– Сивард просит дядю заступиться за Малькольма кимрского против тирана Макбета, – сказал он. – Не наделай изменник Годвин таких неприятностей королю, то он уж давным-давно бы послал свои войска в Шотландию.
– Молодой человек, ты напрасно называешь тех изменниками, которые, несмотря на все свои пороки и преступления, возвели одного из твоих родственников на престол Канута, – заметил Сивард.
– Ш-ш-ш, Рольф! – остановил его герцог, замечая, что вспыльчивый граф гирфордский готовится дать старику чересчур резкий ответ. – Мне, однако, казалось, – продолжал он, снова обратившись к датчанину, – что Сивард заклятый враг Годвина.
– Да, я был его врагом, пока он был могуч, но сделался его другом с тех пор, как ему причинили вопиющую несправедливость, – ответил Сивард. Когда мы с Годвином будем лежать в сырой земле, то останется только один человек, который сумел бы защитить Англию от всякой опасности… Этот человек – Гарольд, опальный.
Несмотря на самообладание герцога, лицо его сильно изменилось и он ушел, едва кивнув головой.
– Ох! Уж этот мне Гарольд, – бормотал он про себя. – Все храбрецы толкуют мне о нем, как о каком-то феномене; даже мои рыцари волей-неволей преклоняются перед ним… Мало этого: сами враги его относятся к нему с уважением… Он владычествует над Англией, даже находясь в изгнании!
Рассуждая таким образом, герцог угрюмо прошел мимо присутствующих и, отстранив придворного, который хотел доложить о нем, вошел в кабинет короля.
Эдуард был один, но громко разговаривал сам с собой, размахивал руками и, вообще, так не походил на себя в эту минуту, что Вильгельм в ужасе отступил перед ним. Герцог слышал стороной, будто король в последние годы часто имел какие-то видения: казалось, что и теперь представляется ему нечто ужасное. Окинув герцога каким-то полоумным взглядом, король закричал страшным голосом:
– О, Господи! Санглак, Санглак!.. озеро наполнилось кровью… Волны поднимаются все выше и выше! Они все более краснеют! О, Фрея!.. Где ковчег, где Арарат?..
Эдуард судорожно стиснул руку герцога и продолжал:
– Нет, там грудами навалены мертвые тела… много, много их там!.. А тут конь Апокалипсиса топчет в крови мертвые тела!
Сильно перепуганный, Вильгельм поднял короля и положил его на парадную постель.
Через несколько минут Эдуард стал приходить в себя и, очнувшись, как казалось, ничего не помнил из происходившего с ним.
– Благодарю, Вильгельм, – сказал он. – Ты разбудил меня от несвоевременного сна… Как ты чувствуешь себя?
– Позволь мне лучше спросить о твоем здоровье, дорогой брат! Ты, кажется, видел дурной сон?
– О, нет! Я спал так крепко, что не мог видеть ничего во сне… Но что это значит? Ты одет по-дорожному?!
– Разве Одо не сообщал тебе, какого рода новости принуждают меня к отъезду?
– Да, да… я начинаю припоминать, что он говорил мне об этом, ответил король, водя своей бледной рукой по лбу. – Ах, бедный брат мой, тяжело носить корону!.. Отчего бы нам не удалиться в какой-нибудь храм и отложить все земные попечения, пока еще не поздно?
– Нет, Эдуард, это будет лишнее, – возразил герцог с улыбкой, качая головой. – Я пришел к убеждению, что жестоко ошибаются те, которые воображают, будто под одеждой друида сердце бьется спокойнее, чем под панцирем воина или под царской мантией… Ну, теперь благослови меня в путь!
Герцог опустился на колени перед королем, который благословил его, встал и ударил в ладоши. По этому знаку из молельни, находившейся рядом, появился монах.
– Отец, приготовил ли Гюголайн, мой казначей, все, что я велел? спросил король.
– О, да! Сокровищница, гардеробная, сундуки, конюшни и сокольничья почти совсем опустошены, – ответил монах, кидая весьма недружелюбный взгляд на герцога норманнского, в черных глазах которого вспыхнуло пламя алчности.
– Я не хочу, чтобы ты и твои спутники ушли от меня с пустыми руками, обратился Эдуард с нежностью к. герцогу. – Твой отец когда-то приютил меня у себя, когда я был изгнанником, и я не забыл этой услуги… Мы, быть может, больше не увидимся. Я становлюсь уж дряхл… Бог знает, кто после меня сядет на усеянный терниями английский престол!
Вильгельму очень хотелось напомнить королю высказанный последним еще прежде слабый намек на то, что именно герцог норманнский наследует этот "усеянный терниями" трон, но присутствие монаха, а также неспокойный взгляд Эдуарда удержали его от этого намерения.
– Дай Бог, чтобы между нами и нашими подданными царствовала вечная любовь! – добавил король.
– Аминь! – произнес герцог. – Я очень доволен, видя, что ты, наконец-то, избавился от тех гордых мятежников, которые так долго лишали тебя покоя!.. Вероятно, Годвин никогда больше не будет играть прежней роли при дворе?
– Ах, будущее в руках Ведена! – ответил тихо король. – Впрочем, Годвин очень стар и убит горем!
– Больше самого Годвина надо опасаться его сыновей, в особенности же Гарольда!
– Гарольда?!.. Гарольд был самым покорным из всего этого семейства… душа моя скорбит о Гарольде, – сказал король с тяжелым вздохом.
– От змеи могут произойти только змееныши, – заметил Вильгельм наставительным тоном. – Ты должен раздавить их всех своей пятой.
– Ты, пожалуй, прав, – ответил слабохарактерный король, который вечно поддавался чужому влиянию. – Пусть же Гарольд остается в Ирландии: так-то лучше будет для всех!
– Да, для всех! – повторил Вильгельм многозначительно. – Итак, да хранит тебя Бог, мой добрый король!
Он поцеловал руку Эдуарда и пошел к ожидавшей его свите.
Вечером того же дня он уже был далеко от Лондона. Рядом с ним ехал Ланфранк на своем невзрачном коне, а за свитой следовал целый табун навьюченных лошадей и тянулся громадный обоз: щедрый король Эдуард, действительно, не отпустил герцога с "пустыми руками".
Из всех городов, по которым гонцы разнесли весть о проезде герцога, ему навстречу выходили сыновья лучших английских семейств. Они горели нетерпением увидеть знаменитого полководца, который в шестнадцать лет уже ехал во главе армии. Все они были одеты в норманнский костюм. Вообще, герцог встречал повсюду настоящих норманнов или желающих быть ими, так что он однажды, когда из Доверской крепости вышел встречать его отряд воинов, впереди которого несли норманнское знамя, не мог удержаться от вопроса:
– Уж не сделалась ли Англия частью Нормандии?
– Да, плод почти созрел, – ответил ему Ланфранк, – но не спеши срывать его: самый легкий ветерок и без того кинет его к твоим ногам.
– Но есть ветер, который может бросить его к ногам другого, – заметил мрачно герцог.
– А именно? – полюбопытствовал Ланфранк.
– Ветер, дующий с ирландского берега и попутный Гарольду, сыну Годвина.
– Почему ты опасаешься этого человека? – спросил ученый с нескрываемым изумлением.
– Потому что в груди его бьется английское сердце, – ответил герцог.
Часть третья
Семейство Годвина
Глава I
Все исполнялось по желанию Вильгельма норманнского. В одно и то же время он сдерживал надменных вассалов и могучих врагов и вел к венцу прекрасную Матильду фландрскую. Все случилось, как предрекал Ланфранк. Самый непримиримый враг герцога, король французский, перестал строить козни против своего нового родственника, а все соседние государи сказали: "Незаконный сын стал нашим братом, с тех пор как обвенчался с внучкой Карла Великого". Англия усваивала с каждым днем все более и более норманнские нравы, а Эдуард становился с каждым днем все слабее и слабее. Для герцога норманнского не оставалось более никакой преграды к английскому престолу, но… подул новый ветер и надул ослабевшие паруса Гарольда.
Суда его явились в устья Серена. Жители Сомерсета и Дэвона, народ робкий и по большей части кельтического племени, не любя саксонцев, вышли против него. Но Гарольд обратил их в бегство, перебив при этом более тридцати отважных танов.
Между тем Годвин и сыновья его, Свен, Тостиг и Гурт, нашли приют в той самой Фландрии, откуда Вильгельм взял супругу (Тостиг еще прежде женился на сестре Матильды и, следовательно, был графу Балдуину таким же зятем, как и Вильгельм). Они не просили помощи у Балдуина, но сами собрали дружину и расположились в Бригте, предполагая соединиться с Гарольдом. Эдуард, узнав об этом от герцога Вильгельма, не спускавшего глаз с изгнанников, велел снарядить сорок кораблей и отдал их под начальство графа Гирфорда. Корабли стояли в Сандвиче и стерегли Годвина, но старый граф сумел ускользнуть и вскоре высадился на южном берегу. Войско, занимавшее Гастингскую крепость, с восторженными криками отворило ему ворота.
Все корабельщики, моряки из далеких и близких стран, массами сбегались к нему с парусами, веслами и оружием.
Весь Кент, главный рассадник саксонцев, воскликнул единодушно: "На жизнь и на смерть за графа Годвина!" По всей стране мчались вдоль и поперек графские гонцы, и отовсюду в один голос откликались воины на зов детей Горзы: "На жизнь и на смерть за графа Годвина!" Корабли Эдуарда обратились назад и поплыли на всех парусах к Лондону, а флот Гарольда беспрепятственно продолжал путь. Старый граф увиделся снова с сыном на палубе корабля, на котором развевался некогда датский флаг.
Медленно поднялся флот вверх по Темзе, умножаясь на пути. По обоим берегам шли в беспорядке толпы вооруженных людей.
Эдуард послал за новым подкреплением, но оно подоспело не скоро на призыв.
Флот графа добрался почти до башни Юлия в Лондоне и, бросив якорь против Соутварка, стал ждать прилива. Едва граф успел построить войска, как прилив наступил.