10
Супруги Роде отсиживались дома. Доктор помнил слова Гертруды. Тогда он постарался ее успокоить, но в душе не был убежден, что все обойдется. У русских был счет к немцам, и немалый, он это понимал отлично. И вдруг в квартире доктора появился русский солдат!
Роде срочно вызывали в замок.
"Вот оно, возмездие", - подумал он, стараясь попасть в лад с широким шагом русского. Солдат хмуро и отчужденно смотрел куда-то вперед. Казалось, он даже не замечает своего спутника. И это еще больше усиливало опасения Роде, превращая их в уверенность.
Доктора привели к его бывшему кабинету. "Ирония судьбы", - мелькнуло в голове Альфреда Роде. Но больше он ничего не успел подумать. Солдат открыл перед ним дверь, и мужской голос тотчас произнес по-немецки:
- Доктор Роде? Прошу.
По мере того как профессор Барсов медленно, будто взвешивая каждое слово, объяснял Роде, зачем он его пригласил, у доктора что-то словно разжалось внутри. Он уселся на знакомый стул, попросив разрешения закурить. Доктор начал даже поддакивать Барсову.
- Надеюсь, вы нам поможете, - говорил между тем профессор. - Начать надо с возможно более точного и подробного описания произведений, находившихся в "Художественных собраниях". Никто не сумеет справиться с этим так хорошо, как вы.
11
Когда в Комитете по делам культурно-просветительных учреждений подбирали кандидатуру для поездки в Кенигсберг, мнения относительно Виктора Ивановича Барсова разделились.
- Отличный специалист, блестящий знаток живописи, крупнейший музеевед страны, - утверждали одни. - Ему, так сказать, и картины в руки.
- Это верно. Но нельзя забывать и личных качеств профессора. Слишком уж напоминает он пресловутых чудаков-ученых из бесчисленных пьес, - возражали другие. - Рассеян, плохо разбирается в людях, не умеет правильно оценивать их, замечать желания и настроения окружающих. А там придется работать в непривычной обстановке…
Спор разрешил начальник главка:
- Командируем Виктора Ивановича. Искусствовед он, действительно, незаурядный, знания огромные, память превосходная. А насчет мягкости и рассеянности… Может быть, сослужит свою службу такое обстоятельство: решено на время работы в Кенигсберге присвоить профессору звание полковника. Там, понимаете, военные власти, военные порядки пока. Так будет удобнее. И Виктора Ивановича это обстоятельство несколько подтянет, должно быть.
Всем людям свойственно ошибаться. Начальники главков, к сожалению, тоже не избегают этой участи.
Те свойства характера Виктора Ивановича, о которых напоминали члены коллегии, действительно сослужили плохую службу не только самому Барсову, но и всем тем, кто был заинтересован в поисках украденных гитлеровцами сокровищ.
Помимо всего прочего, профессор был специалистом несколько односторонним. Ему и в голову не пришло искать в Кенигсберге что-либо другое, кроме картин. Как это ни странно, но о вывозе сюда янтарной комнаты он не знал вообще и никто не догадался рассказать ему об этом.
Виктор Иванович, увлеченный своим делом, не умеющий распознать, как следует человека, упустил немало возможностей для раскрытия тайны янтарной комнаты.
А такие возможности у него были.
Барсов понимал, что поиски картин необходимо организовывать не вслепую, а по заранее разработанному плану. Поэтому он пригласил для участия в работе группу немцев - бывших сотрудников музеев. Просматривая списки, он и натолкнулся на фамилию доктора Роде.
Это имя было знакомо Барсову еще по довоенной поре: ему пришлось в свое время читать некоторые работы немецкого ученого, посвященные вопросам истории живописи. Виктор Иванович искренне обрадовался: ведь Роде был не просто ученым, а ученым известным, не просто музееведом, а директором ценнейшего художественного собрания!
Итак, после товарищеской беседы Альфред Роде и его жена Анна-Гертруда стали сотрудниками советского профессора Барсова.
Право же, по тем суровым для Кенигсберга временам им жилось совсем не плохо!
Супруги Роде получили для работы отдельную комнату в одном из уцелевших зданий и с усердием и педантичностью принялись за дело.
Мелким, похожим на печатный курсив почерком, одинаковым у обоих (не зря говорят, что после долгой совместной жизни супруги становятся похожими друг на друга до мелочей), они заполняли по памяти и сохранившимся описям формулярные карточки на произведения, которые находились раньше в музее.
Маленький, сутулый, с тщательно прилизанными волосами на шишковатом черепе и красными от постоянного напряжения глазами, Роде, зябко поеживаясь, хотя на дворе стоял уже июнь, бережно перелистывал пухлые пачки списков и тома описей, передавая их Гертруде - тоже невысокой, но казавшейся куда солиднее своего мужа благодаря изрядной полноте.
В вечерние часы они зажигали свет и продолжали свою однообразную работу, пока не наступал "комендантский час", а вместе с ним и время отправляться домой, на Беекштрассе. Старики разогревали заранее приготовленный ужин и мирно спали до утра, а затем снова возвращались к привычному занятию.
Тем немногим из советски "людей, кто знал в то время доктора Альфреда Роде, казалось, что в его взглядах и настроениях, в поведении и разговорах наступает пусть не резкая, но все же заметная перемена.
Поначалу он вздрагивал и недоверчиво косился на собеседника, едва только услышав слово "доктор". Он подчеркнуто именовал Барсова "герр оберст" в ответ на мягкое "уважаемый коллега". Он сторонился солдат, которые трудились во дворе, разбирая завалы.
Но лед недоверия постепенно таял.
Начал таять он уже в первые дни сотрудничества супругов Роде с профессором Барсовым, когда помощник Виктора Ивановича, молодой капитан с очень странной, по мнению доктора, фамилией, с трудом подбирая немецкие слова, сообщил: завтра господин доктор может получить продовольственный паек - да-да, точно такой же продовольственный паек, какой выдается здесь советским гражданам. И еще - денежное пособие. Пока единовременное. Затем будет заработная плата.
Потом совсем юный солдат принес в дом, где работали Барсов и Роде, аккуратный сверток и, потоптавшись на месте, неуверенно протянул его доктору. Тот - так же неуверенно и даже с опаской - взял замотанную в тряпицу вещь, помедлив, развернул ее и на секунду словно онемел. А затем заговорил быстро-быстро, еле успевая произносить слова. Солдат не понял ничего, это видно было по его лицу. И тогда Роде, как-то уж совсем по-русски махнув рукой, бережно положил предмет на стол и, протирая очки, сказал:
- Данке… Спасибо, камераде.
Еле дождавшись прихода Барсова, он почти ворвался в его кабинет:
- Коллега, какая находка, какая удивительная находка! Вы только посмотрите - ведь это же один из драгоценнейших экспонатов нашей янтарной коллекции! - И, не дав профессору опомниться, продолжал: - И принес ее - простой солдат, простой русский солдат. Этот варвар… Простите, я не так сказал, простите, дорогой коллега!..
С той поры даже Барсов стал замечать, что Роде гораздо добросовестнее и охотнее относится к его поручениям, чем в первые дни. Доктор по собственной инициативе внес несколько дельных предложений, кое-что порекомендовал советскому ученому. Наверное, Роде рассказал бы все о янтарной комнате, если бы Барсов спросил о ней вовремя. Но профессор совершил непростительный промах. Он не поинтересовался янтарной комнатой и почти не обращал внимания на некоторые странности в поведении Роде. Только значительно позже Барсов вспомнил о них…
Но один совершенно непонятный случай заставил насторожиться даже рассеянного Виктора Ивановича.
12
Стояла густая, влажная осенняя ночь. Барсов вместе с прикомандированными к нему капитаном Корсуненко и старшим лейтенантом Дроновым отдыхал в гостинице Дома офицеров на Бетховенштрассе.
Профессор проснулся внезапно. За стеной, у веселого лейтенанта, громко верещал старенький немецкий радиоприемник. Заканчивалась, как видно, передача последних известий. Барсов прислушался: да, вот начали отбивать четверти знакомые московские куранты. Представилось, как сейчас на Красной площади метет, наверное, первый ноябрьский снежок, как сотни проезжих стоят перед Спасской башней, прислушиваясь к перезвону, известному всему миру. Москва.
Теперь Виктор Иванович уже не мог уснуть. Неведомо откуда нахлынули воспоминания - привычные старческие воспоминания о молодости, о студенческих годах, о музеях, где приходилось ему работать на своем долгом веку. Аспирант, потом кандидат наук, а потом и профессор…
Старик встал и - этого не случалось с ним давно - потянулся к соседней тумбочке, где у Дронова лежала пачка "Беломорканала".
- Не спится, товарищ полковник? - осторожно спросил Корсуненко.
- А? Вы меня спрашиваете, Иван Прохорович? - рассеянно отозвался Барсов. Он никак не мог привыкнуть к своему воинскому чину, так же как молодые офицеры не могли приучиться называть профессора по имени и отчеству: погоны полковника их явно смущали.
Корсуненко промолчал.
- Да, не спится что-то, - задумчиво промолвил профессор. - На воздух бы надо, пожалуй, да ночь.
- Не ночь, уже утро скоро. Пять часов, - откликнулся разбуженный негромким разговором Дронов. - А что, если и" впрямь прогуляться?
Люблю бродить по ночам. Привычка солдатская, знаете…
Дронову совсем недавно минуло двадцать три, и он еще любил немного порисоваться своим "солдатским" положением.
- В самом деле, пройдемся, товарищ полковник? - поддержал Корсуненко.
- Спасибо, друзья мои. Я, разумеется, не против, если вы согласны.
Одевшись, они вышли на улицу.
- Куда путь держим? - спросил Виктор Иванович своих спутников.