- Спасибо, Митя. Квартира есть. А вот Колей меня звать не надо… Я Жорж, - и вынул из кармана бумажку, которая свидетельствовала, что предъявитель сего Георгий Шешеня служит в немецкой армии и имеет право находиться днем и ночью на территории железной дороги.
Кудренко удивленно посмотрел на друга:
- Ты же говорил, что работаешь грузчиком в порту.
Шешеня рассмеялся:
- И там приходится, и тут… понимаешь?
- Кажется, понимаю, Жора, - Дмитрий немного помолчал, потом спросил напрямик: - Скажи честно, Николай, ты связан с подпольем? А мы с Федей и Кучеренко, словно слепые котята.
Как бы отвечая на вопрос Дмитрия, гость сказал:
- Нам нужна конспиративная квартира. Как думаешь, родители твои согласятся? Надо только предупредить их, что это очень опасно.
- С родителями поговорю. Уверен - согласятся. А мне с Федей какие угодно задания давай хоть сейчас.
- Оружие - вот что главное! Партизаны ждут его. Ищите. И люди в лесах очень нужны. Это, Митя, самое главное задание. Понимаешь?
- Понимаю!
3.
(Из дневника Григория Кочубея).
10 сентября 1942 года. На Железнодорожном шоссе нельзя показываться. Снова появился какой-то тип. Руководящий центр запретил руководителям групп и членам центра нашей парторганизации даже приближаться к шоссе.
Нужны новые конспиративные квартиры.
Если б удалось выведать в гестапо, что им известно о нашем шоссе, почему они стали так им интересоваться. Надо непременно иметь там своего человека. Поговорю об этом со Станиславом.
Дела идут хорошо. Наладили изготовление нарукавных повязок, и теперь наши люди могут ходить по Киеву круглые сутки. Типография работает бесперебойно. Даже в краске уже не испытываем нужды - сами научились ее изготовлять. Жжем кабельную резину (ее много на свалках), подставляя кусок стекла, к осевшей копоти добавляем немного скипидара и олифы - вот краска и готова. Это Борис додумался. Вообще его группа работает смело.
Недавно сорвали отправку в Германию партии троллейбусов, которые изготовили на трамвайном заводе. Ну и помучили же подпольщики своих начальничков! То переставали действовать моторы, то не открывались двери, а то вдруг вылетали стекла. А когда наконец новенькие синие троллейбусы погрузили на платформы и шеф завода на митинге пожелал счастливого пути, таинственно исчезли сиденья. Говорят, шеф был до того расстроен, что даже не пожаловался в гестапо, чтобы его, чего доброго, не обвинили в беспорядках на заводе.
Хорошие новости и у Николая. Когда он рассказывал мне о визите молодых рабочих из "Общества Сименс" к инженеру-немцу, подумал: "Вот влипли!" Но оказалось, что немец стоящий. Ребята систематически навещают его, слушают московское радио и переводят ему советские сводки.
Немец быстро понял, с кем имеет дело, и между хлопцами и инженером теперь никаких тайн. Он помогает переводить на немецкий язык наши листовки для фашистских солдат, в которых мы призываем их бросать оружие. Инженер делает это с большим увлечением, а на днях даже сам пошел на вокзал и подбросил в эшелон, идущий на фронт, целую пачку листовок.
Вот какие у нас появляются друзья!
4.
- Маша, прощайте! - Шешеня пожал маленькую руку Марии Степановны Омшанской.
- Уже идете? Присядем перед дорогой.
- Можно. - Шешеня сел в старинное, с полинявшей обивкой кресло, и пружины жалобно застонали под тяжестью его тела. - Сыграйте, Машенька.
Маша подсела к роялю. Посмотрела на Николая: что сыграть? Затем встряхнула головой, мол, сама знаю, и бетховенская "Аппассионата" понеслась далеко, далеко… Ему вспомнилась мирная, довоенная Москва, зал консерватории и талантливый юноша Эмиль Гилельс у рояля. Тогда Николай слушал "Аппассионату" впервые… Шешеня порывисто поднялся:
- Недаром Ленин говорил, что лучше этой музыки ничего на свете не знает. И я бы слушал ее ежедневно. Но нельзя, надо идти. Кто знает, вернусь ли…
- Не люблю глупостей! - Мария стукнула крышкой рояля.
В комнату влетел Костя, старший сын Марии Степановны.
- Ну, как там, сынок?
- Во дворе точно все вымерло.
Когда к матери приходили товарищи, Костя забирался с книжкой на веранду. Оттуда хорошо виден двор.
Шешеня еще раз попрощался.
- Котик, проводи меня, - попросил Николай.
- Сейчас! - и парень натянул на голову старую отцовскую кепку.
- Ну, желаю удачи, - Мария Степановна пожала руку Николаю и подошла к окну.
Вот Шешеня с ее сыном вышли на улицу. Омшанская смотрела им вслед. Высокая фигура Николая долго еще маячила между деревьями сквера, потом исчезла за углом. Мария Степановна устало опустилась на диван и задумалась.
В последнее время она быстро утомляется. Видно, дает себя знать нервное напряжение. Хорошо, хоть товарищи разрешили уйти с биржи труда. Марии казалось, что ее вот-вот там схватят, арестуют. Что тогда будет с ее мальчиками?
В пиджак Шешени Мария Степановна зашила небольшое письмецо. Если Николаю посчастливится добраться до партизанского отряда, то, может быть, оттуда удастся переправить письмо на Большую землю, а там уж оно разыщет майора Омшанского, и Георгий Андреевич, ее муж, узнает, что Мария и мальчики живы, здоровы. Тогда ему будет легче воевать, а ей - не так страшно в случае провала.
Костя проводил Шешеню до Житного базара. Оттуда до Святошина Николай доберется трамваем. У него в кармане удостоверение работника Политехнического института. Ведь тем, кто не работает, запрещено пользоваться трамваем. Впрочем, и работающим ездить можно только утром и вечером, и то лишь на задней площадке: трамвай только для арийцев.
До 49-го километра Житомирского шоссе Шешеня дойдет пешком, как это делали бородач Бойко и комсомолец Лазебный.
Крепкую группу создал Лазебный на 49-м километре. Основное ее задание - добывать продовольствие для партизан и киевских подпольщиков. Кроме того, Кочубей поручил группе Лазебного связаться с партизанским отрядом. И вот три дня назад к Марии Омшанской пришел парень с паролем от Лазебного. Юноша назвался Андреем и попросил немедленно связать его с Павлом. Мария Степановна в тот же день устроила встречу Кочубея с парнем.
Григорий застал Андрея в комнате Омшанской. Связной сидел возле рояля и одним пальцем подбирал какую-то незнакомую Кочубею мелодию. Увидев Кочубея, юноша смущенно оправдывался:
- Это я новую партизанскую песню вспоминаю… Анатолий просил передать, что партизаны найдены. Надо выслать к ним в отряд человека на связь. Через два дня он должен прибыть на 49-й километр к дорожному мастеру Питюхе, - и парень вынул из кармана истрепанный бумажный советский рубль.
Кочубей поднес деньги к коптилке. С краю надпись: "49. Мост. Коридор".
- С этим рублем пускай приходит к Питюхе, - объяснил юный связной.
…И вот Шешеня идет на связь в отряд. На 49-й километр Николай добрался лишь к утру.
Дорожный мастер Питюх - угловатый дядька в замусоленном брезентовом картузе ничем не напоминал подпольщика. Только глаза хитро моргнули, когда Николай подал ему смятый рубль с пометкой: "49. Мост. Коридор".
- Заходите! Перекусите и немного отдохнете, а потом - за дело, - сказал Юлиан Иванович и крикнул в хату. - Жена, налей-ка борща.
Через час они выехали. Конь бежал бодро. Юлиан Иванович молодецки посвистывал, размахивая кнутом, и поглядывал на Николая. Тот молча лежал на бричке. Он думал о том, как доберется до партизан, узнает о новостях на Большой земле, установит связь, возможно, с самим Ковпаком, о котором по стране слагаются легенды.
Вот уже поляна, мосточек… Дальнозоркий Юлиан увидел на фоне леса четырех всадников.
- Порядок! - воскликнул дорожный мастер и подхлестнул коня. - Веселее, Дружок!
Всадники, увидев бричку, на которой ехали Питюх и Шешеня, помчались навстречу.
- Кто такие?
- 49. Мост. Коридор, - произнес Питюх.
- Коридор хоть куда, далеко нас заведет! - ответил на пароль бородатый партизан с красной лентой на шапке, соскакивая с коня. За ним сошли на землю и остальные: среди них была молодая женщина, повязанная клетчатым платком.
- Товарищам из Киева привет! - шумели партизаны, пожимая руки Шешене и Питюхе.
- Ну, поехали, поговорим в лесу, - сказала молодуха.
Партизаны поскакали вперед, а им вслед покатился воз Питюхи. Маленький отряд направился в лес.
- Ого-го-го-о!.. - катилось по лесу эхо. Скорее, скорее туда, к островку советской земли, где не надо таиться, где можно носить красную ленту на папахе.
- Юлиан Иванович, дай мне вожжи, может, у меня Дружок быстрее побежит.
Шешеня не мог сидеть без дела. Скорее!
- Стой-й! - грозно раздалось из кустов, и Шешеня увидел дуло автомата, направленного на него.
- Свои, Витька! - крикнул бородач, и из кустов начали появляться партизаны.
А еще через полчаса Шешеня сидел в землянке и взволнованно рассказывал седому комиссару о Киеве, о партийном подполье, о зверствах фашистов.
В землянку ворвалась песня:
Ой, туманы мои, растуманы,
Ой, родные леса и луга!
Уходили в поход партизаны,
Уходили в поход на врага.
Это кто-то включил радио. Москва! Ее голос в партизанской землянке…
- Не слышал еще этой песни? - спросил молодой партизан у Шешени и стал подпевать:
Повстречали - огнем угощали,
Навсегда уложили в лесу
За великие наши печали,
За горячую нашу слезу…