- Затем он спросил меня, не пишу ли я для газет. Я ответил, что даже не читаю их. Он, видимо, был сильно разочарован и тут же пожаловался мне, что все театральные критики в заговоре против него и что все они, до единого, продажны.
- Тут, пожалуй, он прав. Впрочем, судя по тому, как газетчики выглядят, в большинстве своем они недорого стоят.
- Но ему они все равно не по карману! - со смехом сказал Дориан. - Пока мы с ним так беседовали, в театре стали гасить огни, и я собрался уходить. Но он еще некоторое время не отпускал меня, навязывая какие-то сигары, однако я от них отказался. В следующий вечер я, конечно, снова пришел туда. Когда хозяин увидел меня, он отвесил мне низкий поклон и стал уверять меня, что я по праву могу быть назван щедрым меценатом. Пренеприятный субъект, но, как ни удивительно, страстный поклонник Шекспира. Его театр прогорал пять раз, но причина, как он однажды с гордостью мне признался, была одна - любовь к великому "барду" (так он привык называть Шекспира). Он, по-видимому, считает огромной своей заслугой никогда не вылезать из банкротов.
- И он прав. Большинство людей становятся банкротами по прямо противоположной причине: они слишком много вкладывают в прозу жизни. А разориться из-за любви к поэзии - это действительно большая заслуга… Но лучше скажите, когда вы впервые заговорили с мисс Сибиллой Вейн?
- В третий вечер, когда она играла Розалинду. Я не выдержал и все-таки пошел к ней за кулисы. А до этого я ей бросил цветы, и она на меня посмотрела - по крайней мере, мне так показалось. Ну а старый еврей не отставал от меня, решив во что бы то ни стало отвести меня к ней. И я наконец сдался и уступил… Не правда ли, странно, что я не хотел с ней знакомиться?
- Нет, мне так не кажется.
- Интересно, почему, Гарри?
- Я объясню, но как-нибудь в другой раз. А сейчас мне хотелось бы послушать о девушке.
- О Сибилле? Знаете, она так застенчива, так кротка. В ней есть что-то совсем еще детское. Когда я стал восторгаться ее игрой, глаза ее широко раскрылись с очаровательным выражением искреннего удивления, как если бы она совершенно не сознавала, какой способностью воздействовать на людские души наделила ее природа. Мне кажется, мы оба немного нервничали. Старый еврей стоял, ухмыляясь, в дверях пыльной гримерной и все время бормотал что-то витиеватое о нас с Сибиллой, а мы с ней молча смотрели друг на друга, как дети. Старик упорно продолжал величать меня "милордом", так что я вынужден был уверить Сибиллу, что на самом деле я вовсе не лорд. Она ответила очень мило и несколько простодушно: "Вы скорее похожи на принца; я так и буду вас называть - "Прекрасный Принц"".
- Что ж, мисс Сибилла умеет говорить комплименты.
- Нет, Гарри, вы не так поняли ее слова. Она восприняла меня, как если бы я был персонажем из какой-то пьесы. О жизни она ничего не знает. Живет она с матерью, уставшей, увядшей женщиной, которая в тот первый вечер, когда я оказался в этом театре, играла леди Капулетти в каком-то дешевом платье ядовито-красного цвета. По ней сразу видно, что лучшие ее дни уже позади.
- Да, я знаю, как выглядят такие женщины. Их вид всегда действует на меня удручающе, - произнес лорд Генри, рассматривая свои перстни на пальцах.
- Старик все порывался поведать мне ее историю, но я сказал, что меня она не интересует.
- И правильно сделали. Слушать истории о чужих драмах - неблагодарное занятие.
- Меня интересует одна лишь Сибилла, и мне дела нет до того, из какой она семьи и кто ее родители. А она само совершенство - от ее прекрасной головки до маленьких ножек. Каждый божий день я хожу смотреть на нее в представлениях, и с каждым днем она кажется мне все обворожительнее.
- Так вот почему вы больше со мной не обедаете! Я, признаться, подозревал нечто в этом роде, но никак не ожидал, что вы влюбитесь до такой степени.
- Но, дорогой Гарри, мы с вами завтракаем или ужинаем вместе каждый день, и я несколько раз ездил с вами в оперу, - воскликнул Дориан, удивленно глядя на друга своими голубыми глазами.
- И вы всегда ужасно опаздываете.
- Поймите, Гарри, я уже не могу жить, не увидев Сибиллу на сцене, - порывисто произнес Дориан, - хотя бы в одном акте. Я испытываю неодолимую потребность в ее обществе. Когда я думаю о чудесной душе, которая заключена в этом хрупком, словно выточенном из слоновой кости теле, меня охватывает благоговейный трепет.
- Но сегодня, надеюсь, вы сможете пообедать со мной?
Дориан покачал головой:
- Сегодня вечером она Имоджена, завтра - Джульетта.
- А когда, интересно, она Сибилла Вейн?
- Боюсь, никогда.
- Что ж, я вас поздравляю!
- Ах, Гарри, не будьте таким несносным! Поймите, в ней живут все великие героини мира! Она бесконечно многолика. Вы смеетесь? А я вам говорю: она гений. Я люблю ее, и я сделаю все, чтобы она тоже меня полюбила. Вам, Гарри, известны все тайны жизни - так научите меня, чем приворожить Сибиллу Вейн? Я хочу быть счастливым соперником Ромео и заставить его ревновать, хочу, чтобы все когда-то жившие на земле влюбленные услышали наш смех и почувствовали к нам зависть, чтобы дыхание нашей страсти пробудило их прах и заставило их страдать. Боже мой, Гарри, если б вы знали, как я ее обожаю!
Дориан вскочил и принялся ходить по комнате. На щеках у него выступили пятна лихорадочного румянца. Он был ужасно взволнован.
Лорд Генри наблюдал за ним, испытывая в душе тайное удовольствие. Как непохож был сегодняшний Дориан на того застенчивого, робкого мальчика, с которым он познакомился в студии Бэзила Холлуорда! Все его существо раскрылось, словно экзотический цветок, зажглось ярко-алым цветением. Душа его вышла из потаенного убежища, и Желание поспешило ей навстречу.
- И что же вы намерены делать? - спросил наконец лорд Генри.
- Прежде всего я хочу, чтобы вы с Бэзилом побывали на одном из спектаклей и увидели, как она играет. У меня нет ни малейших сомнений, что вы оцените ее талант. Ну а затем, я думаю, нам нужно будет вырвать ее из лап этого старика. Она связана с ним контрактом на три года - собственно, на сегодняшний день осталось два года и восемь месяцев. Разумеется, я должен буду что-то ему заплатить. А когда все будет улажено, я устрою ее в какой-нибудь театр в Уэст-Энде, и тогда публика сможет увидеть ее во всем блеске. Она сведет с ума весь мир, точно так же как свела с ума меня.
- Ну, это вы уже чересчур хватили, мой друг!
- Уверяю вас. Она обладает не только замечательным артистическим чутьем, но и яркой индивидуальностью; словом - она личность. А ведь вы сами мне не раз говорили, что миром движут личности, а не идеи.
- Ну хорошо, когда мы идем в ваш театр?
- Дайте подумать… Так, сегодня вторник. Что если завтра? Завтра она играет Джульетту.
- Договорились. Встретимся в восемь, в "Бристоле". Я привезу с собой Бэзила.
- Только не в восемь, Гарри, а в полседьмого. Мы должны быть в театре до поднятия занавеса. Мне хотелось бы, чтобы вы увидели ее в той сцене, когда она впервые встречается с Ромео.
- В полседьмого, в такую рань! Да это все равно что пить чай с селедкой или, скажем, читать английский роман. Нет, как минимум в семь. Ни один порядочный человек не обедает раньше семи. Может, вы сами заедете к Бэзилу? Или мне написать ему?
- Милый Бэзил! Сегодня будет неделя, как я не показывался у него. Это свинство с моей стороны, особенно после того как он прислал мне мой портрет в великолепнейшей раме, выполненной по его собственному рисунку. И хоть я слегка ревную к портрету - ведь он на целый месяц моложе меня - я от него в полном восторге. Пожалуй, будет лучше, если вы напишете Бэзилу. Мне не хотелось бы с ним встречаться наедине - все, что он говорит, раздражает меня. Он только и делает что дает мне добрые советы.
Лорд Генри улыбнулся:
- Люди часто отдают другим то, в чем сами больше всего нуждаются. Вот что я называю настоящим великодушием!
- О, Бэзил - прекраснейший из людей, но, по-моему, он немного ханжа. Я это понял после того, Гарри, как познакомился с вами.
- Видите ли, мой юный друг, всё самое лучшее, что есть в Бэзиле, он вкладывает в свои картины. А потому для каждодневной жизни ему остаются только предрассудки, моральные принципы и здравый смысл. Из всех художников, которых я лично знал, только бездарные были обаятельными людьми. Талантливые же личности живут только тем, что творят, поэтому сами по себе неинтересны. Великий поэт - подлинно великий поэт - самое непоэтическое существо на свете. Но второразрядные поэты - люди просто обворожительные. Чем невыразительнее их поэзия, тем живописнее они выглядят. Если человек выпустил книжку плохих сонетов, можно заранее сказать, что он совершенно неотразим. Жизнь такого человека наполнена той поэзией, которую он не в состоянии выразить в своих стихах. А великие поэты изливают на бумаге ту поэзию, которую не осмеливаются вносить в свою жизнь.
- Не знаю, действительно ли это так, - задумчиво проговорил Дориан Грей, смачивая носовой платок несколькими каплями духов из стоявшего на столе большого флакона с золотой пробкой. - Но, должно быть, вы правы… А сейчас мне пора уходить: меня ждет Имоджена. Не забудьте о завтрашней встрече. Прощайте.