- Похоже, становится жарко, ребята! - говорит он отеческим тоном и похлопывает Порту по плечу с напускной дружелюбностью. - Вашего командира отделения вызывают к последнему причастию! Буду лживым сукиным сыном, если скажу, что сожалею об этом. С тех пор как мы встретились в тридцать шестом году, я мечтал увидеть, как вас пошлют искать славы или смерти. Но человек я не злобный - я просто холодный, расчетливый делец. Если хочешь уцелеть, нужно быть таким. Здесь, - он театрально постукивает себя по груди, - бьется большое сердце, оно слегка болит и по тебе, Порта. Поэтому желаю тебе быстрой смерти без особых страданий, хотя ты заслуживаешь медленной, мучительной, и когда отправишься на тот свет, в соборе моей души будет гореть свеча по тебе. Гордись, приятель! Ты падешь за отечество на пропитанной историческими традициями земле!
- Вольф, ты не человек. Ты обер-фельдфебель, пропитанный примитивной армейской традицией, и типичный продукт вермахта, - злобно кричит Порта, чтобы скрыть нарастающий страх.
- У меня нет времени, обер-ефрейтор Порта, - холодно говорит Вольф. - Как насчет твоих пушек и остальных машин? Если хочешь, я возьму их у тебя в память о прежних днях!
- Я могу воспользоваться твоими услугами, - надменно улыбается Порта, - но мои машины ими не оплатишь. Давай сделаем это по-другому. Я куплю твои припасы - под вексель!
Вольф хохочет так, что падает с лафета.
- Ты изменил своему призванию. Тебе следовало стать клоуном в цирке. Люди помирали бы со смеху. Вексель! Твой! В двух шагах от Кремля! При том, что ты отправляешься на смерть! Думаешь, у меня размягчение мозга? У меня, никогда не носившего каску? Я пошел в эту гнусную армию не воевать за фюрера, семью и отечество. Я пошел сюда делать дела. Вексель! Нет уж! В крайнем случае, закладную, и то офицерам от оберста и выше под гарантию земли или собственности.
- Говорил тебе кто-нибудь, какое ты дерьмо? - саркастично спрашивает Порта.
- Много раз говорили, - самодовольно усмехается Вольф. - Даже писали, но я вроде еврея, мне плевать на это, лишь бы деньги поступали вовремя. Ну, Порта, так что с машинами и пушками?
Звонит полевой телефон. Порта небрежно, будто президент всемирно известного банка, снимает трубку. С непроницаемым лицом недолго слушает. Потом, изящно повернув кисть руки, вешает трубку.
- Рынок закрыт, - ухмыляется он с большим удовольствием. - Больше никаких сделок, таффарищ Вольф. Возвращайся, сынок, в свою дыру в Либау! Меня тошнит от твоего долгого присутствия. Ты отвратительная вонючка!
- Что там говорят по этой штуке? - с любопытством спрашивает Вольф, лицо его медленно краснеет.
- GEKADOS, - лукаво улыбается Порта. - Сказать, так тебя хватит удар.
- Если ты веришь всему, что говорят по этому треклятому аппарату, ты еще глупее, чем я думал, - гневно повышает голос Вольф.
- Уплывай к своей королевской шведской демократии, - язвит Порта. - Ты надоел мне! Купи зеркало, сынок, и хорошенько в него поглядись. Сам себе опротивеешь.
Вольф угрожающе поднимается. Он похож на опасного хищника, у которого из-под носа улизнула добыча.
- Смотри, если замышляешь какую-то хитрость! Тебе, мальчик, никуда от меня не деться!
- Поосторожнее; ты, хоть и принадлежишь к расе господ, можешь лопнуть, если станешь слишком раздуваться, - говорит Порта, весело посмеиваясь. Достает колоду и начинает сдавать карты.
- Накорми его крысиным ядом, - доверительно предлагает Малыш.
- Хоть ты здоровенный и сильный, как бык, ума у тебя, как у мертворожденного теленка! - рычит Вольф, выйдя из себя. - Я могу раздавить тебя, как гниду!
- Злобный он ублюдок, так ведь? - говорит Малыш небрежным тоном и ходит с короля.
В распоряжение Старика приходит отряд бранденбуржцев в форме русских лыжников. Чуть погодя появляется невысокий, узкоглазый азиат с белозубой улыбкой. На нем форма капитана НКВД, невысокие кожаные сапоги, портупея и кобура с большим наганом. На груди он держит "Калашников", словно счастливая мать младенца.
- Василий, - представляется он, пожимая всем руки. - Клянусь Кун-цзы, здесь приятно пахнуть шнапс, - восклицает он, шумно принюхиваясь. - Василий тоже любит шнапс. Что за пикник без шнапс! - Он быстро приканчивает бутылку Порты и закутывается в плащ-палатку. - К позиций коммунистов мы пойти в темноте. Лучше всего через Староданилово, там дурачки из Карабаха. С наступлений темноты они прячутся. Мы говорим: "Проверка из НКВД!" Они трусят. Карабахцы всегда под подозрений. Веди дела с изменник, торгуй сигареты.
- Любопытно, - с предвкушением говорит Порта.
- Теперь моя поспать! - говорит Василий и закутывает голову маскировочным халатом. - В два часа будить. Поведу вас на опасный дело. На большой взрыв в Москве. Потом мы бежать со всех ног!
Через полминуты он громко храпит.
- Откуда взялся этот тип? - с удивлением спрашивает Барселона.
- Его надо бы ликвидировать, - говорит Хайде, не пытаясь скрыть отвращения к Василию.
Старик разворачивает карту Москвы и начинает обсуждать нашу задачу с фельдфебелем-бранденбуржцем.
- Hals und Beinbruch! - говорит оберст Хинка. Он пришел проводить нас. - Возвращайтесь живыми. Ни в коем случае не попадайте в плен в этой русской форме. Вам всем известно, как обходятся со шпионами и диверсантами.
- Когда я служил в Тридцать пятом танковом полку в Бамберге, моей обязанностью было носить воду в квартиры женатых офицеров, - треплется Порта, пока мы лежим на исходной позиции. - Строгий командир полка требовал, чтобы все офицеры выходили на плац для осмотра со своими ротами в семь часов каждое утро. В половине восьмого я нес воду в первую из квартир, где жил лейтенант Пютц из третьей роты. Обычно я кончал трахать его жену к восьми часам и нес воду в квартиру обер-лейтенанта Эрнста. Его жена оставалась довольной чуть позже половины девятого. К половине одиннадцатого я имел столько офицерских жен, что при мысли о продолжении в том же духе едва не становился гомиком. Но в два часа мне с моим маленьким другом приходилось вновь обходить квартиры. Тут я ублажал жену майора Линковски, очень набожную женщину. Ее мужа временно перевели к нам из Первого кавалерийского полка в Кенигсберге. Она каждый день говорила мне, что в Кенигсберге любовника не имела, но теперь наверстывает это в Бамберге. Там я начал коллекционировать трусики, и это привело к неприятностям, когда явилась тайная полиция искать какого-то воришку. Ребята в шляпах и кожаных пальто устроили всеобщий обыск и обнаружили мою коллекцию, на всех трусиках были написаны имена. Жены, разумеется, не признали их своими. Однако среди полицейских было один обер-ефрейтор, который ненавидел офицеров. Все коллекцию отправили в Центральную полицейскую лабораторию в Берлине, и после того как эксперты основательно потрудились, добрые женщины оказались разоблаченными. Говорят, когда наш командир полка, оберст Хикмайстер, дочитал донесение из криминальной полиции рейха, то вскочил из-за стола и проглотил при этом монокль. Он застрял в прямой кишке, как оконце; чтобы удалить его, пришлось вызывать стекольщика. Всех офицеров-рогоносцев наказали переводом в дальние приграничные полки. Некоторые хотели развестись с женами, но управление делами личного состава запретило. Офицеры должны быть способны поддерживать дисциплину в своих семьях. При необходимости интенданты могли предоставить им пояса верности.
- А для тебя чем все кончилось? - с любопытством спрашивает Барселона. - Не мог же ты оставаться после всего этого в Бамберге!
- Да, меня перевели в Одиннадцатый танковый в Падерборне, но водоносом я больше не был. Меня сделали пулеметчиком в экспериментальном батальоне. Это было не так уж плохо. Я смазывал замки. У нас в девятой роте был гауптфельдфебель, который коллекционировал лобковые волосы. Держал их он в коробочке с фотографией оскальпированной женщины на внутренней стороне крышки.
- Кончай, - грубо приказывает Старик. - Нам нужно подремать. К черту тебя и твоих бамбергских шлюх!
Три часа спустя нас будит один из пехотинцев.
- Сколько натикало? - сонно спрашивает Старик.
- Половина третьего, герр фельдфебель, - отвечает, заикаясь, несчастный солдат.
- Ты должен был разбудить нас в два, - резко выкрикивает Старик, натягивая сапоги.
- Ты спал на посту, солдат, - заявляет Хайде с видом ангела-мстителя. - Я доложу о твоем нарушении дисциплины. Это может кончиться для тебя расстрелом!
Хайде любит казни.
Барселона медленно встает и потягивается так, что хрустят суставы. Автомат фельдфебеля-бранденбуржца падает на землю. Тут же вспыхивает ссора.
Мы незаметно проскальзываем через линию фронта и идем прямо на позиции русских.
"Капитан" Василий напускается на русского лейтенанта в манере НКВД и угрожает ему Колымой.
Поднимается ветер. Снег летит нам в лицо большими тучами. У меня в сапоге какой-то камешек. Я стараюсь забыть о нем, но это заставляет лишь думать о камешке все время. Он кажется булыжником. Сажусь у придорожного столба и ощупываю ногу.
- Qu'as tu? - раздраженно спрашивает, наклонясь ко мне, Легионер.
- В сапог попал камешек.