Угощения, расспросы, воспоминания затянулись за полночь, а когда Миша поднялся, чтобы распрощаться, Белецкие запротестовали.
- Не хочу и слушать. Что ты надумал? - послышался грозный бас Антона Ефимовича.
- Нет уж, Мишенька. Не позволим, - поддержала Серафима Филатовна. - Ты нас обидишь. Да и куда в глухую ночь?
Люся, прижавшись к дверному косяку, насупила брови.
А когда Горновой шагнул к двери, показала большой ключ:
- Вот видишь? Пути перекрыты, не отпустим. Десять лет не виделись, и бежать? Не выйдет. Ты ведь и наш. Понял?
- Понял. - Широко улыбаясь, Миша поднял руки. - Сдаюсь.
Когда погасили свет, в доме наступила тишина. Но никто не спал. Лежа под мягким легким одеялом, Миша прислушивался к каждому шороху за стенкой. Там Люся - его радость и счастье. Сердце билось учащенно, замирало от восторга. Такое чувство он испытывал впервые.
А Люся думала о нем. Именно таким и представляла его в своих девичьих мечтах: сильным, верным.
После завтрака они отправились к морю.
- Как хорошо здесь, Миша, правда? - спросила Люся, спускаясь по крутому склону.
- Неповторимо. Родился я на лимане, в детстве он был для меня морем. Искупаться бы, да холодно.
- Приезжай в следующем году летом. Вот тогда…
- А я был уверен, что в следующем году приедем вместе.
- Ты приехал за мной? Мишенька! Да с тобой хоть на край света. Но как с аспирантурой?
- А что, если перерыв сделать? Я не могу без тебя, - очень серьезно произнес Миша.
- Лучше бы, конечно, перевестись. Поговорю на кафедре, может, что и получится.
- А если нет, то, значит, еще два года?
- Видно, так, - помедлив, ответила Люся.
- Поедем. Брось все. Потом разберемся. Мы будем вместе. Ведь это счастье.
- Мишенька! Надо подумать. - Прижимаясь к любимому, Люся с волнением думала о том, как ей быть, а сердце выстукивало: "Миша", "институт", "аспирантура".
Поблекшее солнце, плеснув на прощание слабыми лучами, скрылось за хмурыми облаками. С моря потянулись последние чайки.
- Похолодало. - Люся, поеживаясь, крепче прижалась к плечу Михаила. - Пойдем. Родители будут волноваться. Не могут привыкнуть, что я давно взрослая.
В трамвае было пусто, гулял сквозняк.
- Озябла? - спросил Горновой, прижимая Люсю к себе. - Вот так бы всю жизнь, не расставаясь.
- Так и будет, Мишенька. А теперь тебе надо поехать домой. Наверно, уже розыск объявили. - Люся озорно улыбнулась. - И никаких возражений.
- Подчиняюсь, но завтра приду чуть свет.
Он и в самом деле с утра уже был у Белецких.
- Пока Серафима Филатовна готовит завтрак, пойдем ко мне, покажу кое-что, - пригласил Антон Ефимович, направляясь в кабинет.
Миша охотно согласился.
- Вот мое богатство. С ним не расстаюсь ни при каких обстоятельствах, - повел старик взглядом по стеллажам.
- Да тут несколько тысяч томов!
- Дело не только в количестве. Здесь редчайшие произведения. Вот например, "Притчи Эссоповы на латинском и русском языке". Напечатаны в Амстердаме собственным типографом Петра Первого Иоганном Тессингом в тысяча семисотом году.
- А вот еще один шедевр: "Путешествие изъ Петербурга въ Москву", - прочитал Миша на титульном листе. Ниже пробежал славянский текст: "Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй".
- Прижизненное издание Радищева, - пояснил Антон Ефимович. - Вышло в свет в мае тысяча семьсот девяностого года в количестве шестисот пятидесяти экземпляров. Интересно, что типография была в доме самого писателя, а издание происходило "по-семейному". Набирал таможенный надсмотрщик Богомолов, тискали крепостные, корректуру держал сам автор. Молва о книге загудела набатом, едва первые экземпляры попали к читателям. Так смело и дерзко восстать против рабства, против крепостничества и самодержавия, как это сделал Радищев, до него никто не посмел даже в мыслях. Судьба Радищева известна. Ладно, потом еще пороемся в книгах, а сейчас потолкуем о наших делах.
Сели. Антон Ефимович долго молчал, видно, размышлял о чем-то очень серьезном.
- Ты меня радуешь, Михаил, - наконец сказал он. - Силой своей, умом, сознанием, убежденностью.
- Вам спасибо, Антон Ефимович. Помните, как везли меня в школу крестьянской молодежи?
- Как не помнить? Но это было только начало. А дальше ты сам по жизни шел. И потому, что держал правильный курс, кое-чего добился. Именно кое-чего. Не забывай о перспективе. Я вот вспоминаю. Пошел я по военной стезе - офицер гвардии, служба при дворе. Ну и деньжата в кармане - соблазны всякие. Опротивело. Другие в академию генерального штаба, а я не захотел служить монарху, подался в деревню. Когда свершилась Октябрьская революция, счел самым верным служить народу в рядах молодой Красной Армии, но оказался слабо подготовленным. Выручило то, что попал к хорошим людям. Научили военспеца уму-разуму, пошире открыли глаза на жизнь, за что и буду благодарен до конца дней. В рядах молодой Красной Армии воевал против Деникина, а потом на Дальнем Востоке, дошел до Владивостока. - Антон Ефимович пошарил в ящике своего большого старинного стола, достал шкатулку.
- Вот он.
Миша первый раз в жизни увидел так близко орден Красного Знамени.
- Ты живешь в другое время, - продолжал Антон Ефимович, - хорошо понимаешь, что будешь служить своему народу. Надо поставить перед собой цель - глубже овладеть военными знаниями. А для этого надо окончить академию.
- Вы, Антон Ефимович, заглянули мне в душу! - воскликнул Михаил. - Академия - моя заветная мечта, но вот… - Миша смущенно умолк, опустил голову.
- Что за "но"?
- Как-то неловко…
- Смелее, товарищ лейтенант!
- Антон Ефимович, мы с Люсей… решили пожениться.
- Мы с Серафимой Филатовной иначе и не думали…
Антон Ефимович намеревался продолжить разговор, но донесся протяжный звонок.
- Вот и она. Легка на помине.
- Все в порядке! - воскликнула Люся, сияя от радости.
- Пора за стол, - предложила Серафима Филатовна. - О делах - потом.
После завтрака Люся таинственно сообщила:
- Отпуск разрешили и насчет перевода не возражают. Надо, чтобы дали согласие там, в вашем институте.
- Видишь, как все здорово! - Миша нежно поцеловал ее в щеку, - А я с отцом говорил.
- О чем?
- О нас.
- А он?
- Добро дал.
- Думаю, и мама не против. Она тебя как сына любит.
Серафима Филатовна, и верно, не возражала. Спросила только:
- В дорогу-то когда?
- Через две недели, - ответил Михаил.
- Стало быть, еще есть время наглядеться на вас.
До свадьбы оставалось несколько дней, и вдруг - телеграмма: "Лейтенанту Горновому срочно прибыть к месту службы". Это было третьего декабря тридцать девятого года. "Возможно, в связи с событиями на финской границе", - подумал Миша.
С большим трудом успокоив мать, он поспешил к Белецким.
- Что-то случилось? - спросил Антон Ефимович, заметив, как взволнован Михаил, а прочитав телеграмму, развел руками. - Тут, брат, ничего не попишешь. Служба. Что ж, пока отложим свадьбу.
Глава 25
Михаила включили в лыжный батальон добровольцев. На пятый день он оказался на Волге, под Куйбышевом. Там формировался и проходил подготовку батальон. Назначенный на должность командира роты станковых пулеметов, Горновой срочно приступил к обучению бойцов по специальной программе. Кроме того, каждый день в свободное время пробегал на лыжах по двадцать километров: опыта торить лыжню было у него пока маловато.
Через месяц лыжный батальон мог с полной выкладкой совершать суточные переходы по резко пересеченной местности. После проверки специальной комиссией из центра погрузились в эшелон. Высадились из вагонов на полустанке в районе Костомукши, а оттуда своим ходом к самой границе.
Когда прибыли в назначенный район, провели несколько тренировок по преодолению горно-лесистой местности в условиях крепчайших морозов, а после того как люди несколько акклиматизировались, комбата вызвали за получением боевой задачи.
Не возвращался комбат долго. И хотя давно прошел ужин, наступило время сна, никто из бойцов не спал.
В шалашах было тихо. Поддерживая огонь в костерках, бойцы ждали возвращения комбата. Каждый думал о предстоящем боевом крещении. Как он сложится, первый бой? Было известно, что противник жестоко сопротивляется. Укрывшись в долговременных железобетонных сооружениях, он создал мощную систему пушечного и пулеметного огня перед всем передним краем. Слабее укрепленными остались лишь труднодоступные скалистые участки. Взломать вражескую оборону могла многочасовая огневая подготовка, которую предстояло обеспечить, по сути, одной артиллерии: авиация не имела достаточного опыта действий в зимних условиях Заполярья. Важная роль в штурме укрепленных районов отводилась и лыжным батальонам.
Наконец настал день и час, когда батальон, оставив обжитой, с приветливо-теплыми шалашами район расположения, бесшумно тронулся в сторону границы.
В тыл одного из узлов сильно укрепленной обороны батальон вышел, не вступая в бой. Дальше началось самое трудное - лежать много часов на трескучем морозе в ожидании наступления главных сил.
- Наконец - артподготовка. Под прикрытием огня лыжники приблизились к вражеским укреплениям. И как только огонь стих, бросились на штурм. Однако захватить вражеские доты с первой атаки не удалось. Они оказались хорошо подготовленными для круговой обороны. Лыжников встретил мощный пулеметный и пушечный огонь. Когда поднялись второй раз, были неожиданно атакованы пехотой, подошедшей с тыла.
- Противник с тыла! - прокричал Горновой.