- Вот это называется дисциплиной. - Он доверительно склоняется к Малышу. - Я знаю, как убивать врага, чтобы он оставался живым долгое время и сильно мучился.
- Мы тоже знаем! - признается Малыш с дьявольским смехом.
- У меня здесь настоящие немецкие порядок и дисциплина, - хрипло кричит Брумме, обнажая грубые искусственные зубы. Винный дух вьется изо рта, словно знамя. Санитар и бывший метрдотель выглядят так, словно вот-вот упадут в обморок.
- Порядок - хорошая, разумная штука, - улыбается Порта, снова принимаясь за первое блюдо. - Значит, здесь не нужно бояться ревизоров, которые появляются без предупреждения, суют нос в твои счета и запасы. Но ты, похоже, честный человек, таффарищ Брумме!
В комнате наступает гнетущая тишина. Они глядят друг на друга, как старые, опытные коты, готовые ринуться в бой.
- Никакой идиот хотя бы с зачатками хитрости не трубит сразу же в боевой рог, - загадочно изрекает Порта. - Умные люди вроде нас предпочитают тактику дипломатии. С какой стати нам выбирать широкую дорогу глупости, когда можно идти узкой тропинкой, существующей для людей с мозгами?
Брумме смеется долго и радостно, хотя не понял ни слова.
- Дам вам с собой по хорошему свертку, когда будете уходить, - добровольно обещает он. - Я сразу же понял, что вы из тайной полиции, - добавляет он с громким смехом. - Правда, у меня мелькнула мысль, что вы жулики, - улыбается он с притворным дружелюбием и лукаво глядит в хитрые голубые глаза Порты.
- Дорогой друг, - снисходительно улыбается Порта. - Кто из нас не был в сомнении после января тридцать третьего года? То ли ты опасный ПН, то ли еще более опасный патриот. Мы живем в опасные времена. Миром правит двуличность. Мерзавцами оказываются те, от кого меньше всего этого ожидаешь. Как я уже говорил тебе, Брумме, не приглашай кого попало за стол!
- Вы пошли на службу добровольцами? - спрашивает Брумме, откусывая большой кусок мяса.
- Сказать так было бы преувеличением, - отвечает Порта, - но, с другой стороны, я не имею ничего против ношения оружия, пока дела на гражданке не пойдут лучше. Мундир в настоящее время хорошая защита.
После кофе с коньяком они идут осматривать новую колбасную машину.
- Что скажете? - с гордостью кричит Брумме, когда работающая на полную мощность машина выбрасывает длинные колбасы одну за другой.
- Похоже на корову, которая гадит в теплом хлеву, - говорит Порта, не пытаясь скрыть удивления.
- Мой штабс-интендант - святоша, - доверительно говорит Брумме, когда они снова сидят за столом со свежеизготовленной колбасой, плавающей в вине.
- Это опасно! Адски опасно! - кричит Малыш, пытаясь утопиться. - Знаю по своему опыту - в армии держись подальше от верующих командиров. Ублюдкам, верящим в жизнь после смерти, плевать на несколько лег на этом свете, и они идут на всевозможный риск. Мечтают о геройской смерти и месте на небесах с Авраамом. Неверующий, который думает только о собственной шкуре, куда лучше. Ему хочется жить, и он не рвется в бой. Не заставляет своих солдат палить по солдатам противника. И нет никаких разговоров о возмездии. Части, где командир неверующий, всегда отходят назад невредимыми, через что бы им ни пришлось пройти. Взгляни на всех наших павших священников. Они бормочут молитвы, идут прямо под свинец противника и тут же оказываются на небесах с Авраамом.
Вскоре после полуночи пирующая несвятая троица забывает о необходимости соблюдать тишину.
Wir halten fest und treu zusammen
Hipp-hipp-hurra! Hipp-hipp-hurra!
Wir halten fest und treu zusammen
Hipp-hipp-hurra! Hipp-hipp-hurra! -
горланят они так громко, что слышно в самых дальних домах.
В два часа ночи они начинают смешивать водку с пивом, приглашают женский персонал присоединиться к застолью. Начинается покер с раздеванием. Они спешат. В ранние часы утра начинаются совершенно изменнические речи, от которых члены трибунала побледнели бы как полотно. О фюрере и его личной охране говорят, как о покойниках.
Малыш предлагает вогнать Гитлеру в рот раскаленную гильзу и наблюдать за его захватывающими гримасами, когда гильза будет остывать на языке. Потом можно испробовать утонченные способы, с помощью которых христиане обращали язычников во время религиозных войн.
- Черт возьми! - восторженно восклицает Брумме. - Я не могу дождаться этого! Видели вы, как кардиналы мучили святого Эммануила? В лейпцигском соборе есть такая картина. Они колют его раскаленными мечами. Священники могут научить нас многому.
На другой день под вечер жизнь возвращается к ним. Они втроем лежат на антикварной кровати Брумме, чьей-то фамильной собственности из Болгарии.
- Господи Боже! - стонет Брумме, обхватив обеими руками голову, в которой раздается стук. Издает долгий, мучительный вопль.
- А, черт! - выкрикивает явно ощущающий тошноту Порта и хватает с пола одну из бутылок. Долго пьет из горлышка с громким бульканьем.
Малыш шмякается с кровати, полез, будто раненый кабан, к ведру с водой и сует в воду всю голову. Пьет, как верблюд, месяц шедший по безводной пустыне. Живот его заметно раздувается. Он выпивает всю воду до дна.
Порта с покрасневшими глазами сидит на кровати и не может понять, жив ли он.
- Я совершенно против тех священников, которые проповедуют причащение друзей, - объясняет он Брумме, который лежит в изножье кровати, издавая странные звуки. - Такие люди опробуют что-то секретное, - заключает он, сует голову под подушку, и его выворачивает.
- Их нужно расстреливать! - подает голос Малыш из пустого ведра.
- Огонь! - стонет Брумме, выхватывает из кобуры пистолет и трижды стреляет в потолок. Это сигнал метрдотелю из "Камински" подавать кофе. В постель, разумеется.
Через два часа начинается трогательное прощание. Они друзья до гроба. Порта и Малыш возвращаются в полк с полными мешками продуктов на плечах.
Брумме стоит в дверях и смотрит, как они скрываются в метели. Он не совсем понимает, надули его двое мошенников или он удачно избежал когтей тайной полиции.
- Если они обманули меня, клянусь Богом, я пристрелю этих мерзавцев! - выкрикивает он в ярости на себя, и лицо его принимает при этой мысли красивый синий оттенок. Но решает ответить по-дружески, когда Порта оборачивается напоследок у ворот и прощально машет.
Мы требуем объявления безжалостной войны тем, чья деятельность вредит общим интересам. Преступления против нации, совершенные ростовщиками, спекулянтами и т.д., должны наказываться смертной казнью, несмотря на расу и убеждения. Мы требуем уничтожения нетрудовых доходов и процентного рабства.
Из программы Национал-социалистической партии
Майор Михаил Гостонов, партизанский командир в Минской области, был крепко сложенным, жестоким человеком, которого боялись подчиненные. В свое время он бродил среди множества трупов. Его маленькие, хитрые глаза пристально оглядели тех, кто стоял вокруг него в маленькой избе, пропахшей мокрыми тряпками и немытыми телами.
- Завтра ночью мы атакуем эту деревню, - сказал он не терпящим возражений голосом. Указал стволом автомата на старика в рваном пальто и с обмотанными старыми онучами ногами, как у тысяч других русских крестьян. - Разин, ты займешься тем, что подожжешь свою деревню сразу же после полуночи. Когда все будет в огне и фашисты начнут бегать, как ослепшие крысы, мы начнем атаку и уничтожим этих серо-зеленых свиней.
Изможденный бедностью и тяжелым трудом старик в отчаянии заломил руки.
- Товарищ командир, а как же наши дети, старики, больные? Сейчас зима, с каждым днем становится все холоднее. Более суровой зимы, чем в этом году, я не помню.
- Перестань хныкать, мужик, сейчас война! - закричал партизан-майор. - Мы все должны приносить жертвы. Твоя жизнь ничего не значит, когда ты сражаешься за Советскую Родину. Да поможет тебе Бог, старик, если твоя проклятая деревня не будет в огне вскоре после полуночи! - Он вытащил наган и злобно ударил им старика по лицу. У того вылетело два зуба, из носа хлынула кровь. - Ты староста, поэтому не забывай, что есть твой первый долг перед нашим отцом, товарищем Сталиным, который дает тебе хлеб и работу! Родина требует от тебя служения. Ты, кажется, не сознаешь этого. Сожжешь свою паршивую деревню, как я приказал. А теперь пошел вон!
- Им нужно время от времени давать кнута, - усмехнулся майор командирам партизанских отрядов, когда староста вышел из маленькой комнаты. - Эти свиньи позволяют фашистам спать в своих постелях, сидят с ними за столом, едят вражескую еду вместо того, чтобы достойно умирать от голода!
Он сунул в рот большой кусок ветчины и проглотил, как аист лягушку.
По кругу пошла бутылка французского коньяка, оставшаяся после нападения на немецкую автоколонну со снабженческими грузами.