- Я лично знаю Алимкина, - поддержал Витрука генерал Красовский. - Это замечательный летчик. Данные, что успел он передать, чрезвычайно важны. Необходимо немедленно продолжать поиск. Нам надо уничтожить танковый резерв врага, с тем чтобы обеспечить наступление войск фронта на Белгород! Таков приказ командующего генерала армии Ватутина.
- Да, именно так, товарищи, - подтвердил генерал Худяков.
- Данные, переданные летчиком, соответствуют предварительным данным фронтовой разведки, - уточнил начальник штаба воздушной армии генерал Качев.
- Степан Акимович, - спросил Худяков у Красовского, - сколько можете выделить самолетов для нанесения удара?
- Три полка штурмовиков, два полка "Петляковых", две эскадрильи истребителей прикрытия, товарищ член Военного совета. Остальные силы - для удара в направлении Белгорода.
- Что ж, добро, - согласился Худяков. - Так и доложу командующему фронтом. - Ну а как насчет доразведывания цели?
- Разведчика вышлем перед рассветом, - заверил Красовский и, обведя взглядом сидящих за столом офицеров, остановил свой взгляд на Витруке.
- Посылай, Андрей Никифорович, разведчика!
ВСЕМ СМЕРТЯМ НАЗЛО!
Душный вечер. Механик Алимкина Евсеич все вглядывался на юг, все ожидал чуда: вот-вот на горизонте покажется его самолет!
Подошел механик Дворникова Беднов, положил Евсеичу руку на плечо:
- Пойдем-ка в наш эскадрильский домик, Георгий зовет.
- Зачем? - удивился Евсеич.
- Почем я знаю… - стушевался Беднов. - Газеты Наталья читать будет для сержантского состава, потому как агитатор она.
Они прошагали молча вдоль стоянки, подошли к домику. У порога стояла Беликова. Тусклый свет из распахнутой двери падал на ее выгоревшую гимнастерку, матово озаряя медаль "За отвагу". И еще Евсеич заметил новенький орден Красной Звезды.
- Привет, - глухо поздоровался Евсеич, пряча глаза, словно был виноват перед ней в том, что не дождался Алимкина.
- А Георгий где? - спросил Беднов, заглядывая в дверь. - Доложить мне надо бы, что самолет к вылету готов.
- Его срочно вызвал комполка. Беликова, щурясь от лучистого света маленькой лампочки, подсоединенной к аккумулятору, подошла к столу, развернула газеты и, посмотрев на собравшихся, попросила:
- Если можно, ребята, не курите. Я долго вас не задержу, знаю - вы сегодня и так устали. И летали и работали много. В общем, я зачитаю вам лишь самое главное, а выводы сами делайте.
"5 июля комэск 175-го ШАП старший лейтенант Андрей Долгов направил свой горящий самолет на немецкую автоколонну у села Бессоновка…
6 июля летчик 95-го штурмового авиаполка Иван Гусев бросил свой пылающий "ил" на скопление автомашин и бензоцистерн с горючим у переправы через Северский Донец…
7 июля замкомэска 95-го полка младший лейтенант Николай Томайкин на подбитом Ил-2 спикировал на колонну автомашин с немецкими войсками".
- Ну вот и все, - сказала Наташа в грустном раздумье, бережно складывая газеты. - Думаю, что всем все ясно.
- Понятно, - за всех сквозь зубы процедил стрелок Вася Петрушевич, сжимая кулаки. И вдруг взорвался: - Бить их нужно, как бешеных собак!
А как его не понять: в Белоруссии у Васи фашисты за помощь партизанам расстреляли мать, брата и сестренку. И вот теперь погиб в бою лучший друг Алеша Кондратюк, стрелок из экипажа Савика…
Наташа, придержав дверь, чтобы не скрипнула, тихо вышла из землянки. Было душно. Приближалась гроза. Западный край беззвездного неба то и дело высвечивался бледными отсветами зарниц. Над черной бескрайней степью, как и тогда, когда они бродили по ней с Иваном, стоял терпкий горьковатый запах полыни и чебреца. Только сейчас к нему примешивался еще и смрад сгоревшего тротила, каленого железа, принесенный сюда южным ветром с полей великой битвы.
Наташа расстегнула нагрудный карман, достала алую пластинку с вырезанной на ней маленькой звездочкой, ощупала пальцами острые ее грани.
- "Нужно выжить и победить!" - произнесла она вслух слова Алимкина.
- Ты это с кем тут разговариваешь? - послышался из темноты голос Дворникова. Он подошел и встал напротив - коренастый, крепкий.
- Так, ни с кем, - растерянно ответила Наташа, пряча свой талисман. - А знаешь, командир, Иван вернется, вот посмотришь!
- Если бы, - Георгий тяжело вздохнул. - Ты вот что, ступай-ка, Наташка, отдыхать. Завтра перед рассветом наш вылет.
- Вылет? Куда?
- Туда же, где был Иван…
* * *
Алимкин, сжимая в ладони рукоять пистолета, бежал по оврагу. Ветер гудел в ушах, ветки кустарника наотмашь стегали по лицу, рвали одежду. Он пересек болотистый перелесок, углубился в березовую чащу, и выбившись из сил, свалился на поросшем березами и орешником взгорке.
Отдышавшись, Иван сунул в карман пистолет и, ухватившись руками за ствол молодой гибкой березы, поднялся в рост, вглядываясь в далекий теперь столб дыма над тем, что было его самолетом.
И вот огромное багрово-черное облако поднялось над Ивановым "илом", а через несколько секунд докатилось и сюда, на взгорок, перекатистое эхо мощного взрыва…
Не оборачиваясь, Иван побрел на гул канонады, на север - там фронт. С каждым шагом все ближе к своим…
Вдруг он услышал похрустывание сухих веток, насторожился, вскинул пистолет, но тут же опустил его: сквозь кусты орешника на поляне заметил изможденного, оборванного мальчишку лет двенадцати, собиравшего хворост. Подождав еще с минуту и убедившись, что больше никого поблизости нет, тихо позвал:
- Поди-ка сюда…
Мальчик вздрогнул, уронил вязанку, переброшенную на бечевке через худенькое плечо.
- Да ты не бойся, свои…
- А я не пужачий, чего мне вас бояться-то? Чай, не ограбите…
Все сомнения паренька разом развеялись, как только он увидел шагнувшего к нему из кустов советского командира.
- Дяденька, дак вы наш? - не веря своим глазам, переспросил мальчик.
- Как видишь, - спокойно ответил Алимкин. - Ты помог бы мне к линии фронта пробраться! Знаешь, как?
- А то не знаю. Пройдем по старым оврагам через два леса в сторону Ракитного. На Томаровку нельзя. Далеко, видать, туда немцы зашли. А со стороны Ракитного уж и пулеметы слышно как строчат. - И вдруг спросил: - Дяденька военный, а вы кто будете?
- Беда случилась. На самолете подбили.
Алимкин теперь хорошо разглядел паренька. Синяя застиранная рубаха, короткие штаны в заплатах. На сером, землистом лице пролегли глубокие не по годам морщины. Заметил и то, что у мальчишки не было кисти на левой руке.
- А наши-то скоро придут, дяденька летчик? - большие глаза пацана нацелились прямо в лицо Ивана. И было в этих глазах столько боли и нетерпения, что Иван поневоле отвел взгляд в сторону, кивнул:
- Теперь скоро, парень, скоро…
- Ладно, подождем, - деловито согласился мальчик. - Однако тут опасно, дорога рядом. Пойдемте в лисьи копи, там до вечера и подождете. Я к вечеру приду, честное пионерское.
- А лисьи копи, что это?
- Раньше глину брали в овраге, ну а теперь ямы остались. Их там не перечесть. Да и кустов много - не найдут…
Ямы и впрямь оказались отличным укрытием.
- Спасибо, брат, - похвалил Иван мальчишку, устраиваясь поудобнее, - а как зовут тебя?
- Васькой. А вас как?
- Иван Николаевич. Зови просто дядей Ваней. Хорошо?
- Ага!
- А что это, брат, у тебя ладошки нету? Небось, запалы от гранат разряжал?
- Не-е, - протянул Вася. - Это Ганс с Прошкой мне так сделали.
- Как это "так сделали?" Какие еще Ганс с Прошкой?
- Прошка - это полицай местный. От Красной-то Армии улизнул, в погребе отсиделся. А фашисты пришли - он и грудь колесом. Я, говорит, от большевиков во как натерпелся. Хватит, говорит, не желаю! Ну, его в полицаи и обрядили.
- Да ты про руку свою скажи…
- К тому и веду, - не сплоховал Васятка. - Ты, дядя Иван, не торопи. Все одно раньше вечера нам отсюда не выбраться. Ну вот, вскорости этот Прошка отъелся на немецких харчах так, что мундир трещать стал и рожа вот-вот лопнет. Ну мы, пацаны, и давай его поддразнивать: "Прошка - большая ложка". Прослышал он про то, рассвирепел. Особливо меня возненавидел, потому как и батя мой, и старшой брат на фронте. Как увидит меня - сам не свой. Ага, кричит, попался, краснопузый! И кирпичом или камнем.
А тут ще сдружился Прошка с Гансом. Этот у немцев главный по харчам. Приедет на машине - и с Прошкой по дворам: "Матка, млеко! Матка, яйки". Все подчистую выгребают. А сами пьяные, гады.
Ну вот, пошел я как-то за хворостом и встретил их на опушке. Сидят на бугорке у дороги, гужуются награбленным. Увидел меня Прошка, вытер рукавом сальные губы и кличет: "Эй, краснопузый, ну-ка подь сюда, шоколаду немецкого дам". Делать нечего, подхожу. Сидят они с дружком пьяные, ухмыляются. Потом Прошка как рявкнет: "Беги, змееныш, считаю до трех!" - и затвором карабина - щелк. Тут и немец из кобуры пистолет достает и показывает рукой в сторону. Кричит: "Шнель!" Рванулся я что было сил, да далеко, видать, не убежал.
Алимкин пристально глядел на мальчика, не веря ушам своим.
- Так… Ну дальше-то что?