- А теперь приоденемся. - И подала новенькие коричневые брюки и синюю рубашку. На полу стояли блестящие штиблеты.
Перехватив его восхищенный взгляд, Серафима Филатовна пояснила:
- Тоже твои, надевай поскорее.
В коридоре Миша столкнулся с Антоном Ефимовичем.
- Молодец. По-военному справился, - разглаживая усы, похвалил он. - Пошли. "Карета" ждет. Я уже запряг.
Конь шел легко, высоко выбрасывал копытами комья земли.
Через полчаса мягкие, на резиновом ходу дрожки остановились около ворот школы крестьянской молодежи.
- Вот и приехали! - Антон Ефимович молодо соскочил на землю. - Пойдем.
Директора школы отыскали в саду. Заметив их, директор с палкой в руке, круто налегая на левую ногу, пошел навстречу.
- Здравствуйте, Тихон Николаевич! - Улыбаясь, как старому знакомому, Белецкий протянул руку. - Мы опоздали?
- Да нет. Приемная комиссия соберется через неделю. - Тихон Николаевич провел широкой ладонью по крепкому Мишиному плечу. - Школа наша такая, что и общее и специальное образование дадим. Агрономом будешь. Такие кадры селу позарез нужны.
- Парень послушный, умница, - вставил Антон Ефимович, - и трудолюбия не занимать.
- Вот видишь, какую тебе лестную аттестацию дают, - улыбнулся директор. - Таким и будь. У тебя, брат, все еще впереди.
Глава 12
В общежитии - покосившемся бараке - коротко стриженная женщина с метлой в руках спросила:
- Тебе куда? - И, не дождавшись ответа, добавила: - Новенький? В восьмую.
Миша открыл дверь с небрежно нанесенной мелом восьмеркой, а навстречу - два подростка. Чубатый толстяк с редким белесым пушком на верхней губе поинтересовался:
- К нам?
- Сюда прислали.
- Располагайся, но учти: у печки занято.
В комнате ни одной койки, стекла выбиты. Миша смутился, не зная, как быть. Поискать, где получше? Но у выхода столкнулся со светлоглазым, русоволосым мальчишкой.
- Тоже сюда? - спросил тот.
- Сюда, но вот смотрю…
- А что смотреть? Давай поближе к печке.
- Уже заняли. Были тут двое.
- А, это мордатый с пузанком? Не их ли мешки да железный сундук за печкой? Пошли они… Располагайся поближе к очагу, не церемонься. Тебя как?
- Горновой, Мишка.
- А я Колька Сурмин. Подкрепимся? У меня тут целое богатство. - Достал из кармана огурцы и бурые, не успевшие созреть помидоры. - Бери. Порубаем, рванем в леваду за камышом, а то на голом полу ребра поломаем.
Миша поспешно развернул свой узелок.
- И мне хозяйка кое-что завернула. Не хотел брать, обиделась.
- Чудак. Отказываться от харча грех.
В большом льняном полотенце оказалось полбуханки хлеба, сало, кусок брынзы. Колька ахнул:
- Вот это, я понимаю, хозяйка!
- Окна позатыкать бы. Сквозит, как в трубе, - сказал Миша.
- Завтра что-нибудь придумаем, - ответил Колька. - А теперь - за камышом.
Принесли два снопа.
- Бросай рядом. Будем греть друг друга. Станет жарко, - усмехнулся Николай.
И от этой шутки неунывающего хлопца теплее стало на душе.
До наступления темноты ребята побывали на огороде. В пожухлой ботве отыскали несколько скрюченных огурцов, а Николай, кроме того, выкопал две большие морковины.
Спать на сухом камыше неплохо, если бы не адский холод.
- На двоих одну бы ряднину, - прошептал Мишка.
- К тетке Фросе надо махнуть, - ответил Колька, - она у меня одна, и я у нее тоже. Радехонька будет. Сирота я. Ни отца ни матери.
Тетю Фросю ребята встретили в огороде. Она резала на мелкие кусочки желтую тыкву. Увидев ребят, всполошилась:
- Николай! Ай, молодец!
- Это мой дружок, Миша.
- Скорее, скорее в дом, ребятки.
Через несколько минут она пригласила ребят к столу, угощала настоящим чаем и вкусными пирожками, а на прощание сунула Николаю под мышку его большое одеяло, Мише завернула в коврик мягкую, невесомую подушку.
- Матрасики бы вам, - сокрушалась она, - да нет… Обязательно приходите еще.
Тетя Фрося проводила ребят до самой окраины местечка. Эта ее встреча с племянником была последней. Поздней осенью Сурмин узнал, что она внезапно умерла.
Учился Миша успешно, получал по всем предметам отличные оценки. Преподаватели ставили его в пример. Вскоре Мишу единогласно приняли в комсомол, а потом избрали членом бюро. Работа в комсомоле отнимала немало времени, но и учила многому, оттачивала классовое сознание, укрепляла идейную убежденность.
Глава 13
Избранный в состав совета школьной первичной организации Осоавиахима, Миша был назначен помощником руководителя стрелкового кружка и много времени проводил в сооруженном самими учениками тире, выдавал патроны по указанию руководителя кружка Григория Остапенко - бывшего бойца Красной Армии. И еще Миша отвечал за каждую стреляную гильзу. Свои обязанности выполнял с душой, за что получал дополнительно по одному-два патрона. Так натренировался, что бил только в десятку.
- Молодец, - хвалил его Остапенко. - На военное дело силы не жалей. Призовут в армию, а ты - почти подготовленный боец. Осоавиахим - это тебе не игрушка, а настоящая школа закалки и мужества.
- Я, Григорий Васильевич, готов хоть сегодня в Красную Армию, так ведь не возьмут. Годами не вышел. Да и годен ли?
- Годы работают на тебя. Не успеешь и глазом моргнуть, как подоспеют. А насчет годности скажу: стрелок отменный, не хлюпик, сын буденновца. Кому же, как не тебе, доверить службу Отечеству.
* * *
Окрыленный, Миша побежал в столовую. По пути встретил взволнованного секретаря комитета комсомола Петра Довганя.
- Пошли в клуб скорее, - сказал Петр.
- Зачем?
- Как зачем? Тебе разве не сказали? Клава Мунтян умерла.
- Да я же с ней в субботу говорил, здорова была, на хутор собиралась.
- Была с девушками, а когда возвращалась, подстерегли их кулацкие сынки, надругались. Клаву так изуродовали, что и спасти не удалось. Умерла в больнице. Бандюков задержали. Главарем был какой-то Курт.
- Если Курт, то, наверное, Штахель. Я знал его, гада.
Да, Миша не сомневался, что это мог быть только тот самый долговязый негодяй, который бросил тогда песок в глаза избитому и вкопанному в землю пареньку.
* * *
Любимицу школы, заводилу во всех добрых делах Клаву Мунтян похоронили с почестями. А вскоре состоялся суд. Главарей - Курта Штахеля и Петра Рудого - приговорили к высшей мере наказания, остальных - к разным срокам заключения. В школе еще долго кипело негодование по поводу зверства кулацких сынков. Не случайно, когда в начале тридцатого года встал вопрос о ликвидации кулачества как класса, комсомольцы школы откликнулись на партийный призыв с большим воодушевлением. Они посчитали нужным с хуторскими кулаками-мироедами рассчитаться в первую очередь.
Глава 14
Это было в январский морозный день. В лекционном зале школы комсомольцы ждали секретаря партячейки Корнея Степановича Мартынова.
Ребята любили его как родного отца. Несмотря на большую занятость, он, участник революции и гражданской войны, находил время, чтобы рассказать комсомольцам о непобежденной крепости - броненосце "Потемкин", о том, как большевики Черноморского флота готовили восстание, о связях, установленных в канун революции с Женевой, где находился Ленин. С волнением слушали комсомольцы его рассказы о бесстрашном большевике, артиллерийском унтер-офицере с "Потемкина" Григории Никитиче Вакуленчуке, возглавившем восстание, и о том, что похороны партийного вожака превратились в Одессе в политическую демонстрацию трудящихся и моряков.
Много рассказывал Корней Степанович и о жестоких схватках с буржуазией в дни Октябрьской революции, с белогвардейщиной в пору гражданской войны. При этом непременно подчеркивал, что битва с врагами Советской власти не закончена и предстоит долго бороться за коренную перестройку деревни, что эта борьба потребует напряжения моральных и физических сил. Мировая буржуазия, говорил Корней Степанович, никогда не примирится с победой рабочих и крестьян в нашей стране. Потому и не следует забывать ленинского завета - всякая революция лишь тогда чего-нибудь стоит, если она умеет защищаться.
О чем скажет Мартынов сегодня?
Дверь распахнулась, и порог неторопливо переступил плотный, невысокого роста, с небольшими черными, как смоль, усами и такими же бровями Корней Степанович. Тепло улыбнувшись, снял на ходу полушубок и направился к трибуне.
- Извините, ребята, за опоздание, - сказал он. - Но что поделаешь? Занесло дорогу, коню по брюхо. Еле пробрался.
И Мартынов повел речь о пленуме райкома партии, на котором обсуждались конкретные вопросы по претворению в жизнь решений ЦК ВКП(б) о коллективизации сельского хозяйства и на этой основа - ликвидации кулачества как класса. А когда закончил выступление и сел за стол, со всех сторон раздались голоса;
- С Демида начать надо! Навалиться на Ракитный! Туда бы добровольцев покрепче!
- Правильно! - согласился Мартынов.
Михаил Горновой подошел к столу в числе первых.
- Миша? - Мартынов улыбнулся ему. - Беседовал как-то с твоей мамашей. Порассказала о хуторском кулачье. Измывались над вами люто.
Михаил подтвердил:
- Еще как, и не только над нами.
Когда в список был внесен тридцать второй доброволец, Мартынов поднял руку:
- Для хутора, достаточно.
Инструктируя добровольцев, Мартынов предупредил: