Но спать не пришлось, дежурство оказалось необычным. Вскоре после полуночи в городе вспыхнула стрельба, по улицам носились всадники в лохматых папахах и горских бурках. Выздоравливающий солдат, стоявший на посту, вбежал в лазарет: "В городе банды имама Гоцинского…" Лидия знала, что имам Гоцинский объявил газават - священную воину Советской власти и зверски расправлялся с ее сторонниками. Знала и то, что красногвардейцы ушли из города. Еще днем проводила мужа - Герман был фельдшер и сопровождал отряд в походе. И молодая женщина решила: "Наши скоро возвратятся. Надо держаться".
- Бандитов в лазарет не пустим! - сказала она раненым.
Из склада достали винтовки, патроны, раздали больным, кто мог держать оружие, санитарам.
Лазарет размещался в старом мрачном здании с толстыми стенами и узкими окнами.
- Окна бы надо закрыть, сестрица, - предложил один из раненых.
- Матрацами? - спросила Лида.
- Слабовато… Мочало не остановит пули…
Тогда вспомнили о складе - там были мешки с мукой. Окна закрыли матрацами, а потом - мешками с мукой.
Утром пришла в казармы небольшая группа красногвардейцев. Она присоединилась к защитникам лазарета.
Банды Гоцинского охватили город со стороны гор и заняли его. Несколько раз подскакивали бандиты к лазарету, но получали отпор и откатывались. Потом началась настоящая осада. Среди защитников появились раненые и убитые. Лазарет вел бой, командовала которым медсестра Лидия Тарасова.
Раненые слышали, как у вокзала разгорелась жаркая перестрелка. Красногвардейцы возвратились, но отбить город собственными силами не могли. На помощь пришел пролетарский Баку. Через двое суток город снова стал советским.
Когда Лидия встретилась с мужем, Герман стал обдувать ее волосы: "Мукой запорошило". Но то была не мука - прядь волос у молоденькой медсестры побелела, оставив на всю жизнь памятную метку.
…Пришел на вокзал врач Георгий Самсонов, стройный, подтянутый, в военной форме. Пришли Михаил Ефремович Чеботарев и его жена Мария Федоровна.
Чеботарев еще вчера на совещании в военном госпитале, где он работал начмедом, решил, что остается в городе. И доказал товарищам, что именно ему, а не кому-нибудь другому надо остаться. Уже вчера стало ясно, что всех раненых эвакуировать не удастся. Кому-то надо их здесь лечить, присматривать за ними. Кому же, как не ему, Чеботареву, доказывал Михаил Ефремович. Он - беспартийный, работает по вольному найму.
- Да и стар я по горам ходить, - говорил Чеботарев, - не дойду. А здесь еще пригожусь. Вы говорите - опасно. А где нынче безопасно? Во время войны страшно от насморка помереть, вот что я вам скажу.
И остался со своей Марией Федоровной, с которой не разлучался ни на один день за последние двадцать лет.
Собравшиеся врачи встретили на вокзале и старого хирурга Самарина. Тяжелой шаркающей походкой шел он вдоль эшелонов. То, что он увидел, потрясло старика.
- Что с вами, Митрофан Петрович? На вас лица нет…
- Здравствуйте… - Он вяло пожал руки коллег. - Посмотрел - и сердце так сжало, что хоть на асфальт ложись…
Крупную, в синих узлах вен руку Самарин прижал к груди, как будто этим можно было успокоить сердце. Глубоко вздохнув, добавил:
- Слава богу, что вас встретил. Вы же не уедете без них? Что-то делать надо, а что - ума не приложу.
- Шли бы вы, Митрофан Петрович, домой. Право же, отлежитесь денек-другой, - тепло говорил Самсонов. - А мы? Куда же мы от раненых!
Самарин ушел, а Самсонов и другие врачи остались - помогали раненым, давали советы, мучительно раздумывали, как спасти людей, но не находили того верного средства, которое могло бы отвратить беду.
В это время появился на вокзале Ковшов. Увидел раненых, послушал стоны и крики, вспомнил возмущение тех солдат, что встретил на дороге: было им чем возмущаться!
Присматриваясь к сосредоточенной работе женщин, Ковшов мысленно отметил: "Делают то, что надо делать неотложно. А что дальше? Что завтра?" Это уж ему решать. Теперь он в ответе за всех беспомощных, страждущих людей. Группа врачей двигалась по перрону ему навстречу.
- Петр Федорович, какими судьбами? - спросил Самсонов. - Я слышал, что вы уехали.
- Вот, вернулся. А судьбу вы видите. - Он широким жестом показал на станцию. - Наша общая судьба.
Узнав, куда и зачем уносят раненых, Ковшов спросил:
- Сколько раненых осталось в городе?
Отозвался Чеботарев:
- Было в госпиталях более тридцати тысяч. В последние дни эвакуация шла интенсивно. Здесь два эшелона, третий на товарной. Из госпиталей забрали не всех…
- Да-а, - протянул Ковшов. - Что ж, которые остались - все наши. Правильно решили убрать их со станции. Из театра, после того как вынесем из вагонов всех, тоже надо убирать. При любых условиях нужно лечить.
- Уже начали перевязки, - сказала Лидия Григорьевна.
- Где же? - быстро спросил Ковшов.
- В санатории Пирогова.
Заметив остановившихся в нерешительности женщин с носилками, на которых лежал раненый, Тарасова быстро сказала:
- В санаторий Пирогова несите, родные.
- А почему именно в этот санаторий, Лидия Григорьевна?
- Во-первых, это близко от вокзала. Во-вторых, там в сохранности все имущество. А в-третьих, куда же кроме? Там теперь уже больше сотни носилок.
Ковшов с интересом присматривался к этой женщине, нашедшей, очевидно, самое правильное решение.
- Вот это здорово и правильно! - не удержался он от похвалы. - Пойдемте туда, товарищи, - пригласил он собеседников.
Врачи миновали полукруглую площадь с сиротливо и ненужно торчавшим поворотным кругом для паровозов, поднялись по крутой улице.
У входных ворот санатория стоял сторож с берданкой. Во дворе почти обычный порядок. Разве что бумажные обрывки остались от вчерашней эвакуации.
В густой тени высоких деревьев и санаторных корпусов стояло уже много носилок. Ряды их удлинялись - то и дело женщины ставили новые.
- Этого не сюда! Видите - ранение конечностей. Несите на площадку к столовой, - распорядилась пожилая женщина.
Ковшов мысленно отметил и это: сразу же идет первичная сортировка раненых. И еще отметил он - не слышно ни стонов, ни ругани. Около носилок женщины с водой, с немудрой, быстро собранной снедью. Вот медсестра в белом халате делает раненому укол… Нет, здесь не то, что на вокзале. Здесь уже порядок!
- А помещения почему закрыты? - спросил Ковшов.
- Послали за начпродом. Ключи у него…
Вскоре пришел Илья Утробин, остановился в сторонке, отдышался. Ковшова он выделил сразу - всех остальных знал, а этого видел в первый раз. Высокий, темно-русый, уверенный и спокойный, он понравился Утробину: на такого можно положиться. Самсонов представил Утробина Ковшову: "Начальник продснабжения госпиталя". Пожали руки, испытующе посмотрели друг на друга. Медленно, как бы прислушиваясь к своим словам, Ковшов сказал:
- Товарищ Утробин, здесь человек двести. Они нуждаются в помощи. Немедленной. Ваш госпиталь боеспособен?
- Госпиталь охраняется, в нем все цело.
- Работники?
- Многие еще в городе.
- Я думаю, это то, что надо, - обратился он к Чеботареву и Самсонову. Те согласно кивнули. - Распорядитесь, товарищ Утробин, вызвать всех сюда.
Во двор санатория имени Пирогова шли и шли женщины с носилками. Появилась линейка, запряженная парой лоснящихся от пота коней, на ней возили тех, кто мог сидеть.
В санаторий собирались врачи и работники госпиталя. Все почувствовали чью-то организующую руку. Ковшов собрал на первое совещание медицинский персонал. Попробовали свести воедино разрозненные сведения о раненых. Выходило, что в городе около двух тысяч раненых и больных военнослужащих Красной Армии. Большая часть - с тяжелыми травмами. Больные не способны себя обслуживать, нуждаются в немедленной помощи. Обработка раненых затрудняется тем обстоятельством, что водопровод и электростанция в городе выведены из строя - воды и света нет.
- Долг врача разделить судьбу раненых. Не будем разбираться, почему они остались в городе - теперь это не поможет, надо что-то делать, - горячо говорил Самсонов.
- Что делать - это ясно: лечить, кормить, ухаживать, - отозвался Чеботарев.
- Согласна, нельзя бросать раненых, - сказала Тарасова, - но немного будет нам чести, если судьба окажется общей лишь в печальном ее финале: фашисты расстреляют и тех, кто лечит, и тех, кого лечат.
- Нам следует заняться самым неотложным, - взял слово Ковшов, - успокоить больных, чтобы все поняли и убедились - они не забыты, облегчить их моральные и физические страдания. Важно не слово, а дело. Почти всем неотложно требуются перевязки.
- Раньше, чем делать перевязки, - перебила его Тарасова, - надо устроить баню, потому что все загрязнены. Сменить белье. Для обработки ран развернуть операционные. Продуктов у нас нет, но я уверена, их даст население. Значит, нужен пищеблок.
- Совершенно правильно, Лидия Григорьевна, - снова заговорил Ковшов. - Практически нам придется заново развернуть больницу.
Ковшов обратился к Илье Даниловичу:
- Товарищ Утробин, продукты есть на складе?
- Кое-что осталось. День-два можно прокормиться…
- Это хорошо! День-два… Очень хорошо! А с топливом как? Санпропускник можно подготовить?..
- Есть запас угля и яма мазута. Санпропускник в порядке.
- А вода? Водопровод же не работает?..
- Запасной бак полон.
- Видите, товарищи, развернуть больницу и выполнить то, что мы считаем неотложным, будет не столь трудно. Итак, первое решение принято: развернуть больницу.