Отказываться было неудобно. Васька нерешительно взял кубик, повертел его в пальцах и сунул в рот. Сразу же леденец, точно живой, сам выскочил на палубу. От страшной горечи Ваське свело скулы. В глазах его пошли цветные круги, и он даже зашатался.
- В целях предосторожности, - спокойно продолжал Клокачев, - поскольку наблюдались случаи самовольного поедания командой предохранительного сахара, данный сахар изготовляется смешанным с медицинской хиной, особо горьким и для потребления в качестве пищи никак не пригодным.
Команда смеялась и подначивала, но Васька, выпрямившись, молчал. Он уже научился держаться.
- Добре, - сверху, с баржи, сказал начальник дивизиона. Он видел все происшедшее, и Васька ему понравился, однако долго он о нем не думал. Начиналось другое дело, более существенное. - Ситников, иди к "Буденному". Примешь товарища коморси.
- Есть принять коморси! - прокричал высунувшийся из люка Ситников. Выскочил наверх, осмотрелся и позвал: - Салага!
Васька не мог разжать губ.
- Тебя зовут или не тебя? - удивился Ситников. - Пристопорь на гроте флаг коморси. Тот, что дал начальник. Понял?
- Есть! - с крайним напряжением выговорил Васька и пошел выполнять приказание. Очистил фалы, привязал к ним свернутый красной колбаской флаг и только тогда, отойдя к борту, начал отплевываться.
Истребитель, покачиваясь, дрожал. Тяжелая фигура Клокачева, стоявшего на корме баржи, медленно оседала в сумерки, в мелкую пыль затихавшего дождя.
- Стервец брюхатый, - пробормотал Васька в промежутке между двумя смертельно горькими плевками.
- Обалдел, сынок? - неожиданно спросил Ситников. Он не оборачиваясь видел все, что происходило на его истребителе, и не мог допустить беспорядков. - Будет. Все море заплюешь… На фалы флага коморси, слышь!
- Есть на фалах, - ответил Васька, снова становясь к мачте. Он уже знал: служба не допускала разговоров.
Ситников подходил мастерски - с крутого поворота. У самого "Буденного" дал задний ход и остановился, как приклеенный. Вода вскипела мелкими пузырями и затихла. Наверху вахтенный побежал доложить. Потом на истребитель упал штормтрап, и по нему на палубу спустились двое: высокий, весь в черной коже, с резким лицом под командирской фуражкой, и низенький, в сером, ничем не замечательный.
- Отваливайте, - распорядился высокий.
- Отдать концы! - скомандовал Ситников и прозвенел телеграфом. Светло-серый с черными потеками борт "Буденного" сразу пошел назад. Провожавшая командующего группа комсостава взяла под козырек.
- Флаг? - тихо спросил высокий.
- Флаг! - полным голосом повторил Ситников, и Васька рванул фал. Красный сверток, взлетев, развернулся огромным полотнищем, перекрывшим чуть не половину мачты.
- Важно! - вслух подумал Совчук. - Что твоя демонстрация!
Флаг действительно был не по кораблю. Вытянувшись доской в боковом ветре, он горел нестерпимой краснотой и подавлял своими размерами. Весь "Буденный" скрылся за его бегущими складками.
Высокий вопросительно взглянул на Ситникова.
- Не было других, - ответил тот. - Не положено, значит, чтоб сам командующий на малых судах ходил.
Маленький и серый вдруг вырвал руки из карманов.
- Чепуха! - подскочил к Ваське. - Прекратить балаган! Убрать!
Васька, спокойно смерив его взглядом, покосился на высокого. Он судил по внешности - только высокий, по его мнению, мог быть коморси.
- Я сказал: убрать! - закипел настоящий коморси.
- А ты скажи своей бабушке, - резонно ответил Васька. Он вовсе не собирался подчиняться неизвестным личностям.
Командующий вплотную взглянул на Ваську синими свирепыми глазами и вдруг расхохотался.
Сразу же хлынул ливень. Он ударил по темному морю, и оно закипело белой пеной. Он наполнил воздух молочным светом и стеклянным блеском. Он свистел и хлестал, разрешая все недоразумения. Коморси и его высокий флаг-секретарь были смыты в кают-компанию, непомерный флаг спущен по приказу Ситникова, и Васька водворен в рубку рядом с рулевым Скаржинским.
Ворота гавани промелькнули и расплылись. Впереди на фарватере темнели еле видимые истребители, сзади сверкала сплошная завеса, черное небо качалось над головой. Вода захлестывала глаза и тонкими струями сползала за шиворот. Было нехорошо.
Потом стало еще хуже. "Смелый" догнал своих товарищей, и весь дивизион остановился, ожидая выходившую на буксире сторожевиков баржу. Стоять без движения на медленной скользкой волне под чертовым ливнем было невыносимо. Кильватерная колонна развалилась, и истребители, покачиваясь, развернулись носами в разные стороны.
Ситников влез в рубку, достал табак и попробовал свернуть папиросу, но бумага разлезалась под его мокрыми пальцами. Чтобы не выругаться, он кашлянул и вытер руки с прилипшими крошками табаку о холодный дождевик. Втроем в рубке было очень тесно.
Впереди блеснула молния. Голубым огнем вспыхнули косые струи, дробным грохотом прокатился гром. Ситников, вздохнув, сказал:
- Здорово ты коморси облаял, - но Васька не ответил. Во рту его была горечь.
Снова вспыхнула синева. На этот раз прямо над головой. Гром рванул почти одновременно со вспышкой. Он ударил градом камней в железный лист и рассыпался в высоте.
- На "Смелом"! - донесся почти неузнаваемый голос начальника дивизиона.
- Есть на "Смелом"!
- Следовать навстречу барже. Почему, сволочь, не вышла? Привести!
- Есть привести!
Телеграф отзвенел, и "Смелый" начал разворачиваться.
- Буду указывать свое место фонарем, - уже издалека проговорил мегафон начальника дивизиона.
Фонарь, безусловно, был не лишним. Белая пена быстро темнела, и тяжелое небо, казалось, спускалось прямо на море. Сквозь короткие шквалы и дождь, рыская на попутной волне, "Смелый" шел к порту. Ситников вылез из рубки и наклонился вперед. Была сплошная, непроницаемая мгла. Изволь при такой видимости попасть в ворота.
И все-таки Ситников попал. По компасу, но больше по нюху и догадке, однако попал прямо. По обоим бортам одновременно вспенился прибой, и во вспышке молнии блеснули края мокрого волнореза.
- Лево руля! - скомандовал Ситников. Малым ходом истребитель прошел к стенке, где стояла минная баржа. Стенка была пустой.
- Ушли! - с берега крикнул портовый сторож. - С полчаса как ушли!
Ситников, молча развернув истребитель, вышел обратно.
Вода кипела и кружилась. Со всех сторон наступала темнота. Как в таком море найти корабли без огней? Разве что прямо на них вылезти.
- Плохие делишки, - вздохнул Скаржинский.
- Разговоры! - осадил его Ситников. Разговаривать теперь не приходилось. Нужно было действовать. Немедленно действовать. С каждой минутой темнело, с каждой минутой сторожевики и баржа уходили все дальше.
Справа по носу закачался огонь. Это был дивизион. Он ждал. Ситников протер глаза и стиснул кулаки. Так легче было думать.
Их могло снести под ветер. Значит - влево. Ясно - влево, потому что справа был дивизион, а на него они не вышли.
- Лево двадцать.
- Есть лево двадцать! - отозвался Скаржинский, перекладывая руль. Голос у него был новый, взволнованный и напряженный.
Васька вылез наверх. Волнение захватило и его. Он был сигнальщиком, ему надлежало смотреть, и он смотрел. Смотрел до рези в глазах, до одури, но видел только летящую воду наверху, внизу и со всех сторон.
Ситников опустил руки на телеграф, отзвенел "полный вперед" и повторил. Это значит: нажми сколько можно. Истребитель, рванувшись, врезался в волну. Теплые брызги смешались с холодным дождем и ударили в лицо.
- Прямо по носу! - закричал Васька, отшатнувшись от близкого, смертельно близкого силуэта. - Врежемся!
- Врешь, - спокойно ответил Ситников. - Почудилось. Все равно не увидишь.
Плеснула короткая молния. Силуэт распался. Правильно: почудилось.
- Не увидишь, - шепотом повторил Васька и, неожиданно вцепившись в Ситникова, крикнул: - Как же?
Ответил резкий удар грома. Потом ударила и захлестнула волна. За ней налетел шквал.
Ситников осторожно сжал Васькино плечо:
- Держись, сынишка. На глаз не возьмем - вынюхаем.
Теперь истребитель с волны на волну летел широкой дугой. Огонь дивизиона остался позади. Где-то в темноте болтались потерянные суда. Их нужно было обойти с под-ветра.
- Нюхай, душа салажья, - говорил Ситников и сам внюхивался в ветер. - Дым, понимаешь? Его дождем сбивает, он внизу. Только б в их дым войти, а там ляжем на ветер.
Васька понял. Он стоял запрокинув голову, дрожа от волнения и холода, но запах был один - сырость. А бывают разные: холодный запах бензина и теплый, масленый от моторов. Самый сладкий - сырой запах котла со щами, но слаще его сейчас был дым. Просто дым.
И сразу же пахнуло дымом. Ваське показалось, что он бредит, но новая дымовая волна была резче и отчетливее.
- Дым!
- Дым, - не сразу подтвердил Ситников. - Право на борт… одерживай., так держать… - и, когда истребитель лег на новый курс, добавил: - Ты некурящий, оттого и услышал первый.
Дым исчезал, но возвращался каждый раз гуще. Постепенно убавляя ход, "Смелый" вышел прямо на баржу. Перед ней смутно чернели сторожевики. Ситников взял мегафон:
- На головном!
- Есть! - отозвался головной сторожевик.
- Куда ушли?
Сторожевик ответил не сразу и новым голосом:
- Говорит "Разин". Кто спрашивает? Васька вздрогнул:
- Безенцов!
- Без тебя знаю, - тихо сказал Ситников. Громко в мегафон: - Истребитель "Смелый", флаг коморси, - И снова тихо: - Пускай попрыгает.
Безенцов в самом деле заговорил по-другому: