На повороте в деревню Владимир распрощался с помогшим ему добраться мужиком, сунув ему в знак искренней благодарности банку фронтовых консервов. По полуторакилометровому от поворота дороги шляху он почти безостановочно бежал, совсем не чувствуя за спиной тяжёлого рюкзака с продуктами, не ощущая под ногами рыхлого, тормозящего его бег снега.
Но вот и дом. Из трубы слегка курится тёмный змеистый дымок - значит дома кто-то есть. Владимир взбежал па старенькое скрипучее крылечко, остановился, переводя дух, и почему-то робко постучал в дверь. Никто не отозвался. Владимир постучал сильнее и только тогда услышал знакомый с самого детства голос матери:
- Кто там стучит? Входи, у нас не заперто.
Он толкнул покосившуюся дверь и внезапно ослабевшими ногами переступил порог; со света поначалу ничего и никого Владимир в хате не увидел: он стоял, привыкая к сумраку помещения и напряжённо молчал. И вдруг услышал голос матери:
- Кто это?… Господи, сыно-о-ок!..
И в тот же миг лейтенант ощутил на своих плечах сухонькие, но жилистые ещё руки матери: он моментально обнял её, поднял с земли и бешено, с каким-то остервенением начал целовать её прохладные шершавые губы, морщинистое, до боли родное и любимое лицо, и скупые слёзы вдруг выступили в его глазах, и в этот миг он не стеснялся их.
- Погоди, сынок, - слабо запротестовала она, - погоди! Дай-ка я разгляжу тебя, ненаглядного… Ой, ты в гимнастёрке военной, сразу и не узнаешь, не угадаешь, кто ты из трёх моих кровинушек… Вовочка, кажись?
- Да, мама, я это, я! - задохнулся от нового прилива нежности к маме Владимир. - Родная ты моя.
Мать долго суетилась, собирая на стол скудный обед, а он, сын её, внимательно и с любовью смотрел на неё, на её глубоко изборождённое морщинами лицо, на руки - мозолистые и трудолюбивые, с детских лет привыкшие к крестьянской работе. Спохватился Владимир лишь тогда, когда мать, смахивая со щёк слёзы, сказала:
- Сынок, да ты ж теперь проголодался, небось, - садись к столу. Вот выставила всё, что смогла. Не обессудь, сынок.
Владимир виновато улыбнулся и, вспомнив, потянулся к рюкзаку, расстегнул его и начал вытаскивать свой паёк, офицерский.
Они сидели друг против друга и, выпив за встречу по стаканчику крепкого и вонючего самогона, почти ничего не ели, рассказывая друг другу о своей жизни, о войне, которая подло и надолго разлучила их. За разговором они и не услышали, как осторожно скрипнула дверь и на, пороге появилась девушка.
- Здравствуйте, - смущённо произнесла она, дуя на покрасневшие от мороза пальцы. - Я не помешала вам?
Мать откликнулась сразу:
- А, это ты, Леночка! Раздевайся, проходи к столу… Сынок вот мой приехал… На побывку…
А юный лейтенант во все глаза разглядывал вошедшую - Леночку Спасаеву, свою бывшую одноклассницу и свою бывшую первую любовь. Впрочем, почему бывшую? Провожая его, Леночка, неумело поцеловав Владимира на прощание, сказала, что будет непременно ожидать его.
Через некоторое время, посидев ещё за столом и поговорив о самом разном, но больше всего, конечно же, о войне, Владимир и Леночка ушли. Ушли к ней, к Спасаевой, домой. Она пригласила. Владимир твёрдо пообещал маме, что он очень скоро вернётся, и ещё добавил, чтобы она не очень скучала, пока он короткое время будет отсутствовать. Мать с горечью и любовью взглянула на сына, согласно кивнула головой:
- Приходи, Вовочка, только поскорее: мы ж с тобой и не побалакали даже как следует…
… У Спасаевых из взрослых никого не было. И как только они вошли в неказистую хатенку и сняли верхнюю одежду, Леночка вдруг сразу же бросилась к Владимиру на шею и жадно-неумело, но жадно-припала к его немного обветренным губам. От неожиданности лейтенант чуть было не задохнулся, а затем, сделав глоток живительного воздуха, сам крепко обнял Леночку Спасаеву и стал непрерывно покрывать прохладное ещё лицо её своими горячими поцелуями.
- Я люблю тебя! - страстно и бессвязно шептал он задыхающимся от волнения голосом.
Леночка Спасаева ничего не отвечала на эти безумные его слова, лишь всё сильнее и сильнее прижимала своё упругое и горячее тело к возбуждённому телу лейтенанта Котлякова. А потом вдруг хрипло произнесла еле слышным голосом:
- Я хочу иметь от тебя ребёнка…
Владимир не сразу понял, что сказала Леночка, а поняв - он глубоко изумился её словам, ужаснулся, подумав, зачем, мол, такие жертвы и упрямо мотнул головой:
- Не надо, родная… Зачем?… Война идёт, люди сотнями и тысячами гибнут, и меня могут убить… Я не хочу, чтобы ты…
Она прикрыла ему рот ладонью:
- Замолчи!.. Не говори больше ни слона об этом!.. И запомни: меня ничего не пугает… Я хочу… хочу иметь от тебя ребёнка!
Владимир на какой-то миг разжал объятия, Леночка быстро выскользнула из них, решительно набросила на дверь крючок и задёрнула на окнах занавески.
- Любимый!.. - прошептала она, и её сильные девичьи руки с новой силой обхватили шею Владимира.
И время для лейтенанта замерло… Он словно бы впал в беспамятство…
… Домой он заскочил уже под самое утро, проклинал себя за всё на свете - и за неумелую и пылкую любовь с Леночкой Спасаевой, и за то, что так предательски мало побыл, пообщался с мамой, а время уже - увы! - торопит его в дорогу…
Мать молча и сиротливо сидела у стола перед ровно горящей свечой и печально, не мигая, смотрела на родненького сына. Владимир смутился, ещё более остро почувствовал свою вину и ещё раз крепко-прекрепко обнял мать.
- Прости меня, родная, - прошептал он, и снова глаза его непроизвольно увлажнились.
- Что ты, сынок! - мать нежно погладила волосы сына, совсем как в детстве. - Бог с тобой!.. Ваше дело молодое… Я ни капельки не осуждаю тебя… Не бери ты дурного в голову…
- Прости, мама, мы так обо всём и не поговорили… А я… я обещал ведь тебе…
- Ничего, Вовочка, миленький ты мой, мы ещё обо всём - обо всём после войны проклятой поговорим да побалакаем. Наговоримся вволю. Лишь бы живы все были… Лишь бы живы…
Владимир, протерев рукой глаза, тяжело вздохнул:
- Мама, мне пора уезжать.
- Я знаю, сынок… Я тебе рюкзак уже сготовила… В дорогу…
- Мама, милая! - опять задохнулся в приливе любви и нежности к матери своей родной Владимир. - Прости!.. Виноват я, что мало побыл с тобой…
- Перестань, Вовочка, не надо. Ты мне вот что ответь: может, не нужно тебе было из штаба на фронт проситься? А, сынок?… Ведь там стреляют…
- Мама, я же тебе всё уже объяснял…
- Хорошо, сынок, больше не буду: вольному - воля…
"Вольному - воля… - резануло в памяти лейтенанта. - А ведь я это уже где-то слышал. Но где?… Господи, да эго же на днях было - Ротмистров мне тоже так сказал…".
- Сынок, передавай мой привет братикам своим, моим сыночкам Вале и Васе. Скажи, люблю я их… И живыми домой жду…
… Во дворе громко и недовольно зафыркала лошадь, заскрипели, застонали полозья саней по морозному снегу: это родственник их дальний дед Шилка подрулил на своей кляче к хате Кошляковых, чтобы довезти молодого офицера Владимира до железнодорожной станции.
Владимир взял рюкзак, накинул его на плечи и в последний раз взглянул в провалившиеся и почерневшие от бессонной ночи глаза матери…
РОЖДЕНИЕ АРМИИ
Колесо завертелось. Закрутилось колесо решения организационных вопросов: создавалась новая армия, а это требовало огромного количества физических сил и крепкого - морального духа. Конечно же, Павел Алексеевич Ротмистров знал, и, между прочим, не понаслышке, что создавать что-либо в жизни вообще - трудно, но что он встретится вплотную - сам лично - с такими выматывающими душу и сердце трудностями, не представлял себе даже и в мыслях. Отступать, однако же, было уже поздно… Да и не привык он от чего-то отступать.
Буквально через день после того памятного, заставившего его поволноваться совещания у Сталина, Павла Алексеевича срочно вызвали в Генштаб. Когда он прибыл туда, ему встретились многие его знакомые - и давнишние, и новые. Б Генштабе Ротмистрова уже с нетерпением ожидал командующий бронетанковыми и механизированными войсками генерал-полковник Карпенко. Там же находился и тревожно озабоченный чем-то генерал Боков.
- О, Павел Алексеевич, здравствуйте! - искренне обрадовался он появлению Ротмистрова. - Я, поверите ли, очень рад вам! Честное слово!.. Вы знаете, я вчера делал очередной доклад товарищу Сталину и, чёрт побери, узнал, что Верховный полностью одобрил высказанные вами накануне предложения.
- Всё разве? Тогда я очень рад! - сказал Ротмистров, слушая внутреннее тревожно-радостное биение своего сердца.
- Погодите, я не всё ещё сообщил вам, генерал: Иосиф Виссарионович не только одобрил ваши предложения, но и подписал директиву о формировании 5-й гвардейской танковой армии…
Тут шумно вмешался Федоренко:
- Павел Алексеевич, дорогой, вы и мне работёнку задали, да такую - что будь здоров!..
- И вам? Работёнку? Не может быть!..
- Вот вам и "не может быть!" - рассмеялся Федоренко. - Верховный поручил Генштабу совместно с моим управлением - с моим! - тщательно разработать проект структуры танковых армий. Новых… танковых… армий!.. Поняли? Так что - с вас причитается, дорогой Павел Алексеевич! Естественно, не сейчас, а когда проект будет утверждён…
- Павел Алексеевич, - засмеялся в свою очередь Боков, - если уж будете магарыч набирать генерал-полковнику Федоренко, то и мне не забудьте граммов эдак двести хмельного и крепенького чего-нибудь плеснуть. Хотя бы за вполне приемлемую и - хорошую новость.
- За какую ещё новость? - спросил Ротмистров, блеснув очками на Бокова.