Стоя с Дементьевым у открытой двери вагона, Тигран приветственно поднял руку, прощаясь с семьей. Мать, держа ребенка на руках, достала из конвертика его голую по локоть ручонку и помахала ею.
Этот беленький локоток и крохотная ручонка навсегда запечатлелись в памяти Тиграна…
III
Сплетенная из тонких ивовых прутьев корзина с виноградом стояла на полу вагона, между досками, соединявшими противоположные ряды нар. В первые минуты бойцам казалось, что они смогут съесть весь виноград. Но оказалось - больше двух-трех кистей никто не смог одолеть.
Сидя на ближайшей к дверям доске, Арсен Тоноян беседовал с Алдибеком Мусраиловым - невысоким молодым бойцом-узбеком. Показывая на хлопковые кусты, покрытые светлофиолетовыми цветами, Арсен допытывался, так ли пышно растет хлопчатник в Узбекистане.
- Э-э, это что! - отмахивался узбек. - Ты приходи, посмотри наш. Вот до сих пор!
И он показывал рукой - вот, мол, какой высокий хлопок в Фергане!
Мусраилов щурил глаза, словно желая мысленно представить себе Ферганскую долину.
- Ну и сладкий же, исты його невозможно! - говорил Микола Бурденко, поворачивая в руке кисть винограда. - А я-то думал, усю корзинку зъим…
- Тихо-тихо - можно, - выразил свое мнение Эюб Гамидов; сидя на нарах второго яруса, он разматывал и снова наматывал на ноги свои портянки.
- Узбекистан богатый, очень богатый! - продолжал рассказывать Мусраилов. - Дыни у нас лопаются на полях - такие сладкие. А зимой скушай кусок сушеной дыни - мед. Да что мед, еще слаще! Можно чай с нею пить, вместо сахара.
- А ты сколько мог бы съесть винограду? Вот если б такие кисти дали тебе? - обратился к Гамидову Бурденко.
- Кто, я? Много. Сколько хочешь. Если спать не буду - все кушать буду, я привык. Сразу много нельзя. Нужно мало-мало привыкать.
Бурденко выбрал себе новую кисть, еще крупнее и свежее, поднял ее выше головы, поворачивая под лучами солнца, заливающими вагон через открытую дверь.
- Хорошая штука быть садоводом! Хочешь, дам и тебе, Гамидов? Да ты бы сошел. Сойдите и вы, ребята. Разве можно так быстро сдаваться?! Це ж виноград, не водка, бояться нечего.
Но никто не тронулся с места. Всю ночь напролет бойцы грузили вагоны, не спали. Теперь, усталые и невыспавшиеся, они разлеглись на нарах, разувшись и вытянув натруженные ноги. Кто знает, о чем они думали, кого вспоминали, прислушиваясь к монотонному перестуку вагонных колес.
Лежа ничком на нарах и упираясь подбородком в кулаки, Аргам через открытую дверь смотрел на поля. Но ничто из виденного не запечатлевалось в его душе.
Поезд мчался вперед, но мысль Аргама опережала стремительный ход поезда. Он представлял себя в разведке: вот он входит в фашистский штаб, похищает важные документы, берет в плен генерала…
Аргам искренне верил в свою судьбу, в свое счастье. Тяжелой, невыносимо тяжелой казалась ему лишь мысль о смерти. Но нет, его не убьют! Он должен остаться в живых, чтобы писать книги, завоевать славу, жениться на Седе!
Лежа на спине, Гамидов мягко напевал:
Ашугом стать в садах Гянджи…
Срывать гранат в садах Гянджи,
Красотку б из Тифлиса взять -
И с ней гулять в садах Гянджи!..
- Ты о чем это поешь? - заинтересовался Бурденко.
- О красивой девушке.
- О красивой девушке? А ну, спой-ка снова.
Тем временем Тоноян и Мусраилов продолжали свою беседу. Когда в Узбекистане вносят минеральные удобрения в землю - осенью, во время вспашки, или весною? Перепахивают ли весною землю под хлопок? Сколько раз проводят прополку? Сколько раз опрыскивают хлопчатник? Принят ли у них способ опрыскивания с самолета?..
На многие вопросы Мусраилов так и не Мог дать ответ, оправдываясь тем, что уже два года находится в армии. Может быть, сейчас делается много такого, о чем он и представления не имеет. Но что у них в Узбекистане хлопок растет много пышнее, чем вот на этом поле, - это уж факт, в этом уж будьте уверены!..
- Да бросьте, ребята! - вмешался Бурденко. - Вы бы лучше сказали - куда мы едем? Нашли о чем говорить, и без вас будет кому заняться агрономией! А теперь давай покурим махорочки, Тоноян, чтобы лучше разобраться во всех этих сложных вопросах.
И Бурденко потер руки.
Ну, давай, давай свою махорку мне, раз сам не куришь! Что скажешь, Мусраилов? Пусть отдаст нам, не так ли?
- Дело хозяйское… - уклонился от ответа Мусраилов.
- Вы махорку получили, курите свою долю! - отрезал Арсен.
- Но ты же, братец мой, некурящий! - настаивал Бурденко.
- А может, буду курящий, твое какое дело! - заупрямился Арсен.
- Вот уж не советую, право слово, не советую! Чистый вред организму. Ну, понимаешь, как болезнь какая для твоего хлопка… Послушай совета: раздай эту вредную травку, Тоноян. Ты же умнее всех нас. Зачем тебе отравлять свой организм?! Как ты думаешь, Мусраилов, правильно я говорю?
- Дело хозяйское! - повторил Мусраилов.
Но Арсен оставался непоколебим. Ведь махорку-то роздали только сегодня, у каждого был еще запас курева. Зачем же просили у него?
Бурденко подмигнул товарищам, что означало: "Поглядите-ка, как я подшучу над ним".
- Говорят, что ты, Тоноян, в своем колхозе передовым колхозником был. Да что-то не верится мне. Хочешь - обижайся, хочешь - нет, а должен я правду тебе в лицо сказать: душой ты единоличник, а не колхозник.
- Такие слова не говори, нельзя, - со сдержанным гневом остановил его Тоноян, с трудом подбирая русские слова. - Нельзя!
- Но ведь так получается, братец ты мой! - продолжал свое Бурденко. - Ну как же иначе здесь скажешь?! Психология у тебя - частного собственника. Прямо единоличник, да и только.
Тоноян не мог сдержаться. Вскочив с места, он шагнул к Бурденко.
- Кто единоличник?! Ты понимаешь, что говоришь?! Ну, кто собственник, кто скупой, кто?
Бурденко, озорно блеснув глазами, упрямо повторил:
- Скупой собственник - это ты!
- Я?! - заорал Тоноян так громко, что Мусраилов поспешил подойти к нему, Гамидов соскочил с нар, Аргам очнулся от своих грез; проснулись и другие бойцы.
- Ну да, ты! Именно ты!
- Значит, скупой, значит, единоличник… - с горечью повторил Тоноян и быстро пошел к своему вещевому мешку. - Стыдно тебе, товарищ Микола Бурденко, что ты так нехорошо говоришь.
Он притащил вещевой мешок, развязал его и разложил на досках жареных кур, пышную гата, сваренного целиком ягненка, лаваш, сыр, пучки красных редисок.
- Кто не придет все это кушать, пусть ему будет стыдно! Говоришь, я скупой собственник, да, товарищ Бурденко?! Ты понимаешь, какие слова говоришь, а?
- Что тут случилось? - удивился Микаберидзе, спуская ноги с нар.
- Ничего, кушать будем, - объяснил Арсен. - Ребята, буди всех, пусть идут!
- А что за спор был здесь, кто кричал?
- Ничего особенного. Мало-мало говорили про махорку, - объяснил Гамидов.
Гостеприимно разложенные закуски раздражали аппетит, но Бурденко хотелось продолжать шутку.
- Не хочу твоих вкусных вещей! Если ты такой щедрый, отдай мне горькую махорку.
- Потом он даст, когда у тебя не будет, - сказал Гамидов. - А теперь давайте мало-мало кушать будем, а то испортится все.
- Пожалуйста, пожалуйста! - пригласил, успокоившись, Тоноян и повернулся к Бурденко: - Иди хлеб кушать! Не бойся, махорку курить не буду и бросать не буду. Иди сюда.
- Вот теперь принципиально согласен! - с улыбкой заявил Бурденко, подсаживаясь ближе.
Не тронулся с места лишь Аргам Вардуни. Он ни словом не откликнулся на спор Тонояна и Бурденко. Ему казалось святотатством, что едущие на фронт люди спорят- и по поводу чего? Махорки…
- Знаешь, как у нас пастухи ягненка жарят? - спросил Мусраилов. - Так получается - ох! - все пальцы оближешь…
И он начал объяснять, как узбекские пастухи жарят ягнят целиком, не разрубая тушку на куски.
- Ничего, и так неплохо, - заявил Бурденко. - Не застревает в горле, гладко проходит куда надо!
Повернувшись лицом к Арсену, он весело пошутил:
- Помирились мы, Тоноян! Ты, видно, и колючий и мягкий, как шелк, - когда как придется.
- А ты что думал, товарищ Бурденко? Ведь я в армию не ругаться с товарищами пришел…
Таков был Арсен Тоноян. На селе многие считали его спорщиком. Когда он в чем-нибудь был убежден, а с ним не соглашались, он не щадил никого, каким бы авторитетом ни пользовался его противник на селе или в районе. Особенно спорил он с теми агрономами, которые не прислушивались к его мнению. Он был выдающимся хлопководом, со дня основания колхоза работал отлично и считал себя вправе подтягивать других. Почему у тракториста вспашка с огрехами? Почему агротехник не соглашается поливать хлопок? Разве по цвету листьев он не видит, что пора поливать? Ему всегда хватало поводов для споров и препирательств. На селе уже привыкли к этому и не обижались. Его прозвали - "колхозник Арсен", потому что при встрече с официальными лицами или выступая на собраниях, он неизменно начинал так: "Я, как колхозник, предлагаю в текущем году обработать залежные земли; я, как колхозник, предлагаю, чтобы наш колхоз заключил договор соревнования с одним из колхозов Узбекистана; я, как колхозник…" Иной раз молодежь поднимала его на смех. Но он упорствовал в своей привычке, словно хотел, чтобы люди раз навсегда выкинули из памяти прошлое "измученного батрака", как называл себя до 1929 года сам Тоноян.