- Я, знаете ли, не собираюсь в Майданек, - произносит наконец подполковник. - Я хочу покинуть эту гостеприимную обитель господина гауптштурмфюрера Фогта по собственному желанию, а для этого необходимо время. Вот мы не торопясь и начнем с вами эксперименты по детонации минных полей. Не допускаете же вы, что тут они могут увенчаться успехом? А раз так, то…
- Но и немцы не дураки, - перебивает Огинский, - догадаются, наверно, что мы будем водить их за нос.
- А пока догадаются, мы что-нибудь придумаем.
Ночной разговор
На другой день, получив согласие Бурсова и Огинского капитан Фогт довольно потирает руки.
- О, это очен корошо! Это есть благоразумство! Мне приятно имейт дело с такими благоразумными людьми. Но прошу и меня тоже считайт не очен просточковатым. Никакой саботаж с ваша сторона не должен быть. Все начистота, и никакой махлевка, - улыбаясь, подмигивает он Бурсову, очень довольный, что ему удалось употребить такое русское словечко, как "махлевка". - А чтобы у вас не возникайт соблазн ввести меня в заблуженство, с вами будет сотрудничать один наш немецкий доктор. Это вы имейт в виду и не огорчайт меня глупством.
При разговоре капитана Фогта с Бурсовым и Огинским присутствует и лейтенант Азаров.
- Ну вот мы и договорились, - обращается к нему Фогт. - Теперь, господин старшина, вы имейт возможность перевести их в блок старших официров.
- Слушаюсь, господин капитан! - браво козыряет и щелкает каблуками Азаров.
Фогт уже направился к дверям карантина, собираясь покинуть барак, но вдруг, вспомнив что-то, возвратился с полпути:
- Да, вот еще что: на работа с вами будет кроме наш доктор ваш старший лейтенант Сердьюк. Корошо?
- Нет, не хорошо, - решительно возражает Бурсов.
- Почему так?
- Потому, что он негодяй!
- О, да, да! Это немножко есть. Вы имейт в виду, что он рассказал нам об этот ваш эксперимент? Но он очен вас хвалил. Говорил, что вы оба есть большой талант. Но я вас понимайт, тут немножко есть мерзавство. И я согласен с ваша просьба. Вы будете работать с одним только наш доктор. Он есть очен короший парень, и он вам будет понравиться.
В блоке старших офицеров, куда Азаров приводит Бурсова и Огинского, вскакивают с нар семь майоров. Все они уже немолодые, с очень усталыми лицами и какими-то бесцветными глазами. Лишь у майора Нефедова, самого старшего из них, светится в глазах живая искорка.
После завтрака Азаров предлагает Бурсову и Огинскому пройтись по территории лагеря.
- Сегодня вы свободны от всякой работы, - сообщает им лейтенант. - От вас требуется лишь подробная заявка на то, что понадобится для вашего эксперимента. Она должна быть готова к обеду.
Они медленно идут по лагерю, внимательно всматриваясь в расположение его построек, проволочных заграждений и арку ворот с прогуливающимся по ее верхней площадке пулеметчиком. Территория лагеря невелика и, видимо, хорошо просматривается с площадки над воротами и с вышки над проволочным забором за бараками. На ней нет сейчас часового, но по ночам его выставляют. Видны и прожектора, освещающие территорию лагеря в ночное время.
"Да, охрана лагеря продумана обстоятельно, - невесело отмечает Бурсов. - Наверно, с вышки - все как на ладони…"
И вдруг он невольно вздрагивает при виде неожиданно появившегося перед ним старшего лейтенанта Сердюка. Голова его и левая рука перевязаны грязным, пропитанным кровью бинтом.
- Разрешите к вам обратиться, товарищ подполковник?… - срывающимся от волнения голосом спрашивает он.
- Убирайтесь вон! - негромко, но властно произносит Бурсов.
- Но ведь я хотел как лучше… - молит Сердюк. - Знал же, что вы в эти эксперименты не верите. А их они заинтересовали, и теперь можно будет поводить капитана Фогта за нос. А тем временем…
- Вы думаете, что Фогт такой уж простофиля? - иронически усмехается Огинский.
А Бурсов даже не смотрит на Сердюка. Он уходит с Азаровым вперед, оставив Огинского со старшим лейтенантом.
- И мой вам совет, - с трудом сдерживая раздражение, продолжает Огинский. - Не говорите ему о нас ничего больше и не выдавайте себя и нас за крупных специалистов подрывного или какого-нибудь иного военно-инженерного дела. Да, и еще вот что - постарайтесь реже попадаться на глаза Бурсову.
…Поздно вечером после отбоя в блоке старших офицеров царит гнетущая тишина. Все семь майоров молча лежат на нарах, не разговаривая и не задавая никаких вопросов вновь прибывшим. А Бурсов все медлит начать разговор, надеется, что кто-нибудь из этих потерявших веру в себя людей сам что-нибудь спросит.
- Надо бы поговорить с ними… - шепчет Огинский.
- Погодите, Евгений Александрович, пусть сами спросят. Неужели же им не интересно узнать у нас хоть что-нибудь о положении на фронте?
Но майоры по-прежнему молчат.
- Ну что же, товарищи офицеры, - негромко произносит наконец Бурсов, - так-таки, значит, ничто вас не интересует? Спросили бы хоть о том, как мы в плен попали, при каких обстоятельствах.
- Нам и так известно, при каких обстоятельствах в плен попадают, - равнодушно замечает кто-то в дальнем углу. - Если не сволочь, конечно, которая сама руки вверх поднимает.
- Мы не из таких, - обижается Огинский.
- Зато нас, наверно, за таких принимаете, - ввязывается в разговор еще кто-то.
- Ну это уж вы зря! - повышает голос Бурсов. - Мы ведь тоже на фронте с самого первого дня войны и знаем, каково было в сорок первом!
- А почему именно так было? - раздается из угла голос майора Нефедова.
- Некогда было особенно разбираться, - хмуро отзывается Бурсов. - Все бои да бои. Да и не в том дело сейчас - как начали, важнее другое - как воюем. О сражении за Москву и Сталинградской битве слыхали хоть что-нибудь?
- Имеем некоторое представление, - отвечает Нефедов. - А в армии вы давно, товарищ подполковник?
- С тридцать третьего года. Перед войной отдельным саперным батальоном командовал. Отходил с частями своей армии от Жлобина до самого Сталинграда.
- Так вы, значит, в боях под Сталинградом участвовали? - оживляется Нефедов.
- Да, участвовал.
- Немцы считают, что Сталинградская битва была самой крупной в истории всех мировых войн, - замечает кто-то простуженным голосом.
- Та, что сейчас идет на Курской дуге, покрупнее будет по своим масштабам. Вот майор Огинский - офицер штаба фронта, ему лучше, чем мне, известна обстановка.
- Да, масштабы тут во всех отношениях побольше, - подтверждает Огинский.
- А вам ничего не известно, как там теперь дела? - интересуется Бурсов. - Мы ведь попали в плен под Белгородом, в самый первый день сражения.
Никто ему не отвечает, и он спрашивает уже шепотом:
- Может быть, тут нельзя вести такие разговоры?
- Этого вы не бойтесь, - успокаивает Нефедов. - От тех, которые могли нас предать, мы нашли способ избавиться. Подслушивать теперь нас некому. Да немцы и не боятся, что мы замыслим что-нибудь вроде восстания или побега. Уверены, что отсюда не убежишь. А что касается теперешних боев под Орлом, Курском и Белгородом, то по радио сообщают, будто немцы одерживают там победу.
- Быть этого не может! - восклицает Бурсов. - Это им не сорок первый!
- Мне трудно судить, что и как там у нас изменилось, - тяжело вздыхает Нефедов. - Известно, однако, что под Белгородом немцы прорвались уже не только в Прохоровку, но и в Обоянь. А это, как я себе представляю, не очень далеко от Курска.
- Немецкое радио слишком уж хвастливо, - усмехается Бурсов. - Оно ведь в свое время и о взятии Москвы сообщало.
- Да, было такое, - подтверждает Нефедов. - Но на этот раз сообщило не немецкое, а английское радио. Капитан Фогт - осторожная бестия. Он знает истинную цену немецким сообщениям по радио и потому корректирует их английскими передачами. А переводит ему майор Горностаев, хорошо знающий английский язык.
Послышался тяжелый храп нескольких офицеров. Они устали за день, да и разговор этот не очень, видимо, их заинтересовал. Умолкает и майор Нефедов. А когда Бурсов решил уже, что и он заснул, вдруг снова раздался голос, теперь приглушенный до шепота:
- Я не сомневаюсь, товарищ подполковник, что сражение под Курском кончится нашей победой. После Сталинграда у меня уже нет сомнений на этот счет. Гнетет другое - а мы-то как же? Чем вину свою перед Родиной искупим? Вольная вина или невольная - это ведь сейчас не самое главное… Скорее всего, мы просто не доживем до того часа, когда земля наша станет свободной. А мертвые, как говорится, сраму не имут…
Майор Нефедов тяжело вздыхает и долго ворочается на нарах. Потом спрашивает:
- Вы, наверно, спать хотите, товарищ подполковник, а я вам голову морочу всем этим…
- Какой там сон!.. А у меня, вы думаете, сердце кровью не обливается при одной мысли, что мы можем не вырваться отсюда до конца войны?
- Вы, значит, надеетесь, что вырваться удастся?
- А вы разве потеряли такую надежду?
Снова слышится тяжелый вздох Нефедова. Вздыхает и еще кто-то, но Бурсов не может разглядеть в темноте кто.
- Предпочитаете не отвечать на такой вопрос? - снова спрашивает подполковник Бурсов.
- Да, воздержусь пока, - еле слышно отзывается Нефедов. - Поговорим об этом как-нибудь в другой раз. Спокойной ночи, товарищ подполковник.
- Приятных сновидений, товарищ Нефедов.