? Ну, придут наши, погонят на фронт… только и всего. То по балкам да топям ховаемся, а то на фронте… - Ванька оборвал и сплюнул. - Домой хочется. Надоело…
Он зашагал к гребле и вскоре скрылся из виду. Тимка стал поспешно сматывать удочку.
…Тимкин племянник Павлик играл на дворе. Он накрыл попоной большую дворовую собаку Милку и вскочил на нее верхом. Милка, возмущенная такой бесцеремонностью, села, поджав на всякий случай, под себя хвост. Заметив Тимку, мальчик оставил собаку и бросился к воротам.
- Дядя Тима пришел! Дядя, што поймал?
Тимка засмеялся и, бросив на землю кошелку с удочкой, подхватил племянника на руки.
- Сазана поймал, Павлик. Мама дома?
- Мама с бабушкой на базар ушли, а меня дома оставили…
- Сторожить?
Мальчик важно кивнул головой.
- Дядя Тима, Милка не хочет быть конем.
- Ах ты, джигит! - рассмеялся Тимка. - Не успел с люльки вылезти, уже о коне мечтаешь. Ничего скоро я тебя на настоящем коне покатаю, а Милку больше не трогай - у нее скоро кутята будут.
- Слепые?
- Слепые.
- А с ними играть можно будет?
- Можно, можно, они будут твои.
Мальчик в восторге захлопал в ладоши, потом обхватив руками шею Тимки, прижался к нему.
- Дядя Тима, а батя скоро вернется?
Тимка помрачнел и медленно спустил мальчика с рук.
- Не знаю, Павлик. Иди, играй, а я на базар пойду.
- И я.
- Тебе нельзя, кто же дома останется?
- А раков возьмешь ловить?
- Возьму, возьму. Завтра зарею пойдем. А теперь Милку с цепи спусти.
Мальчик убежал к собачьей конуре, а Тимка пошел в дом переодеваться.
…Надев на себя новый синий чекмень, желтые кавказские сапоги - подарок брата, Тимка прицепил к наборному поясу серебряный, еще дедовский кинжал и подошел к висевшему на стене зеркалу.
"И в кого я такой недомерок уродился? - с огорчением подумал он, расчесывая смоченный водой чуб. - Батько высокий, Ерка еще выше, мамка тож не малого роста, а я черти что"… Он приблизился к зеркалу и стал разглядывать свое лицо. "И при малом росте да еще рябой!" - Он тяжело вздохнул и отошел от зеркала.
Тимка и впрямь был немного рябоват. С десяток крупных ямочек, следов ветряной оспы, были разбросаны по всему лицу. Особенно возмущала его одна, самая крупная, усевшаяся на кончике носа.
Насыпав арбузных семечек в карманы синих шаровар и отодвинув на затылок братову праздничную папаху из черного с изморозью курпейка, Тимка вышел на крыльцо.
После прохладного утра наступил солнечный весенний день. В садах цвели яблони, груши, абрикосовые и персиковые деревья. Нарядно одетые в белые и бледно–розовые уборы, смотрелись они в нежно–голубое небо, и белоснежные легкие облака казались их отражением.
Тимка сладко потянулся, оправил на себе еще раз пояс и побежал к воротам. Завернув на широкую улицу, что вела к базарной площади, он неожиданно столкнулся с Семеном Хмелем.
К его удивлению, Хмель не прошел мимо, а, смерив его с ног до головы пристальным взглядом, спросил:
- Так, говоришь, убили твоего батьку?
- Убили… - чуть слышно прошептал Тимка и покраснел.
- Так… Сколько тебе лет?
- Восемнадцать на Покров будет.
- Казак уже! Ведь я тебя еще маленьким помню.
Вот только растешь ты плохо.
- Плохо… - огорченно вздохнул Тимка.
- На лошади ездить умеешь?