В мастерской работали только те, кто хотел, и тогда, когда хотел… Никакие уроки, никакие расписания занятий не нарушали ее веселой бесшабашной жизни. Иногда, по секрету от Нины Петровны, здесь трудились до поздней ночи; иногда же мастерская замирала, так как вместе с клубами дыма исчезал из нее Дымил-Ваныч: он сидел у себя в пристройке над кипой книг и чертежей.
- Что он там составляет? - гадали ребята, поглядывая на занавешенные окна.
- Смотрите, как дымит! Дым столбом валит из форточки.
- Ну, значит, он скоро скажет: ффе-но-ме-наль-но!
Наконец наступал великий день. Мастерская наполнялась дымом, скрежетали тормоза коляски, и глазам нескольких верных, стойко дожидавшихся подле тисков соратников являлось побледневшее, но умиротворенное лицо маэстро.
Весть об эпохальном событии обегала интернат. С голубятни, со стадиона, с конюшни - со всех сторон мчались механики, украдкой входили сконфуженные дезертиры, которые за время отсутствия заведующего изменили металлу и начали работать по дереву.
Дымил-Ваныч охватывал всех просветленным взглядом. Лицо его снова излучало вдохновение, сияло волей и верой.
Не вынимая трубки изо рта, он начинал посвящать:
- А знаете ли вы, пистолеты, что можно… М-да… Конечно… можно?..
- Что можно, Дымил-Ваныч?
- Можно это изменить. Мм-да… и заменить… м-м-да… Ффе-но-ме-наль-но!
При звуке этого слова механики придвигались ближе, окружали кресло плотным кольцом. Дымил-Ваныч, попыхивая трубкой, рассказывал о своем новом изобретении, которое некую область советской жизни изменит радикально и феноменально - раз и навсегда!
Ребята, ошеломленные картиной небывалых перемен, понемногу приходили в себя и переходили в атаку - расспрашивали о деталях. И тут начинались долгие технические дискуссии, продолжавшиеся обычно несколько дней. Наконец мастерскую запирали, старательно охраняя секрет изобретения, и только адский галдеж, доносившийся оттуда, возвещал советской стране новую эру.
Ни одно из этих изобретений не шло дальше мастерской, но, как ни удивительно, это не подрывало веры в гений Дымил-Ваныча и не охлаждало прежнего пыла. Всякий раз, видишь ли, в детдоме что-нибудь оставалось от этого изобретения. Оставались и воспоминания о пережитых эмоциях.
Так, например, эпоха магазинов-автоматов, которые должны были ликвидировать всякие очереди у распределителей, оставила после себя неисчислимое количество замков.
Ребята решили, что автоматы надо снабдить невиданно точными замками, секрет которых должен быть превыше всякой воровской хитрости. Дымил-Ваныч махнул рукой на такую мелочь. Ассистенты, однако, не уступали, начали пробовать по-своему. Но, глядя на жалкую возню доморощенных слесарей, маэстро в конце концов не выдержал и вынужден был снизойти до столь обыденной вещи, как замок. Он объяснял ребятам самые различные механизмы висячих и внутренних замков и возился вместе с ними до тех пор, пока не создал шедевр, перед которым были бессильны любые отмычки. Замок-феномен был немедленно вставлен в двери мастерской. Над скважиной его нацарапали надпись - "фига", а под ней - изображение известной комбинации из трех пальцев, ребята принялись за выделку больших и малых замков разного типа. А Дымил-Ваныч снова заперся в своей пристройке, "фига" психически истощила его, обесчестила идею магазинов-автоматов.
Такая же судьба постигла водные трамваи. От них в доме остались только звонки, гудки, громоотводы и воспоминания о небывалой эпохе электрификации, когда в мастерской на разные голоса выли сирены, свежеоштукатуренная стена била током, а запоры "кусались".
Несомненно способный инженер, человек обширных познаний, Дымил-Ваныч отличался каким-то непостоянством интересов и стремлений. Глубина исследовательской работы была ему не под силу. Наконец не исключено, что контузия вызвала у него некоторое расстройство мыслительного процесса.
- Фантаст! - говорили о нем друзья.
- Сумасшедший! - утверждали враги, требуя его устранения. - Он учит разболтанности, разжигает воображение ребят проектами, осуществить которые не в силах.
- Послушайте, - защищала его Нина Петровна, - у нас не профессиональная школа. Мастерские при интернате нужны прежде всего в воспитательных целях, чтобы заинтересовать, приспособить ребят к труду, пробудить в них любовь к нему. Эту задачу инженер Буров выполняет. Его фанатическая вера в то, что человеческой мысли все доступно, его вечные стремления использовать завоевания техники для разрешения общественных задач - это достоинства, воспитывающие, созидающие и, поверьте мне, близкие молодежи…
Ленька открывает "фигу"
Я опять свернул в сторону: возвратись мыслью к Нине Петровне, загляделся на нее и потерял из виду Леньку.
А ведь я для того и рассказываю, чтобы ты понял, в какие мастерские, под чье руководство попал Ленька.
Он отправился туда в первый же день, сразу после обеда. Некогда Ленька работал в инструментальной
мастерской, потом в слесарной. Любил механику.
- Пойду, - сказал он, - посмотрю, что они там мастерят. Вечером поговорим.
Однако вечером Ленька не вернулся. О том, что произошло в мастерской, рассказали ребята. Оказывается, Ленька совершил богохульство.
- Ясное дело, правильно вы назвали свой замок "фига". Большего он и не стоит! - И он на пальцах показал механикам, чего стоит их феноменальный антиворовской замок. - Я его сразу открою!
Если бы Ленька избил кого-нибудь или испортил механическую пилу, никто не побежал бы жаловаться. Но он покушался на честь мастерской!
Механики ринулись в пристройку, где Дымил-Ваныч уже несколько дней коптел над новым изобретением. Они поведали ему в окошко о страшном богохульстве Леньки.
- Так и сказал? Феноменально! Пусть откроет! - И Дымил-Ваныч захлопнул окно.
Ленька получил все необходимые инструменты и принялся за изготовление отмычки. Замок, однако, оказался очень хитрым и стойким, ребята, наблюдая за тщетными усилиями Леньки, потирали руки.
- Для такой работы покой требуется. Больно вас тут много! - разнервничался Ленька. - Лучше уж ночью делать. Заприте меня на ночь. К утру дверь будет открыта.
Однако утром дверь по-прежнему была заперта, ребята побежали в пристройку за ключом, открыли.
Ленька сидел на слесарном столе со связкой отмычек в руках и, болтая ногами, посвистывал. Губы его были до крови искусаны от злости, но он не терял самообладания, равнодушный к колкостям и насмешкам, он сосредоточенным взглядом сверлил насмешливую скважину замка - неразгаданный секрет "фиги".
- Не уйду оттуда, пока "фигу" не открою! - признался он вечером в спальне.
Проходили дни - дни лихорадочного труда, усилий, поражений. Каждый вечер Ленька подсаживался ко мне на койку, как некогда в тюрьме на нары, и отчитывался:
- Ну и замок! Чтоб его… Тут и Кондрапуло не больно-то смог бы. Башковитый этот Дымил-Ваныч.
Проигрыш Леньки становился в мастерской очевидным фактом. Его возня над замком принималась снисходительно, как безвредное чудачество.
И вдруг через десять дней грянула новость: Ленька открыл "фигу"!
При этом известии в мастерскую прибыл сам Дымил-Ваныч. Он осмотрел отмычки - две были из железа, а третья из закаленной стали, тонкая, как пружинка, расспросил Леньку, как он открыл секрет механизма, и от удивления запыхтел трубкой.
- Золотые руки… мм-да… А голова… Феноменальная!
И Дымил-Ваныч сразу же уехал. У него не было времени. Он жил уже в другой эпохе.
Мастерская опустела, ребята, за исключением нескольких радиолюбителей, разбрелись кто куда.
Несколько дней Ленька слонялся без дела. Со скуки он сделал зажигалку и подумывал, не пора ли ему снова пуститься в дорогу. Но путь ему преградила "кибитка".
Дымил-Ваныч возвратился в мастерскую с поднятой головой, извергая дым и энтузиазм.
- А знаете ли вы, пистолеты, что можно… мм-да… действительно можно? - Его чубук описал в воздухе огромную дугу. - Перечеркнуть пространство! Мм-да… Видите… Советский Союз… феноменальные пространства! Шоссе? Железные дороги? Чепуха! Черепаший транспорт. Надо радикально, раз и навсегда, всю россию - в воздух! Маленькие самолеты, дешевые самолеты, простые… Мм-да… Миллионы самолетов для всех - "авиакибитки"!
- А у вас она на бумаге уже есть?
- Есть.
- Мы ее у нас сделаем?
- Нет. Мы сделаем модель. Мм-да… Точнейшая работа. Кто возьмется?
Он обвел озабоченным взглядом лица учеников и остановился на Леньке.
- Будешь делать?
- А она наверняка полетит? - застраховывал себя Ленька.
- Наверняка!
- Даете слово?
- Слово Бурова… "фигу" видел? Мало тебе этого?
- Ну, так буду делать.
- Ладно. Ты и Жора. Мм-да… Вдвоем, под моим руководством. Все, что скажу, - делать с точностью до сотой миллиметра.
Через три месяца состоялся пробный полет модели "авиакибитки". Она прошла путь в сто метров, и, хотя "кибитка" разбилась о дурацкую грушу, которая росла на линии полета, успех был полный: организовался клуб молодых конструкторов, и его председатель Ленька пошел в механическую школу.
Что же касается привычек и навыков времен беспризорщины, особенно легкости в обращении с чужой собственностью, то это уже история более длинная.
Такие перемены, если говорить начистоту, не свершаются так, вдруг, сразу. Приходится переживать много тяжелых схваток со старыми привычками, иногда поддаешься им, а потом снова вступаешь в борьбу с самим собой.