В тот вечер Тимоша да и все, кого фронтовая судьба свела в подвале на окраине немецкого городка северо-восточнее Гольдапа, не знали, что танковая дивизия эсэсовцев "Мертвая голова" ударила с севера в открытый фланг нашей подвижной группировки и прошла по ее тылам. В ожесточенном бою наши танкисты потеряли несколько машин, но вырвались из огненного мешка и отошли по горбатому мосту через канал; этот канал тянулся по восточной окраине городка. А городок, куда наши танки ворвались вчера, снова оказался в руках противника.
Тимоша упрямо продолжал сваливать всю вину на какой-то батальон, который драпанул на левом фланге.
- Дался тебе этот сосед слева!
- По-видимому, противник собрал танковый кулак, - предположил лейтенант, - и нанес удар стратегического значения.
- Не могут сейчас немцы… такой удар, - возразил Черемных тихо, но убежденно.
- Почему же?
- Потому что сам Черняховский операцией командует, - встрял в разговор Тимоша. - Черняховского следом за мной на этот фронт перебросили. Мировой мужик! Я его хорошо знаю.
- И давно? - Пестряков нахмурился, а усмешку спрятал в уголках рта.
- Видел однажды, - стушевался Тимоша. - На понтонном мосту, когда Десну форсировали. Потом мы встретились во вторичный раз. Под Оршей. На Минском шоссе…
- Понятно, - Пестряков ухмыльнулся в обкуренные усы, - Это когда Черняховский с тобой военный совет держал? Вас тогда всего двое и было. Командующий фронтом да ты, рядовой.
- Я тогда еще в младших лейтенантах ходил, - Тимоша заморгал белесыми ресницами. - Уже погодя в штрафную гвардию попал.
В подвале наступила тягостная тишина.
- Попал, да не пропал! - как можно бойчее сказал Пестряков и при этом повел шеей так, словно ему стал узок непомерно широкий воротник шинели.
Никто не стал расспрашивать Тимошу - о таких вещах допытываться не полагается.
- Но можно искупить свою вину, - поспешил с утешением лейтенант. - К вам вернется тогда звание, хорошая репутация и…
- В том-то и дело, - перебил Тимоша мрачно. - Репутация моя подмоченная.
- Огонь на войне все сушит, - через силу подал голос Черемных. - Высушит и твою репутацию.
- Если только успеет, - хохотнул Тимоша, - Гитлер-то уже доходяга… Так что двинусь я. Пока не кончилась война. Может, доберусь до своих…
3
Тимоша повесил автомат за спину, придержал рукой гранаты, висящие на поясе, решительно повернулся и сделал шаг к оконцу, показав при этом изодранную, всю в рыжих ожогах шинель.
Он уже собрался было выдернуть подушку из проема.
- Отставить! - прогремел Пестряков. - Некуда тебе сейчас идти. И нечего на авось воевать.
- Еще один командующий на мою голову! Ты что, с танка упал? Или забрался повыше - с крыши?
- Умственно нужно воевать, а не очертя голову. - Пестряков старался говорить спокойно, отвергая сварливый тон Тимоши.
- Да кто ты такой есть, чтобы командовать мной?
- Гвардии рядовой Пестряков.
- Ну вот видишь… А я все-таки разведка. "Глаза и уши"! Если бы вы, - Тимоша повернулся к лейтенанту, - приказ отдали… совсем другое дело!
- По-видимому, товарищ Пестряков прав. - Лейтенант залился румянцем. - Зачем же идти на верную гибель?
- Ты же нас от расстрела в спину выручил! - Пестряков стукнул черным кулаком по карте, и плошка подпрыгнула, как при близком разрыве. - А сейчас оставляешь без боевого питания. У тебя же целый клад - гранаты живые…
- Зато диск пустой, - развел Тимоша крупными, не по росту, руками. - Расстрелял. Чуть не до пуговицы. Караулил вашу эвакуацию…
- Знаю, что не расписывался пулями на заборе… Ну а пистолет трофейный?
- И вовсе холостой. - Тимоша пренебрежительно швырнул парабеллум в угол подвала.
- Прав Пестряков, - промолвил Черемных. - Стоящий солдат на рожон не лезет…
Тимоша внимательно посмотрел на Черемных, послушно отошел от оконца и уселся на пол. Он дунул в пустые ножны от кинжала:
- Мое холодное оружие…
- Тем более озорство - чуть не с голыми руками через фронт отправляться, - добавил Пестряков мягче, тоном убеждения. - И местность в лицо не знаешь. Как вы думаете, товарищ лейтенант? Нужно подсчитать боеприпасы, - тактично распорядился Пестряков.
Лейтенант торопливо кивнул в знак согласия.
У Черемных и лейтенанта оказалось по семнадцати патронов - по девяти в пистолетах и по восьми в запасных обоймах.
У Тимоши в диске осталось всего-навсего три патрона и, после того как он подорвал кухонную плиту, четыре гранаты.
Пестряков насчитал у себя в диске автомата двадцать три патрона, гранат у него не осталось, из холодного оружия был кинжал.
- Все боевое питание разделим потом по справедливости, - решил Пестряков. - Арсенал-то у гарнизона нищий. Так что беречь каждый припас!.. А карту я покуда, товарищ лейтенант, у себя оставлю. - Он властно разгладил сгиб карты черной костлявой рукой.
- Я за карту отвечаю. Обязан вернуть, как только…
- Вот именно - как только! В этом "только" вся суть и прячется. Карта имеет цену, когда ее живые руки держат…
Лейтенант отдал Пестрякову свой слегка обугленный планшет. Затем он решительно расстегнул на груди кожаную куртку, извлек кумачовый сверток и положил на стол.
- Наше знамя, - произнес лейтенант, волнуясь. - Танковой бригады…
От полотнища пахло дымом, горелой материей.
Пестряков встал с табуретки.
Черемных облокотился, как бы порываясь встать с кушетки.
Тимоша при виде знамени тоже поднялся с пола, подтянулся.
"Вот почему лейтенант наш ходил такой высокогрудый! - Пестряков посмотрел на него с симпатией. - И что мне, старому хрычу, не понравилось в нем? Румянец еще не слинял? Румянец воевать не мешает. Курить не научился? Здоровее будет. Замполит Таранец тоже из некурящего сословия… У знамени вот осколками материя посечена, краешек обугленный, - наверное, выручил от огня в самую горячую минуту…"
Сообща решили упрятать кумачовый сверток в мороженицу, стоящую в углу подвала. Если хоть один из них, из четырех, останется жив - вместе с ним выживет и знамя…
Лейтенант сидел на полу подвала, держа руку на груди, там, где еще недавно прятал знамя. Он прислонился кожаной курткой к стене, спиной ощущая стылый камень, и мучительно обдумывал все происшедшее.
Решение спрятать знамя в подвале, безусловно, правильное и сомнений не вызывает. Чего тут долго раздумывать? Вчетверо увеличились шансы на спасение знамени, арифметика простая.
Но лейтенанта смущала легкость, с которой он добровольно подчинился усатому десантнику, этому Пестрякову.
Ведь что значит в подобной обстановке отдать свою карту? Это равносильно тому, чтобы отказаться от командования. У кого карта - тот и командир.
"Конечно, у рации я - главный. В училище даже окрестили снайпером эфира. И сейчас знаю шифр на память. Взялся бы передать в штаб любую секретную радиограмму. Еще не разучился стрелять по движущимся целям.
Только где она теперь, моя рация? Кому нужен шифр? Где мой пулемет, где они, движущиеся цели?.. Ну а под открытым небом… И раненого я нес нескладно. И ошибся насчет углового дома. И про карту десантник вспомнил раньше. И взялся за перевязку. И штрафника этого не пустил на верную гибель… Значит, все дело в том, что десантник - рядовой? Но ведь я - танковых войск лейтенант! А если бы в этом подвале оказался летчик, интендант или, допустим, военфельдшер? Брать на себя командование из ложного самолюбия? Все равно как если бы врач-психиатр взялся лечить чью-то блуждающую почку - не то ее нужно вырезать, не то пришить. Ну а если бы люди из-за моей амбиции пострадали? Ведь три жизни, не считая собственной!.."