- Давайте сниматься, - предложил Лайцен, и командир покорно стал к телеграфу. Попробовали дать задний ход, но отказались: винты задевали о грунт. Попробовали шестом обмерять глубины, и вышло: шесть футов кругом, а под носом - пять.
- Товарищи, что же делать? Подождем? - спросил командир. Всем своим видом и всем своим голосом он извинялся. Распоряжаться без ведома товарищей Лайцена и комиссара он больше не собирался и в этом хотел их уверить.
- Ладно, подождем, - подтвердил Лайцен. - Утром нас увидит буксир, который стоит у дежурной плавучей батареи. Утром будем сниматься.
- Есть, - ответил командир. - Разрешите…
- Силуэт с левого борта, - вмешался Васька. Сердце его яростно колотилось, но он старался говорить, как Лайцен.
Слева в темноте, качаясь, скользило низкое черное тело. Сразу отсверкали пять длинных вспышек и три коротких.
- Ноль, слово, - прочел Васька. - Наш опознавательный. Свои.
- Ответь, - распорядился Лайцен.
Васька поставил аккумуляторный фонарь на поручень и ответил. Отвечал он больше для порядка. Из темноты уже доносился измененный мегафоном голос:
- На "Интере"!
- Есть на "Интере"! - откликнулся Лайцен.
Силуэт подошел почти вплотную и оказался истребителем. Только тогда командир понял, что не успел испугаться. Понял и шумно вздохнул.
- Почему вы под берегом? - спросил истребитель.
- Сидим, - объяснил Лайцен. - Кто говорит?
- Истребитель "Смелый". Командир Ситников. Флот в полном составе выходит за косу…
- Передайте комфлоту: своими силами сняться не можем.
Истребитель вдруг дал ход.
- Есть!.. Вас все равно оставляли у косы.
Флот выходил в открытое море, флот шел на врага, и истребители были впереди. Васька не вытерпел:
- Ситников! Возьми!
Но Ситников не ответил. Его больше не было. Ни его, ни "Смелого". Была сплошная чернота.
- Эх! - сказал Васька.
Глава четвертая
Носовой кубрик "Смелого" до отказа был набит мешками с нехитрой провизией, ящиками пулеметных лент, кисло пахнущим мокрым дождевым платьем и уставшими за поход, насквозь промокшими людьми. Тяжелый табачный дым тучей качался под подволоком, узкими струями тянулся к открытым иллюминаторам. Комиссар Дымов говорил:
- Таганрогский залив, значит, наш. Перегорожен от Белосарайки и до самой Долгой минным заграждением и батареями. Охраняется всей нашей морской силой, Верно?
- Верно, - согласился Васька, только что вернувшийся с "III Интернационала". От сложных запахов кубрика ему хотелось чихать, но он сдерживался, - комиссар говорил об интересном.
- Значит, мы можем по нем производить какие хочешь перевозки. К примеру, хлеб из Ейска сюда возить, - и, разъяснив все преимущества владения морем, Дымов закончил: - Флотилии тоже лафа: ни тебе нечаянного нападения с моря, ни тебе прорыва в наш тыл. Сиди, значит, смирно и достраивай корабли. Так, что ли?
- Так, - подтвердил старшина, моторист Суноплев, но Дымов, искоса на него взглянув, усмехнулся:
- Врешь. Не так. Сидеть нам не приходится. Не такая война. На скорость надо брать. Достраиваться в ходу будем, даже в бою. Оборону кончили - теперь пойдем наступать.
- Наступали вчера ночью, - ответил желчный рулевой Скаржинский, наступали, да прямо во что не надо и наступили.
В неопределенных его словах звучало недовольство походом, истребителем и всем на свете. Поэтому комендор Совчук, по природе оптимист, прищелкнул языком:
- Ой, цаца сахарная!
- Верно, что сахарная, - поддержал второй комендор, Савша, - от дождя размок и пузыришься.
- Ни к чему поход был, - уперся Скаржинский. - Зря народное топливо пожгли. Ходили ловить белый дозор, а поймали свою "Свободу". Ладно, еще не расколотили.
- Не ты командовал, - вмешался Ситников. - Ты бы распорядился. Белым дал бы приказ всю ночь на якоре стоять, а "Свободе" тридцать узлов ходу наворачивать.
Комиссар поднял руку:
- Стой! Не туда понес. По порядку разъяснить надо, - и, повернувшись к Скаржинскому, принялся разъяснять операцию.
Сложностью она не отличалась. Белые выставили перед Бердянском дозор канлодку. Чтобы ее поймать, красная флотилия в полном составе вышла за Белосарайскую косу. По плану должны были пройти под берегам и, обойдя неприятеля, на рассвете напасть на него с тыла. Неприятель, однако, за ночь перешел на четырнадцать миль к весту. Поэтому обход не вышел.
- Планщики, - пробормотал Скаржинский, но комиссар не остановился.
- "Свободу" поймали - это верно. Между прочим, хорошо, что поймали. У ней машина скисла. Не мы - белые взяли бы на буксир.
Скаржинский кивнул головой:
- То-то и есть. Всякий поход эта самая "Свобода" балаганит. А почему, спрашиваю? Потому - не налажена. Все гонят да гонят. Срочность?
- Срочность! - подхватил тоже недовольный Суслов. - Знаю я, откуда она такая взялась. Прикатило из Москвы начальство, товарищ коморси, бабушке твоей мерси. Ему что - ему только командовать да подгонять.
Коморси - командующий морскими силами республики - действительно прибыл из Москвы специальным поездом и действительно обладал стремительным характером. Благодаря штабным писарям он был отлично известен на судах флотилии.
- Говоришь - коморси? - спросил комиссар, и Суслов под его взглядом съежился. - Белым, значит, надо дать передышку. Так, по-твоему?
Суслов не ответил, а Скаржинский заговорил извиняющимся голосом:
- Я ничего. Однако надо бы сперва наладиться. Иначе какой толк?
Комиссар взглянул на часы. Времени оставалось немного.
- Оно, может, и надо, да некогда. - Вынул из кармана табак и бумагу, скрутил и прикурил у Суслова. - Сейчас, кстати, опять пойдем. Истребители, два сторожевика и минная баржа. Заграждение будем белым под нос ставить - перед самым Керченским проливом.
Совчук тяжело свистнул. Скаржинский сказал:
- Это пожалуйста.
Васька от восхищения выругался, а Ситников встал:
- Суноплев, готовь моторы!
Наверху лил мелкий дождь. На палубе соседнего "Зоркого" огромный начальник дивизиона блестел черным дождевиком. С ним разговаривал маленький человек в сером пальто с поднятым воротником.
- Я пойду пассажиром, - сказал маленький и отер мокрые усы.
- Есть, товарищ командующий, - ответил начальник дивизиона.
- Вы ведите, а я пойду на втором в строю.
- Есть. Вторым идет "Смелый".
- Имейте в виду: я никоим образом не буду лицом официальным. Я иду, так сказать, инкогнито.
- Есть инкогнито.
Командующий пожевал губами, вынул из кармана влажный носовой платок и, поморщившись, высморкался.
- Когда закончите приемку мин, пришлите "Смелого" за мной. Поднимете на нем мой флаг. - Повернулся и ушел сохнуть на "Буденный".
Инкогнито и флаг - две вещи, казалось бы, несовместимые, однако приказание есть приказание.
- Есть, - вдогонку коморси сказал начальник дивизиона и, повернувшись к Дымову, тихо добавил: - Вот так ящерица!
Для маленьких истребителей коморси - слишком большое начальство. Кроме того, с его темпераментом он на соседнем истребителе будет ощущаться как снаряженная граната в заднем кармане брюк. Все это хотел высказать начальник дивизиона своим тихим замечанием, но ограничился только сказанным.
- Ладно, - также вполголоса успокоил его Дымов. - Пускай.
Первым отошел стоявший с краю "Счастливый". За ним поочередно снялись остальные. Журча моторами, они медленно пересекли гавань и ошвартовались у минной баржи "Дон".
Мины" принимали маленькие, типа "рыбка", с заостренным корпусом и длинными усами. Дивизионный минный специалист Заболоцкий обошел истребители, на каждом равнодушным голосом повторяя одно и то же:
- Инструкции выдает на барже товарищ Клокачев. Такой толстый и бородатый. Главное дело - сахар. Раньше времени его не заряжать: может размыть брызгами либо дождем. Перед постановкой непременно проверить - с этим добром запросто рвутся.
- Рассказал, - возмутился Васька, когда очередь дошла до "Смелого". Какой такой сахар рвется?
- Дура, - ответил Ситников. - Не рвется сахар, а предохраняет. Понял? - и ушел в кают-компанию собирать карты к походу. Васька ничего не понял.
Объяснение пришло в лице самого товарища Клокачева, старшины-минера. Он осторожно сполз по скользкой доске и в самом деле оказался очень толстым. Борода у него была черная и казалась привязанной.
- Просю, товарищи, - сказал он не подходящим к его внешности тонким голосом и, когда команда собралась, прочел краткую лекцию: - Сахарный предохранитель действует на основании распускания в воде сахара, заряженного в коробку. Вот, - и он ткнул пальцем в открытую коробку на мине. - Не встречая больше сопротивления упомянутого сахара, пружина отходит. Вот, - и показал, как она отходит. - Отходом названной пружины освобождаются усы, приводящие в действие ударное приспособление. Вот! - и пощелкал по ударному приспособлению. - Мина тогда становится опасной, после чего каждое прикосновение к ней сопровождается ее взрывом.
- Здорово, - восхитился Васька. - Значит, сахар.
Система поистине была великолепна. Клокачева Васькин восторг умилил. Он улыбнулся и, как павлин свой хвост, широко распустил бороду.
- Сахар, салага. По выделке даже форменный леденец. На, откушай гостинца! - и вынул из мешка желтый кубик. - Сделай одолжение!
- Чего там, - смутился Васька. Леденцов он не видел уже года три.
- Да ничего. Я от души. Просю. - Голос Клокачева звучал неподдельной лаской, и Совчук поддержал:
- Ешь, когда дают.