* * *
Сон. Вот с чего началось. Со сна, после которого не заладилось.
Он уже дважды повторился, с небольшими искажениями, но это мелочи, главное - что он был узнаваем.
Во сне явился голый человек, мужчина, немолодой уже, весь поросший длинным черным волосом, давно не стриженный и какой-то давно не мытый. Вообще голый во сне - к чему-то плохому. Этот голяк сидел в неизвестно чем освещенной конуре, причем в двух шагах от Марека. На самом деле они были не в каморке, а в городском парке, только он почему-то стал темен, узок, и стволы деревьев как-то слились в незримую сплошную стенку. Тоже, кстати, символично - стволы были голые, без веток и коры. Фрейдизм недоделанный…
Мужчина, сидя на корточках - а Марек рядом с ним, кажется, вообще сидел на полу, или на асфальте, или на убитой земле, этого ему не показали, - расстилал какую-то драную тряпку. Марек сперва подумал, что это покрывало с дивана, значит, они были дома, а потом пошли в парк ужинать. Потом - что простыня, когда-то бывшая белой. У него у самого родители спали на старых белых льняных простынях с голубой каймой. Тут же появилась и кайма.
Но у простыни не могло быть рукавов и веревочек-завязочек. То есть во сне - могли, а утром, в самый острый момент просыпанья, уже почти наяву, стало ясно, что бред. Как только осознаешь бредовость - так и выныриваешь из нее.
Голый мужчина долго раскладывал ткань и разутюживал ее ладонями. Потом вздохнул и принялся тыкать в нее сухим и острым пальцем, словно бы считая про себя: семь, шестнадцать, одиннадцать…
Он считал не пятна, а белые проплешины.
Образовалась какая-то цифра, пропавшая в подсознании навеки. Цифра была плохая, что-то она означала неприятное - во сне ее подлая сущность была Мареку ясна насквозь, наяву осталось лишь ощущение подавленности.
Мужчина сгреб простыню, выпрямился и намотал ее на себя. Вроде никуда руками не нырял, однако образовались те самые рукава, короткие, с каймой от родительской простыни.
- С днем рождения! - сказал мужчина, и тут его не стало.
Сон, однако.
Если во сне поздравляют - это к чему? День рождения далеко, зимой, и мужчина своими словами о чем-то хотел предупредить. Должно произойти - что?
То, чего не ожидаешь?
Это уж точно - в июне своего зимнего дня рождения совсем не ожидаешь!
Марек проснулся, полежал с закрытыми глазами, а когда надумал встать, выяснилась очередная неприятность. По летнему времени он укрывался простыней, а поверх нее - диванным покрывалом. В покрывале было несколько небольших дырок, о которых он знал и, принимая квартиру от старухи-хозяйки чуть ли не с описью всех вилок и ложек, сам на них указал. Ночью он опять брыкался, пальцы левой ноги попали в дырку, проскочили, и теперь она ему наделась на щиколотку.
Стало быть, имеем не просто дырку, а дырищу. С днем рождения!
Надо зашивать.
Правильный старший брат имел особую вещицу - дамскую косметичку, где он держал нитки разных цветов, пачку иголок, ножницы и еще какую-то мелочовку, английские булавки, наверное. Он показывал эту косметичку Мареку и учил его жить.
Вот почему идиотизм накатывает на людей только при рождении младшего ребенка? Старшего назвали все же по-человечески - Леонидом. Младшего - вот обязательно нужно было выпендриться…
Младший обречен быть Мариком до седых волос и вообще до лысины, до отощавших ног, вдруг сделавшихся кривыми, до полного беззубия и соответствующего шамканья, до разжижения мозгов и воспоминаний о счастливом детстве.
Можно ли вообще говорить о детстве применительно к мальчику, который рос исключительно среди взрослых, имея перед глазами разве что идеального старшего брата? О мальчике, который в семь лет не знал слов "Мальборо", "байк", "рок", а знал слова "полиартрит", "остеохондроз", "простатит"?
Классический Марик!
И косметички со швейным барахлом у него нет.
Впрочем, иголка и катушка черных ниток где-то были… что-то когда-то искалось, но нашлись нитки… где, когда?..
Часы показывали время выходить из дому. Марек хотел покидать постельное белье в ящик под диваном, но ящик был расхлябанный, его вытащить - легко, загнать обратно - почти невозможно.
Папа умеет чинить такие хреновины, подумал Марек, но пусть он их чинит кому-нибудь другому. Родители не должны знать этого адреса, иначе мама повадится бегать в гости… и обнаружит… хм…
Маму-таки ожидало разочарование. Младшенький слинял с криком: "Должна же у меня быть личная жизнь!" - и мама, наверное, думала, что на съемной квартире этой личной жизни выше крыши. Шиш вам. Мама, конечно, будет просто счастлива обнаружить ее отсутствие!
Марек успел ополоснуться в душе без мыла, растереться наждачным полотенцем и даже добежать до автобусной остановки в соответствии с расписанием.
Сидя у окна, он смотрел на крупноблочный пейзаж и считал деньги. Зильберман обещал сходить с ним в "Капитан Флинт" и выбрать трубку нужного качества. Зильберман за шестьдесят восемь лет столько их обкурил и прокурил насквозь, что классно разбирается. Но как раз сегодня ничего не выйдет. Если купить трубку - то до зарплаты придется побираться.
После того как он честно забыл вернуть долг Федорчуку, а тот раззвонил на всю округу, Марек постановил - хватит, и запретил себе одалживать хоть медяк на коробку спичек.
Голый дядька во сне, дыра в покрывале и эта денежная прореха составили этакое поганенькое утреннее трио.
Интересно, что вечер утру полностью соответствовал. Придя домой, Марек обнаружил старухины следы.
Вообще, когда снимаешь квартиру, нужно первым делом стребовать с хозяина справку из психушки - что не состоит на учете, а если состоит, то проходит регулярные курсы лечения. Марек не стребовал. Он был так рад, что сам, без посторонней помощи, нашел и снял однокомнатную квартирешку, что о многих важных вещах забыл. В частности - нужно было убедиться, что хозяйка, перебравшись пожить к сестре, будет иметь там все удобства.
Может, они и были, а может, старуха просто сорвалась с нарезки. Она повадилась в отсутствие Марека приезжать и мыться в ванне, причем за собой не убирала. Однажды он нашел у дивана коричневый чулок с дыркой, именно чулок и именно - один. Он допускал, что старуха могла убраться, сунув в сапог босую ногу, но поди пойми - вдруг она за этой пропажей завтра припрется?
Взять чулок руками было выше его сил. Взял сквозь газету и вынес в прихожую. Там положил на кучу старухиной обуви под вешалкой.
Он и материнское-то белье, сушившееся в ванной, никогда пальцем не тронул. Было некое табу. Табу - и точка.
На сей раз старуха, искупавшись, не помыла за собой ванну. Следовало бы отшоркать грязные полосы каким-нибудь порошком - но у Марека был только стиральный. Вот старший - тот, съехав от родителей под тем же вечным предлогом "личная жизнь", с ними не ссорился и как-то так сделал, что мать помогла ему обустроиться, сама же туда носу больше не казала. У него наверняка все порошки в хозяйстве были!
Еще старуха, видно, помыла голову - в ванне были ее волосы. Но волосы Марек с ненавистью смыл толстой струей воды.
Он обошел квартирку - больше нигде не наследила. Но странно лежало покрывало. Может, намывшись и распарившись, отдыхала на диване? Тьфу!
Со старухой что-то нужно было делать.
Не за то он деньги платит, чтобы…
- Я вам не за то деньги плачу, чтобы… - вслух произнес Марек. Получилось чересчур по-джентльменски, а надо бы грозно.
- Я вам не за то деньги плачу, чтобы!.. - он гнусаво скопировал какого-то киношного уркагана, насчет которого сильно, кстати, сомневался, что такие еще где-то водятся.
- Я вам не за то деньги плачу, чтобы… - он произнес это почти по-человечески и вдруг расхохотался, хлопая себя по лбу.
Идиот!
Только идиот может жить целую вечность в квартире, куда сует нос сумасшедшая бабка, даже не попытавшись врезать новый замок!
Только идиот, только идиот…