- Ты бы все-таки вздремнул, командир.
- Спасибо за заботу.
- Не о тебе забочусь, о боеспособности части. Впрочем, и о тебе тоже.
Кузнецов вытянул ноги, привалился к стенке. Сон не шел. Чередой бежали воспоминания - перепутанный клубок образов и картин, тех, что казалось, давно уж забыты, и буквально вчерашних.
- Игнатьич!
Он открыл глаза и передернул плечами, чтобы избавиться от тяжкой мороки дремоты. В проеме распахнутой вагонной двери мелькали в темноте дома, заборы.
- Москва!
Он всматривался в пустынные улицы, в редких прохожих с жадным нетерпением. Понимал нелепость своих надежд и не мог согласиться с мыслью, что так и проедет через весь город, не увидев никого из знакомых. А поезд, все набирая скорость, отстучал пулеметной дробью на стрелках сортировочной станции и скоро вылетел в поле, потянув за собой гребенку леса, темневшую на горизонте. Было в этой спешке что-то, заставившее отогнать дремоту, задуматься и снова, в который уже раз, начать перебирать в памяти недолгие дни боевой учебы. Слишком мало было времени на сколачивание полка. Удалось ли выполнить приказ - создать боеспособную часть? Все ли сделано?
Теперь в колесном торопливом перестуке слышалось ему, как и комиссару: "Все ли так, все ли так?"
Вспомнился вокзал в Смоленске и столб на путях с цифрой "419". Цифра встревожила: так близко от Москвы? И в то же время родила упрямую уверенность: если драться за каждый километр, то расстояние немалое. И хоть опыт военного говорил ему, что километры не самое главное в обороне, все же хотелось верить: это особые километры.
Утром вагоны закачало на стрелках, и вскоре поезд остановился возле темных сараев и приземистых вокзальных складов. У переезда стоял пожилой железнодорожник, задумчиво смотрел на колеса.
- Что за станция?
- Город Ржев Калининской области, - ответил он равнодушно, словно сотый раз отвечал на этот вопрос.
И тотчас на переезд вылетел военный мотоцикл. Из коляски выпрыгнул щеголеватый капитан, привычно вскочил на подножку командирского вагона. Пакет, переданный им, предписывал полку занять оборону на высотах западнее Ржева.
Но едва подразделения успели выгрузиться, как поступил новый приказ: форсированным маршем двигаться к району сосредоточения, расположенному в лесах возле города Белого.
Кузнецов прикинул по карте - по проселочным дорогам до места сосредоточения не меньше ста пятидесяти километров - и приказал собрать командиров батальонов, всех приданных полку подразделений, чтобы теперь же, не откладывая, поставить задачу на марш.
...Избитый в пыль проселок петлял меж перелесков, по склонам оврагов, перешагивал через частые ручьи растопыренными опорами мостов, выстланных кривыми жердями. Кузнецов носился на своем мотоцикле вдоль растянувшейся колонны, смотрел на запыленные сапоги, на расстегнутые воротнички и сдвинутые на затылок фуражки. Прежде он всегда считал, что между внешним видом бойцов и состоянием воинской дисциплины в подразделении существует прямая связь. Сейчас терпел: быстрый марш был боевой задачей, выполнить ее, не запылив сапог, невозможно.
Навстречу шли беженцы, почерневшие от пыли и сухого июльского солнца, согбенные под тяжестью мешков и нежданно свалившегося горя, женщины, старики, подростки - печальные вестники вражеского нашествия. Неторопливо шагали вконец исхудавшие коровы, тащились колхозные подводы, груженные мешками, домашним скарбом, визжащими поросятами.
Бойцы шутили с молодайками, жадно осматривавшими колонну.
- Рано уходите, бабоньки! Мы еще до немца не добрались.
- Куда уж! Там такие же, как вы, отходят да отходят.
- Это для пущего разгону. Чтобы быстрей до Берлина добежать.
Женщинам нравилась веселая уверенность бойцов. Останавливались, приветливо улыбались.
- Неужто в самый Берлин собрались?
- Волка в логове накрывать - самое дело.
Безбородый старик с пастушьим кнутом под мышкой стоял на обочине и все спрашивал:
- Откуда, земляки?
- Из того села, где жизнь весела!
- Раз земляк, сам знаешь откуда, - отвечали ему и проходили посмеиваясь.
- Сибиряки идут, - удовлетворенно констатировал старик. - Вся Россия - на дыбы.
Кузнецов любил, чтобы все по правилам. И теперь, наблюдая за бойцами, он с удовлетворением отмечал про себя, что марш совершается без задержек. Конечно, есть в колонне и стертые ноги, и мутные от перегрева на солнце головы, не без этого среди многих сотен людей, но во всех подразделениях чувствовалась решительная готовность к испытаниям. И он радовался своей предусмотрительности. Когда-то ему предлагали сколотить из пограничников отдельные ударные подразделения. Он приказал распределить их по ротам. Еще по довоенным учениям, где армейские и пограничные части действовали бок о бок, он отмечал особую выдержку бойцов в зеленых фуражках, выносливость и находчивость, умение быстро ориентироваться в обстановке.
Пограничников в полку было много, почти половина. Их отличали не только фуражки да сапоги, остатки былой исключительности этого рода войск, но бросающаяся в глаза какая-то жесткость во всем облике. Он понимал, что такое подсказывает его особая симпатия к пограничникам, но каждый раз, оглядывая тяжело шагавшие взводы, с нетерпением искал ставшие серыми от пыли фуражки.
За всю первую половину дневного перехода вышла только одна заминка - у моста через небольшую речушку с низкими илистыми берегами. По дороге металась вконец запыхавшаяся девушка, старалась загнать на мост разбегавшееся стадо свиней. Особенно изводил ее один боров с темной спиной, все время пытавшийся забраться в прибрежный ил.
- Фашист проклятый! - кричала девушка, гоняясь за боровом с истрепанной метлой на суковатой палке. - Отдам красноармейцам, будешь знать!
Бойцы хохотали, наблюдая за этим поединком.
- Почему остановились? - спросил Кузнецов, вплотную подъехав на мотоцикле к командиру взвода - невысокому быстроглазому лейтенанту Юркову.
- Стадо пропускаем.
- И долго вы их будете пропускать?
- Ясно, товарищ майор! - радостно ответил лейтенант, довольный тем, что с полуслова понял командира.
Кузнецов посмотрел, как бойцы загоняли свиней на мост, отметив про себя быструю смекалку этого Юркова, потом приказал водителю развернуть мотоцикл, чтобы снова мчаться в конец колонны, но остановился, увидев, что к нему, перепрыгивая через свиней, бежит девушка-свинарка.
- Дяденька! - крикнула она еще издали. - Дяденька, миленький, возьмите его, а?
- Кого?
- Борова этого проклятого. Все время удрать норовит. Предатель - одно слово.
- Как же ты перед колхозом отчитаешься?
- А вы мне какую бумажку дайте, что сдала Красной Армии. Должна я или не должна своих родных защитников уважить?! - почему-то рассердилась девушка.
- Выручим, - улыбнулся Кузнецов. - Как увидите полевую кухню, гоните этого "предателя" к повару.
Случай у мостика развеселил его, и очередной привал он пробыл с бойцами первого батальона.
- Товарищ майор, можно личный вопрос?
- Почему же нельзя? - Кузнецов оглядел подтянувшихся к нему бойцов и понял, что вопрос этот уже обсуждался между ними.
- Говорят, вы это самое... не употребляете.
- Что? - не понял он.
- Водку, вино то есть. Врут, поди?
- Врут. Я шампанское люблю.
- Что я говорил? - обрадовался боец, оглядываясь победно.
- Особенно нравится открывать. Ну и пить, если немного.
- Так это ж ни в одном глазу. Зачем и пить?
- Вот и я так считаю - зачем? Смешно ведь получается: учишься, набираешься ума-разума, хочешь быть не глупее других. И вот садишься за стол, берешь рюмку и добиваешься только одного: чтобы тебя считали никак не умнее других выпивох. Абсурд? Соревнование на глупость - вот что такое выпивка.
- Да ведь как же без нее? И компании не получится.
- Значит, не та компания.
Вдруг бойцы замолчали, стали оглядываться на дорогу, по которой ехал на коне адъютант комбата старший лейтенант Байбаков. Так уж всегда: близкого начальника опасаются больше, чем дальнего.
Кузнецов знал Байбакова как отменного кавалериста и за это особенно уважал его. Хотя было достаточно и других причин для уважения. Байбаков, служивший на Памире комендантом участка, прибыл в полк с большой группой пограничников-добровольцев.
Байбаков уже увидел командира полка и поднимался на стременах, готовясь соскочить на землю, но в этот момент конь вдруг дернулся и рухнул в пыль дороги. И сразу эхом пронеслась над полем пулеметная очередь.
Первой пришла недоуменная мысль: "Кто так балуется с оружием?" Но он тотчас же и понял: "Диверсанты. По коннику бьют, по командиру!"
- Прочесать лес! - крикнул он старшему политруку Корецкому, попавшемуся на глаза. - Задерживать всех до единого!
Конь бился на дороге, сползал в кювет, не давая Байбакову вынуть ногу из стремени. Подбежали бойцы, помогли Байбакову встать, и он, прихрамывая и все оглядываясь на коня, пошел к командиру полка.
- Как теперь? Разве пешим везде успеть?
- Возьмите мою Модеру, - сказал Кузнецов. И улыбнулся ободряюще: - Чтоб не отставать на ней от моего мотоцикла.
Корецкий с бойцами вернулся, когда по батальонам уже катилась команда: "Строиться!"
- Ушел, гад! Вот только...
Он высыпал на траву горстку гильз.
- Из дегтяревского стрелял. Может, и в форме красноармейской.
- Именно, - сказал Кузнецов, ссыпая гильзы в коляску.