- Чему вас только в учебке учили. Вечером будем тренироваться, а сейчас - баки в руки и бегом в палатку.
Метров сто они действительно бежали, потом пошли, тяжело дыша. Кадчиков матерился и говорил, что негоже ему, сержанту, бегать по приказу младшего и что он-то думал, здесь нет дедовщины, а ее здесь - нахлебаешься досыта, пока прослужишь год.
Вовка подзадоривал Кадчикова, что неплохо, мол, намекнуть Горову, что он не прав, и приказать по праву старшинства что-нибудь издевательское, например, после отбоя пятки почесать или стишок почитать.
Митя почти не слышал их. После столовой ветерок, обвевающий лицо, казался приятно прохладным. Он думал о том, что у него кончились конверты, нужно будет где-то доставать и придется врать матери о том, куда попал, а иначе она побежит по военкоматам, по приемным выручать сыночка и многого там наговорит и ему будет стыдно; что Горов и Фергана совсем неплохие ребята, если бы все были такими и не давали их в обиду "чужим".
На плацу крутился, перебегал с места на место завинченный спиралью пыльный столб.
Около палатки Вовка остановился и достал из кармана спичечный коробок:
- Мыть посуду никто не хочет, поэтому давайте по справедливости, кто тянет короткую, тот и моет.
Короткая досталась Кадчикову. Митя обрадовался, что не останется в палатке один, хотя знал, что со спичками Вовка схитрил, он всегда оставлял себе ту спичку, которую хотел.
По дороге к спортгородку Вовка с Митей выкурили по сигарете, напились тепловатой воды из умывальника, посидели на горе в тени чахлого деревца. Торопиться они отвыкли еще в учебке, уяснив однажды, что чем больше работаешь и суетишься, тем больше на тебе ездят.
Со склона им хорошо было видно, как на спортгородке копошатся пять черненьких фигурок: поднимают и вкапывают столбы, мешают раствор в большом корыте.
От жары и сытости клонило в сон. Голова налилась тяжестью и все норовила соскользнуть на грудь, но Вовка, зорко наблюдавший за тем, что происходит на спортгородке, заснуть не дал.
- Ходу, Митяй, - заторопился он. - Горов идет.
- Где? Где? - закрутил головой Митя. После дремы все плыло перед глазами. Наконец он разглядел движущуюся по направлению к спортгородку фигурку.
Они скатились с горы лавиной, разбрасывая камешки в разные стороны.
Горова они опередили минуты на две. Когда он подошел, они уже мешали в корыте раствор, высунув от усердия языки, а пятеро их только что приобретенных начальников, отслуживших по году, сидели на корточках невдалеке и курили.
Горов присел к ним и спросил:
- Товарищи солдаты, почему на обеде не были?
- Да пошел ты со своим обедом! - огрызнулся Шафаров, маленький худой казах с ярко-желтыми глазами. - Мы вон тебе оставили, - и он кивнул на стоящий неподалеку картонный ящик.
Горов подошел к ящику и присвистнул:
- Эй, чижики, кончай работу! Идите попробуйте, чем нас здесь кормят.
- Пусть работают. Они только начали.
- Как только начали? - искренне удивился Горов. - Я их час назад в палатку послал.
- Значит, так послал. Они за несколько минут до тебя прибежали, мы, говорят, ваши молодые сержанты, и - за лопаты.
Горов поманил их пальцем и, дважды больно ткнув кулаками в грудь, жестко сказал:
- Если вы собираетесь шланговать с первого дня службы, ничего хорошего от нас не ждите. Сегодня останетесь без сладкого.
Вовка с Митей ворочали лопатами в корыте, а Горов вытянул из ящика пачку печенья, кулек конфет, несколько баночек с соком и принялся за еду. Они, обливаясь потом, сосредоточенно работали, стараясь не смотреть в сторону Горова, не слышать хруста печенья.
За работой они не заметили, как солнце зацепилось за горы. Кто-то крикнул им: "Хватит! А то на завтра работы не останется!"
- Садитесь, - предложил Горов. - Покурим.
Кабалов, по лицу совсем еще мальчишка, снял панаму, вытащил из кожаной подкладки небольшую черную палочку и накрошил ее на ладонь. Горов тем временем вынул из пачки сигарету и, размяв ее пальцами, вытряс немного табаку, потом оторвал от пачки кусочек и, плотно закрутив его в трубочку, вставил в сигарету.
От крошек исходил знакомый запах, точно такой же был у трубки, которую ему сегодня сунули.
- Я эту штуку уже пробовал. В каптерке узбеки дали, - сказал Митя.
- Ну и как? - поинтересовался Кабалов.
- Горло дерет.
Все засмеялись, даже Вовка. "Можно подумать, он когда-нибудь курил анашу!"
Кабалов забрал у Горова сигарету с гильзой и вытряхнул оставшийся табак: часть - на ладонь с крошками, часть - на землю. Он перемешал пальцем крошки с табаком, ловким движением забил смесь в сигарету и сунул ее в рот Горову.
- Поехали, - процедил Горов, чиркая спичкой. - Каждый по затяжке, а вы, чижики, учитесь, пока до вас дойдет.
Горов сильно втянул в себя дым вместе с воздухом, Косяк пошел по кругу. Передавали осторожно, держа сигарету почти вертикально, чтобы горящая анаша не выпала. Митя опять ощутил сильное першение в горле, но сдержался. После второй затяжки с воздухом, как научили, в голове зазвенело, накатила теплая волна тошноты, и он подумал, что, слава богу, косяк быстро закончился.
Черпаки с любопытством смотрели на молодых, ждали, что с ними будет. Вовка сидел как ни в чем не бывало, только глаза слегка покраснели, Митя чувствовал себя скверно, но старался не подавать виду.
- В первый раз никогда не действует, - прохрипел длинный, высохший, как мумия, Барановский.
- Я, когда меня первый раз обдолбили, никакого кайфа не мог поймать, зато потом все пошло как по маслу, - засмеялся Кабалов.
Все закивали, захихикали, пошли воспоминания о том, как "чуть не залетели", "здорово обдолбились". Митя надсадно улыбался, а сам боялся, как бы не стошнило, и думал о том, как часто придется курить эту штуку.
Скоро солнце растеклось по небу лопнувшим желтком, и все заторопились в палатку поваляться перед ужином.
Митя с Вовкой тащились позади всех, поднимая ногами красную от заката пыль. На них сгрузили весь инструмент.
- Ну как? - спросил Митя.
- Не знаю. Я ничего не почувствовал, - ответил Вовка, пожимая свободным от лопат плечом.
- А меня здорово потащило, только тошнит.
День кончался. Из палаток доносился хохот и мат. Мимо них пылили орущие песни роты, внизу, в городе, мерцали островки огней, а их время все еще отсчитывало полдень самого длинного первого дня.
На ужин давали клейстер - разваренные в котлах картофельные хлопья. Его никто не брал, и повара грозились, что больше ужин варить не будут. Горов приказал набрать чаю и клейстер - "нехай чижики съедят" - и дуть в палатку, потому что сопровождение придет через час, а на ужине все равно никого не будет - все в кино.
В палатке все было вверх дном. На табурете у входа чадила "летучая мышь", а рядом на ящике из-под снарядов, зарывшись головой в шинели, спал Кадчиков.
Вовка подошел к нему и, раздвинув полы шинели, истошно заорал:
- Душманы! Тревога!
Кадчиков подскочил на месте и дико вытаращился на Вовку. Тот засмеялся.
- Ах ты, гнида, поспать не даешь!
- Ладно тебе, - Митя попытался успокоить Кадчикова. - Дневальный, а спишь как суслик.
- И будешь спать вечным сном, - добавил Вовка.
- Тут и без душманов будешь спать вечным сном. Вон что натворили! Весь вечер лежали на кроватях и кидались друг в друга чем попало.
- Это они обкурились, ты не переживай, - успокоил его Митя.
- Они обкурились, а нам убираться!
- А нам и так убираться, пока молодежь не придет; вздохнуть не дадут, вот увидите.
- А когда сюда молодых привозят? - оживился Кадчиков.
- Я слышал, весенний призыв после карантина где-то в конце июня. Мы к тому времени загнемся.
- Не загнемся, если будем поровну делить. - Митя прислушался к стрекотанию проектора. - Кроме нас - еще двое молодых сержантов, да молодых нашего взвода трое. Считай, треть взвода.
Проектор поперхнулся и замолк.
- Пленка порвалась, - констатировал Вовка. - Пошли лучше кино смотреть, а как жить - завтра поглядим.
- Фергана запретил. Сказал, что мы заступаем в вечный наряд по взводу до прихода молодых.
- Права не имеет, сволочь! - разволновался Вовка.
- Иди поищи свое право, - язвительно предложил Кадчиков.
- Раз так, плевать я хотел на запреты! - Вовка яростно откинул полог.
- Слушай, Кадчиков, по уставу ведь нельзя!
- Наивный, - усмехнулся Кадчиков. - Ты за полгода службы видел хоть раз, чтобы все делалось по уставу?
Митя не ответил. Он надел шинель и, захватив еще одну для Вовки, вышел из палатки.
На склоне горы тускло светился экран полкового кинотеатра, состоящего из врытых в землю столбов с маскировочной сеткой, скамеек да маленькой кинобудки, притулившейся на выступе скалы. Старая, заезженная пленка все время рвалась, и тут же поднимался яростный свист.
Митя вовнутрь войти не решился, а, пристроившись около столба, принялся выискивать глазами Вовку, но разглядеть его в темноте среди десятков голов было невозможно. "Черт с ним, пусть мерзнет!" - зло подумал Митя и стал смотреть на экран.
Бешено неслись кони, роняя пену с губ, сияли клинки, повизгивали и трещали, разваливаясь на ходу, колеса тачанок, пулемет перекрывал прыгающие из динамиков звуки; потом изображение лихорадочно затряслось, промелькнул рваный кусок пленки, и экран погас.