- Как можно, товарищ полковник, - ответил густым басом солдат с курчавой черной бородой. - У нас же впереди еще пост есть. С ручным пулеметом. Чуть что - загрохочут!
Сверкнув крупными белыми зубами, он добавил:
- А по совести сказать, опасаться-то нечего, товарищ полковник. Разве фрицы сунутся к нам без артподготовки? Как можно! Это наши ребята к ним запросто лазают, а они разве могут?
- Пожалуй, верно, - согласился Буранов. - Немцы привыкли действовать по шаблону.
- По расписанию, - пояснил бородач.
- Писарь распишет, командир подпишет, рядовому и делать нечего: ложись да помирай! - быстро проговорил маленький солдатик, и все захохотали.
Буранов с интересом рассматривал солдат. Особое внимание его привлек бородач. Лицо его показалось полковнику очень знакомым: черная слегка курчавая борода, горящие, как угли, глаза, в которых светилась смышленность не без лукавства, крупные белые зубы - все это он как будто уже видел и даже не один раз. У Буранова была прекрасная зрительная память, однажды виденного человека он мог узнать и через несколько лет, но где он видел этого живописного бородача, почему-то долго не вспоминалось. А когда Буранов все-таки вспомнил, то даже рассмеялся про себя: да ведь бородач - вылитый Пугачев из "Капитанской дочки". Так похож, что просто странно, что это не Пугачев, а красноармеец Еремин...
Остальные солдаты казались перед двойником Пугачева невзрачными: он всех затмевал своей яркой внешностью. И держался атаманом. "Я такого молодца старшиной бы поставил, - подумал Буранов, любуясь солдатом. - Хороший старшина из него вышел бы. Авторитетный".
Из прочих солдат выделялся полной своей противоположностью Еремину маленький и вертлявый паренек, которого все называли Шалфеем. Буранов так и не понял - фамилия это или прозвище. Когда он спросил солдат, как они живут, Шалфей, опередив всех, ответил:
- Дела неплохи, да кусают свинцовые блохи.
Буранов понял, что встретил заядлого балагура.
Все засмеялись, но Еремин, хоть и сам тоже смеялся, проговорил укоризненно:
- Все бы тебе зубы скалить, Шалфей! К тебе товарищ полковник с серьезным вопросом обращается, а ты чудишь. Уж лучше ты помолчи на этот раз, а я объясню полковнику все по порядку. Вот послушайте, товарищ полковник, про нашу солдатскую жизнь. Живем мы неплохо. Харчи теперь добрые, пищу в термосах приносят - горячей некуда. Табачку хватает. Одно у нас горе: вода одолела. Так и лезет проклятущая, так и лезет! Сыро, как в бочке. Портянки никак не просыхают. Целый день висят - и все мокрые.
"Вот чертушка! - ласково подумал Буранов. - Выходит, если у него портянки будут сухие, так больше и желать нечего? Впрочем, мокрые ноги в самом деле вещь очень неприятная. И вредная".
Он посмотрел на дно траншеи. Там, между жердей настила, выступала черная вода.
- Настил повыше надо бы, - сказал он.
- Выше немец не велит, товарищ полковник. Окоп мелковат будет. Позабудешься, выпрямишься ненароком, встанешь во весь рост - он тебя и чикнет в голову. Снайперы у них - что надо! Глядите, как бойницы-то пощепали.
- Вижу. Настил, стало быть, поднять нельзя. Значит, выход один...
- Один, товарищ полковник!
- Какой же вы считаете?
- Такой же, как и вы, небось, - пехотинец с усмешкой махнул рукой в сторону противника. - Туда вон выход. Вперед, на горку. Там сухо.
- Правильно, - рассмеялся Буранов. - Так тому и быть.
- А туда, вишь ты, немец не пускает. Два раза ходили на эту высоту, а все она - у немца.
- Знаю, - сказал Буранов. - А почему так? Что вы об этом думаете?
- Кто его знает? - отвечал солдат. - Все сделано было по порядку. Артиллерия наша поработала на совесть. Артподготовочка была что надо. И вспахали, и пробороновали. Все честь честью. Кажись, червяку там не уцелеть бы!.. А как пошли наши в атаку, так и полегли на том скате. Мало кто назад вернулся.
- А пришли все же назад?
- Было немного... Да какое там пришли - приползли, еле живы! Кое-кого санитары да сестры ночью вынесли оттуда.
- А из вас никто не участвовал в этой атаке?
- Бог миловал. Наша рота в резерве оставалась... Да если б мы туда ходили, разве теперь с вами беседовали бы? Вряд ли найдешь здесь хоть одного солдата из тех. В госпитале, может, найдешь, а здесь - нету.
- Ну а раненые что рассказывали?
- Да что же раненый рассказать может? Говорили, что шли вперед хорошо, без помехи, а потом вдруг началось уму непостижимо что такое. Пули со всех сторон хлещут, откуда бьют - не поймешь. Повалились все наземь, да так уже и не вставали больше. Вот оно какое происшествие!
- Солдаты говорили, значит, что со всех сторон немец бил?
- Говорили этак-то... Только разве это возможно, товарищ полковник? Так не бывает. Это от расстройства чувств человек воображает. Помолчи, Шалфей! Разговор серьезный.
Еремину показалось, что Шалфей опять некстати хочет ввязаться в разговор - уж и рот раскрыл. Но это было не так: молодой солдат слушал мрачный рассказ с чувством, близким к ужасу, и рот у него от напряженного внимания раскрылся, как у ребенка. Однако же обращение Еремина вернуло ему обычную озорную веселость, и он тотчас же выпалил какую-то рифмованную скороговорку. Но никто уже не засмеялся, а Еремин даже плюнул в сердцах:
- Тьфу! Пустой ты человек, Шалфей. Вот поглядим, как в бою ты будешь зубы скалить...
- И в бою буду, - сказал Шалфей. - И ежели помирать придется, над смертью насмехаться буду. Помру на страх врагам со смехом, весело, пускай думают, что убить меня невозможно: обратно оживу.
- Какое уж веселье - помирать, - сердито сказал Еремин. - Зря болтаешь! Не в том наша задача, чтобы помереть, а в том, чтобы победить. Верно я говорю, товарищ полковник?
- Правильно. Только и смех - не грех. Вот как погоним немцев от Ленинграда, на смех спрос еще больше будет. Тогда уж мы посмеемся над ними всласть!
- А скоро, товарищ полковник? - спросил Еремин таинственным шепотом.
Все придвинулись к Буранову, и он увидел, как загорелись глаза у солдат.
- Что скоро? - переспросил он, хотя и понял прекрасно, что хотелось узнать солдатам.
- Начнем-то скоро ли? - все так же шепотом повторил Еремин, и в этом свистящем шепоте послышалась такая страсть, что Буранов понял: нет сейчас у этих людей большего желания, как дорваться до врага.
- Не знаю, - отвечал полковник, страдая, что не может оказать ничего другого. - Не знаю, ребята, - повторил он. - Да ведь если бы и знал, разве мог бы сказать?
Он увидел, как потемнели солдатские лица и потухли глаза, и вдруг добавил, улыбаясь:
- Одно могу вам сказать, ребята: портяночки свои вы скоро просушите.
После этого не избежать бы полковнику множества вопросов, но тут, словно на выручку ему, явился командир отделения - старший сержант. Он лихо вытянулся перед полковником, представился и доложил все, что положено в таких случаях докладывать. Буранов смотрел на него с удовольствием (когда-то и сам он был таким бравым сержантом).
- Службу, я вижу, вы хорошо знаете, - сказал полковник. - Вероятно, и местность точно так же. Я попрошу вас показать мне, откуда лучше всего видно расположение противника.
- Понятно! - отвечал старший сержант. - Лучшая видимость противника у нас с левого фланга. Там имеется небольшая приподнятость местности. И высокий бурьян позволяет наблюдателю хорошо маскироваться. Только разрешите заметить: вылезать туда опасно - снайпера ихние не зевают.
- На войне опасность - не препятствие, - возразил спокойно Буранов. - Воевать всегда опасно. Безопасной войны не бывает. Даже в штабе сидеть небезопасно, - добавил он с усмешкой. - У меня самого два начальника штаба из строя выбыли. И адъютант...
Говоря это, он уже присматривался, как бы половчее выбраться на бруствер.
- Постойте, товарищ полковник! - решительно остановил его командир отделения. - Так нельзя. Разрешите мне распорядиться. Чтоб все было как положено. В полном порядке и в соответствии с военной наукой.
Буранов с любопытством посмотрел на младшего командира: как это здесь применит он законы военной науки? А тот скомандовал:
- Федоров! С ручным пулеметом занять позицию у крайней правой бойницы. Товарищ полковник вылезет на бруствер вот там слева. В этом месте под проволокой имеется хороший лаз, и травка малость маскирует. Полковник станет наблюдать, а ты прикрывай огнем, отвлекай внимание противника от наблюдателя. Понял?
Высокий веснушчатый солдат, добродушно улыбаясь, взял пулемет и молча направился к крайней бойнице. Буранов осторожно вылез на бруствер. Место для вылазки было указано самое подходящее - прикрытое от глаз противника бурьяном. Но, конечно, и за этим пунктом враги наблюдали. К счастью, погода благоприятствовала Буранову: порывы ветра усилились, и бурьян раскачивался так, что мог скрыть движения ползущего человека. Полковник прекрасно знал все тонкости маскировки и ничем себя не обнаружил. Ползать он умел по-пластунски очень ловко и быстро. Пролезши под проволочным заграждением, он благополучно добрался до зарослей бурьяна и, чуть раздвинув жесткие стебли, стал смотреть в бинокль. Справа короткими очередями начал бить пулемет Федорова. В ответ на вражеской стороне захлопали редкие винтовочные выстрелы.