- Да, да, - переводя дыхание, отозвалась Оксана.
Солдат подошел ближе, поудобнее расставил костыли, посетовал:
- Никак не привыкну к этим деревяшкам. Из Мартыновки я, Лукьян Мозговой.
- Заходите скорее, садитесь, - дрожащими руками поставила перед ним табурет, взяла костыли, приставила рядом к стенке и умоляюще смотрела на него. А он:
- Вот и хорошо, что сразу к вам попал. Роман уж очень просил непременно поскорее навестить.
Как боялась Оксана спросить его, жив ли муж. Но он угадал ее мысль.
- Живой, живой супруг ваш, - улыбнулся Лукьян. - В госпитале он. Кланяться велел. Я ведь в ихнюю кавалерийскую бригаду от белых перебежал. Заняли беляки кулацкое село Андаровку, пир у них горой. Ну я и воспользовался - удрал, рассказал красным все как есть. Они, конечно, мои балачки перепроверили…
Прихватив с собой перебежчика, знавшего расположение вражеских сторожевых постов, разведчики скрытно приблизились к Андаровке, затаились в ближайшей балке. А когда во вражеском стане наступила тишина, эскадронный поставил задачу снять боевое охранение, разгромить штаб, захватить пленных.
- А ты, Роман, со своим взводом будешь в прикрытии, - приказал командир эскадрона Горновому.
Боевое охранение сняли без особого труда. Два солдата, выставленные на пост на окраине деревни, дрыхну ли.
- Отпустите, братцы, - став на колени, хныкал один.
А второй, с длинными вислыми усами, добавил:
- Земляки мы. У обоих детишков куча. Жду-ут…
Приблизился эскадронный. На ходу бросил Роману:
- Пленных за село и жди меня.
Беляцкий штаб размещался в волостной управе. Налет разведчиков был настолько неожиданным, что белые опомнились лишь после того, как захваченная у них повозка вихрем летела за околицей. В задке лежали два связанных офицера.
- Прикрывай, - крикнул эскадронный Роману, когда повозка поравнялась с ним.
Как только эскадронный оторвался, Роман был готов тронуться следом, но, взглянув на связанных казаков, опешил: "Как же с ними?" И тут, будто подслушав его мысль, подал голос один из разведчиков - широкоплечий, могучий парень:
- А с этими гадами, - кивнул он в сторону пленных, - что делать? - И, выхватив саблю, порывисто шагнул вперед.
- Постой, рубака! - сдержанно произнес Роман.
Вытянувшись в струнку, казаки взмолились:
- Возьми, командир, с собой. Верой и правдой отслужим. Свои мы, христиане… А там детушки малые… Пощади.
Роман еще больше заколебался, вспомнив своих ребятишек. Схватил одного беляка и бросил, как сноп, поперек седла, а вскакивая на коня, крикнул здоровяку-разведчику:
- Богун! Подцепи и этого! Авось, пригодится.
И как только разведчики тронулись по большаку вслед за эскадроном, со стороны Андаровки послышались выкрики и лошадиный топот. Роман понял, что белые спохватились и вот-вот нагонят взвод. Оценивая обстановку, вначале он подумал было укрыться в лощине, чтобы потом свернуть в сторону, но - поздно: цоканье и храп коней приближались. "Не уйти", - ошпарила мысль. Роман круто мотанул головой назад и, убедившись еще раз, что от погони не уйти, натянул поводья. Послушный конь встал как вкопанный.
- К бою! - скомандовал Роман. - По коннице, залпом - огонь!
Взвод повалился на землю, открыл огонь. Среди беляков началось замешательство. И тут Роман увидел, как пленный, увезенный им на коне, со страшной силой ударил ногой в живот "землячка", целившего из нагана Роману в спину.
- В мотне он прятал свой наган, - выкрикнул казак и стал торопливо палить по белякам. - Ешо повоюем, а это дерьмо… - Он повернулся и выстрелил в подползавшего "землячка".
Деникинцы, спешившись, пошли в атаку, и казалось, разведчики вот-вот будут смяты. Но с тыла спешил на помощь эскадрон. Он врубился в боевой порядок беляков. В темноте послышалась пальба, брань, лязг штыков и стоны. Не выдержав внезапного удара, белые начали отступать.
К Роману подскочил на трофейном коне пленный казак с винтовкой.
- Приказывай, товарищ командир. Я - с вами.
На подступах к селу эскадрон дал еще несколько залпов и, круто развернувшись, умчался назад. К нему присоединился взвод Горнового.
И вдруг рядом разорвался снаряд. Роман почувствовал, что падает, но чьи-то сильные руки удержали его в седле.
- Такие вот дела, - закончил свой рассказ Лукьян. - Справно воюет муж твой. А теперь - в госпитале. Уже поднимается и. даже ходит помаленьку. Просил передать вот это.
Лукьян протянул Оксане большие карманные часы:
- Наказывал, чтобы сберегла Мишутке.
Инвалид вышел из дома, поковылял по длинной улице, придавленной низкими облаками, а Оксана долго смотрела ему вслед и не знала, радоваться или плакать. И часы… Зачем они, уж не перед смертью ли отдал как последнюю память о себе?.. А вдруг инвалид смалодушничал, увидев целый выводок осиротевших птенцов?
Ночью приснился ей Роман, нелюдимый, чужой. Потянулась к нему, а он сурово насупил брови, начал упрекать ее в чем-то, и вдруг - огненная вспышка. Падает Роман. И вот уже его без гроба опускают в могилу, вокруг стоят понурые конники. Рванулась к нему, но красноармейцы сомкнулись, преградив ей путь. А потом - никого вокруг. Одна у свежего холмика. Упала на колени и, задыхаясь, скрюченными пальцами разрывает землю…
Утром, когда Оксана наклонилась к жарко полыхавшей печке, старшая девочка Варя спросила:
- Кто тебя мукой обсыпал, мамочка?
- Какой мукой? - выпрямилась Оксана, уловив в детском взгляде тревогу.
Подошла к зеркальцу, взглянула в него: по темно-каштановым волосам ее пролегла белая прядь.
- Это так… - успокоила она дочурку.
Накормила детей, выпроводила их гулять, но через несколько минут с шумом распахнулась дверь, и все они, визжа от радости, ворвались в дом:
- От папки письмо!
Перед ней ликующий, радостный стоял старший сын с поднятым над головой конвертом. Дрожащими пальцами вскрыла его, повторяя: "Сейчас, сейчас, детки", - а сердце колотилось так, что казалось, вот-вот вырвется из груди.
Раскланявшись родителям, расцеловав жену и детей, Роман дальше сообщал о событиях на фронте и о своем житье-бытье. "Долго вам не писал, потому как и бросить письмо некуда. Беляки, то с фронта, то с тыла, а тут появился какой-то Махно. Дали ему по шее. Подошла к нам конница самого Буденного, так что и Деникину скоро конец, а там и войну прикончим. Как мы воюем, о том, думаю, Лукьян Мозговой рассказал. На войне нелегко, всяко бывает. Но верю, что победим и встречу вас. Какая это будет радость великая! Жди, милая, не печалься. А вы, детки, слушайтесь матери и помогайте ей во всем".
Глава 3
Оксана не была избалована радостями жизни. Она познала их лишь в самом начале супружества, но тем не менее не могла допустить, что счастье от нее ушло безвозвратно. Она верила своему Роману всегда и во всем. Поверила и теперь, что скоро вернется. А значит, недалек тот день, когда счастье возвратится к ней. Пробудившуюся в ее душе надежду можно было объяснить и полученным от мужа письмом, и наступлением весны. Раньше обычного появились перелетные птицы, зазеленели поля, лопнули почки на деревьях. Но местные старожилы покачивали головами: ни тебе звона жаворонка, ни гомона воронья, все больше ведреные дни - ясные, солнечные. И предчувствия сбылись. Беда обрушилась со всей жестокостью: наступила несносная жара, земля утонула в сизой, полыхающей дымке. А вскоре поднялись черные бури.
Озими, дружно зазеленевшие в первые дни, сгорели на корню. Земля сморщилась, покрылась глубокими, зияющими трещинами. Оголились деревья, пересохли колодцы. Лебеда и та сгорела. Даже лиман почернел, убежал далеко от берегов.
Только в начале сентября пошли первые дожди, да так зачастили, что размыло дороги, с гор камни поползли, лиман, выйдя из берегов, затопил половину опустевшего хутора.
Лето двадцать первого было страшным. Ни пуда хлеба, ни ведра картошки не собрали хуторяне. Надвигалась голодная, холодная зима. И все-таки Оксана не теряла надежды, верила, что вернется Роман, а с ним не страшны никакие испытания. Но время шло, уже потянуло холодным северком, повалили обильные снега, завыли метели, а от Романа - ни весточки.
И вдруг на хутор - сразу, в один день - три извещения. Одно из них - о гибели Романа Горнового.
Прочитав его, Оксана молча повалилась на топчан. Очнулась лишь поздней ночью, услышав над головой сиплый голос. Увидела в углу, под образами, слабый огонек, а рядом - склонившегося над нею свекра. Старик причитал:
- Не убивайся, Ксаша. Что же теперь? Надо как-то вот их, галчат, в жизню выводить.
А рядом старуха голосит, дети плачут.
Спохватилась: "Что же это я, при детях-то", - умолкла, думая о том, что она теперь одна - их опора, а они - ее радость и счастье.
Но как уберечь это счастье, если мучной ларь выметен щеткой, чуть ли не вылизан детскими языками. Растолкли в ступке и те последние горсти кукурузы, что дедушка Алексей принес в карманах.
Дети, обессилев, лежали на печке, а если двигались, то как по льду, боясь упасть. "Пока не поздно бежать надо из этого ада, - думала Оксана. - Не везде же такое".
С этой мыслью и пришла к старикам. Свекровь, тщедушная, несловоохотливая, всплеснув руками, расплакалась, а дед произнес горестно:
- Никого не останется закрыть глаза нам. Петра ждем с германского, Андрей в городе, Анну муж увез в дальние края.