Внезапно она почувствовала потребность что-то сказать в ответ. Ее молчание на фоне потока обращенных к ней слов встревожило ее.
- Мама, ах, мама! - воскликнула она. - За что он так любит меня? Я знаю, за что полюбила его - за то, что он прекрасен, как сама Любовь, - но что он нашел во мне? Ведь я его совершенно не стою. И все же, хоть я и понимаю, что ниже его, почему-то - сама не знаю, почему - я не чувствую себя приниженной. Я чувствую себя гордой, ужасно гордой! Мама, скажи, ты любила папу так же сильно, как я Прекрасного Принца?
Лицо ее матери вдруг побледнело под толстым слоем дешевой пудры, сухие губы искривила судорожная гримаса боли. Сибилла бросилась к ней, обняла ее и поцеловала.
- Прости меня, мамочка! Я знаю, как больно тебе говорить об отце. И я понимаю - это потому, что ты его так любила. Пожалуйста, не грусти! Сегодня я переполнена счастьем - наверно, как и ты двадцать лет назад. Ах, если бы счастье продолжалось всю жизнь!
- Дитя мое, ты слишком молода, чтобы думать о любви. К тому же, что тебе известно об этом молодом человеке? Ты даже не знаешь его имени. И вообще, у меня и без тебя хватает забот, особенно сейчас, когда Джеймс уезжает в Австралию. Право, ты должна думать и о других… Впрочем, как я уже сказала, если выяснится, что он богат…
- Ах, мама, мама, мне так хочется быть счастливой!
Миссис Вейн взглянула на дочь и с чисто театральной искусственностью, которая у актеров часто становится второй натурой, заключила ее в объятия. В этот момент отворилась дверь, и в комнату вошел коренастый, несколько неуклюжий юноша с взлохмаченными каштановыми волосами и большими руками и ногами. В нем не было и следа того изящества, которое отличало его сестру. Трудно было поверить, что они в таком близком родстве.
Миссис Вейн устремила свой взгляд на сына, и улыбка ее стала шире. Она воспринимала его в данный момент как публику и была уверена, что они с дочерью смотрятся очень эффектно.
- Могла бы оставить и для меня несколько поцелуев, Сибилла, - сказал юноша с шутливым упреком.
- Но ты же не любишь, когда тебя целуют, Джим, - отозвалась Сибилла. - Ты ведь у нас настоящий медведь!
Она подбежала к брату и обняла его. Джеймс Вейн нежно заглянул ей в глаза и сказал:
- Пойдем погуляем, Сибилла. Скорее всего, я больше никогда не увижу этот жуткий Лондон, но я не жалею об этом.
- Джеймс, не надо говорить такие ужасные вещи, - пробормотала миссис Вейн и, вздохнув, принялась латать какое-то чудовищно безвкусное театральное платье. Она была немного разочарована, что Джеймс не присоединился к их с Сибиллой трогательной сцене - это намного увеличило бы театральный эффект.
- Я это говорю, потому что так думаю, мама.
- Но ты мне делаешь больно, Джеймс. Надеюсь, ты вернешься из Австралии состоятельным человеком. Мне кажется, в колониях нет приличного общества - во всяком случае, приличного общества в моем понимании - поэтому, когда тебе удастся нажить состояние, сразу же возвращайся: ты сможешь добиться солидного положения только в Лондоне.
- Приличное общество! - пробурчал парень. - Очень оно мне нужно! Если удастся заработать деньжонок, то первое, что я сделаю, - заберу вас с Сибиллой из театра. Ненавижу его!
- Ах, Джим, какой ты ворчун! - засмеялась Сибилла. - Скажи, ты действительно хочешь пойти со мной погулять? Это было бы просто чудесно! А я думала, ты отправишься прощаться с друзьями - с твоим Томом Харди, который подарил тебе эту противную трубку, или с Недом Лэнгтоном, который смеется над тобой за то, что ты ее куришь. С твоей стороны очень мило, что последний свой день ты решил провести со мной. И куда мы пойдем? Слушай, давай погуляем в Гайд-Парке!
- Нет, я слишком плохо одет, - хмуро ответил Джеймс. - В Гайд-Парке гуляет только шикарная публика.
- Глупости, Джим! - шепнула ему Сибилла, поглаживая рукав его плаща.
- Ну, ладно, - согласился Джеймс после минутного колебания. - Иди одевайся, только не очень долго.
Сибилла, пританцовывая, выпорхнула из гостиной и, напевая, взбежала по лестнице. Вскоре ее легкие шаги послышались в комнате наверху.
Джеймс несколько раз прошелся взад и вперед по комнате, затем повернулся к неподвижной фигуре в кресле и спросил:
- Кажется, все готово к моему отъезду?
- Да, Джеймс, - односложно ответила миссис Вейн, не поднимая глаз от шитья.
Последние месяцы миссис Вейн чувствовала себя как-то неловко, оставаясь наедине со своим суровым и прямолинейным сыном. Человек, по природе своей неглубокий и неискренний, она приходила в смятение, встречаясь с ним взглядами, и не раз задавала себе вопрос, не подозревает ли он чего-нибудь. А он между тем не произносил больше ни слова, и молчание становилось невыносимым. Тогда заговорила она, напустившись на него с жалобами и упреками. У женщин лучший способ защиты - нападение, а лучший способ нападения - внезапное и необъяснимое отступление.
- Учти, Джеймс, ты сам себе выбрал жизнь моряка, - начала миссис Вейн, - так что ни на кого не пеняй, если она покажется тебе не слишком сладкой. А ведь мог бы поступить в контору какого-нибудь адвоката. Адвокаты пользуются большим уважением в обществе, их приглашают обедать в самые лучшие дома.
- Ненавижу конторы и ненавижу чиновников, - буркнул Джеймс. - И ты совершенно права - я сам выбрал себе такую жизнь. А тебе я скажу одно: береги Сибиллу. Заботься о том, чтобы ничего плохого с ней не случилось. Хорошенько смотри за ней.
- Не понимаю, зачем ты все это говоришь, Джеймс. Разумеется, я буду присматривать за Сибиллой.
- Я слышал, что в ваш театр повадился ходить какой-то молодой человек и что он взял моду заглядывать к ней за кулисы. Это правда? Что ему от нее нужно?
- Ах, Джеймс, ты в этих вещах ничего не смыслишь. Мы, актеры, привыкли, чтобы нам оказывали внимание. Мне тоже когда-то дарили цветы. В те времена умели ценить искусство игры. Ну а что касается Сибиллы… Я не знаю, насколько серьезно ее чувство. Но этот молодой человек - без сомнения, настоящий джентльмен. Он всегда так учтив со мной. И по всему заметно, что он богат. А какие чудесные цветы он присылает Сибилле!
- Но ты даже не знаешь его имени! - с напором воскликнул юноша.
- Да, не знаю, - с безмятежным спокойствием ответила его мать. - Он пока еще не открыл своего имени. Но мне кажется, это даже романтично. У меня такое впечатление, что он из аристократических кругов.
Джеймс Вейн закусил губу, стараясь себя сдержать.
- Береги Сибиллу, мама! - снова повторил он. - Присматривай за ней!
- Джеймс, ты меня очень обижаешь. Разве я мало забочусь о Сибилле? А кроме того, если этот джентльмен богат, почему бы ей за него и не выйти? Я уверена, он знатного рода. Это по всему видно. Сибилла может сделать блестящую партию, и они будут замечательной парой. Он действительно на редкость красив - все это замечают.
Джеймс проворчал себе что-то под нос и стал барабанить пальцами по стеклу. Когда он вновь повернулся к матери, собираясь ей что-то сказать, отворилась дверь и в комнату вбежала Сибилла.
- Что это вы такие серьезные? - спросила она. - Надеюсь, ничего не случилось?
- А что может случиться? - отозвался Джеймс. - Должны же люди хоть иногда быть серьезными. До свидания, мама. Обедать я буду в пять. У меня все уложено, кроме рубашек, так что ты ни о чем не беспокойся.
- До свидания, Джеймс, - ответила миссис Вейн, кивнув сыну с величественно-холодным видом. Ей очень не понравился тон, которым он разговаривал с ней, и что-то в выражении его лица пугало ее.
- Поцелуй меня, мама, - сказала Сибилла. Ее губы, нежные, как лепестки цветка, коснулись увядшей щеки и растопили иней на ней.
- Моя девочка, моя дорогая девочка! - воскликнула миссис Вейн, поднимая глаза к потолку - туда, где рукоплескала воображаемая галерка.
- Пойдем скорее, Сибилла! - нетерпеливо произнес Джеймс. Он на дух не выносил аффектации любого рода.
Они вышли из дому и отправились по унылой Юстон-роуд к центру города. Солнце, стараясь пробиться сквозь гонимые ветром тучи, то гасло, то вновь ярко вспыхивало. Прохожие удивленно посматривали на угрюмого, нескладного парня в дешевом, плохо сшитом костюме, и шедшую рядом с ним изящную, грациозную девушку. Эта странная пара напоминала увальня-садовника с изысканной розой.