В классе воцарялась напряженная тишина. А Покрышкин безжалостно, со всеми подробностями рассказывал о том, как в одном из прошлогодних боев покойный Жизневский вот так же потерял ведомого, и немцы не только сожгли отставший самолет, но и подбили машину ведущего. Голубев стоял красный как мак. Теперь Покрышкин не сомневался, что впредь он уже не забудет дать команду ведомому. Но этого было мало. И он продолжал:
- Это - урок номер один. А теперь самое главное. Вы говорите, атаковали?
- Да, - тихо отвечал Голубев.
- Не слышу! Атаковал?
- Атаковал.
- Куда атаковал? Где "мессы"?
- Так "мессы" же блеснули слева, товарищ капитан. Значит, я сейчас же на них, чтобы не дать им уйти. Я в облако выскакиваю - и прямо в хвост...
- Ну, ну! В облако и потом в хвост? Все слышали? Теперь разберемся, Голубев, что у нас получилось. Во-первых, если Степанов после вашего внезапного разворота еще и не оторвался каким-то чудом от вас, то на этот раз он наверняка потеряется. Во-вторых, вы вслепую ходить не умеете, а толщина облака вам не известна. Вот вам шанс угробиться самому. В-третьих, пока вы облако пробивали, у вас скорость погасла, - вы еле-еле трепыхаетесь. А выскочили из облака - прямо на вас двенадцать "мессов". Ведь вы только одну пару заметили, как она между облаками блеснула, а всего их там, за облаками, дюжина. Ясно?
- Ясно, - смущенно отвечал Голубев.
- Ну вот... А я бы на вашем месте поступил иначе. Во-первых, с самого начала я ходил бы не на полутора тысячах метрах, а на двух тысячах - когда головой цепляешься за облако, всегда безопаснее и удобнее: и вверх быстрее проскочишь, если понадобится, и внизу все видно. Во-вторых, я все время оглядывался бы на ведомого и сообщал бы ему о каждом своем маневре. Это, конечно, не значит, что сам Степанов может ворон ловить, - он тоже должен за мной все время следить. В-третьих, увидев, что между облаками блеснуло что-то подозрительное, я с ведомым тут же отошел бы в сторону солнца, выскочил за облака и посмотрел бы, что там делается. Увидел, где "мессы", и сверху нанес бы удар, да так, чтобы они на сближении меня не увидели. Вот это атака! Ясно? Вот, помню, над Кировском...
У Покрышкина был неисчерпаемый запас примеров к любому тактическому положению, и летчики слушали эти поучительные истории с особым удовольствием. Наконец, убедившись, что все поняли, как должен был поступить Голубев, увидев, что в просвете между облаками блеснули два "мессершмитта", он переходил к наиболее сложной и важной части урока - к разбору самого воздушного боя.
- Итак, - говорил Покрышкин, вооружаясь мелом. - Продолжаем. Поднявшись за облака, Голубев и Степанов увидели шестерку немецких пикировщиков, которые быстро приближаются к окопам нашей пехоты в сопровождении четырех "мессеров": одна пара вьется вокруг своей шестерки, вторая идет сверху...
Он рисовал силуэты самолетов на доске и указывал:
- Вот здесь пикировщики, здесь "мессы", а вот Голубев и Степанов. Через минуту немцы лягут на боевой курс. Что вы делаете?
Голубев мнется. На языке у него слово "атакуем", но он боится, как бы опять не попасть впросак. Покрышкин, держа на ладони часы, говорит:
- Осталось пятьдесят пять секунд. Сейчас бомбы начнут падать...
- Атакую! - решительно говорит Голубев. - Атакую сверху головную машину шестерки. Передаю по радио Степанову: "Бей по левому ведомому!" Сообщаю на КП: "Веду бой против шести "лаптежников" и двух "худых", прошу помощи".
- Так. Хорошо, - одобрительно говорит Покрышкин. - Только решение надо принимать мгновенно. Пока есть снаряды, патроны, пока палка вертится, дерись - и все тут. И прежде всего бей по бомбардировщикам. Ясно? В лоб или в хвост - все равно, бей по ведущему! Убьешь вожака - вся стая разбежится.
Он стер на доске силуэт немецкого ведущего, быстро нарисовал его чуть пониже с язычком пламени у хвоста и продолжал:
- Ладно... Голубев ведущего сбил. Степанов пока промазал. Бой продолжается. Голубеву повезло: передовой пост наблюдения своевременно известил наш КП о приближении немецкой бомбардировочной группы, и командир, зная, что Голубев и Степанов еще не асы, поднял в воздух четверку...
Летчики облегченно вздохнули, но Покрышкин скомандовал:
- Мочалов! Вы ведете четверку. Ведущий второй пары - Науменко. Подходя к полю боя, вы видите: на землю падает горящий "Ю-87", один "лаптежник" повернул на запад, а четверо, вытягиваясь в кильватер, ложатся на боевой курс. Один наш истребитель атакует их с хвоста, а второй зажат в клещи четырьмя "мессами". Ваше решение?
Саша Мочалов, маленький черноглазый паренек из Симферополя, неразлучный друг Андрея Труда, встал и растерянно заморгал. Такую задачу и бывалому летчику нелегко решить. Но постепенно с помощью командира он выкарабкивался и вдруг обнаруживал, что, в сущности говоря, безвыходных положений нет: если действуешь смело, напористо и решаешь быстро, всегда сумеешь перехитрить противника.
Так занимались изо дня в день. Покрышкин добивался, чтобы каждый летчик быстро находил решение и чтобы оно было не шаблонным, а свежим, оригинальным, творческим. Ради этого он готов был часами возиться с людьми, приводя примеры из своей практики, рассказывая поучительные истории из опыта товарищей. Эти занятия были как бы логическим продолжением того, что делал он с молодыми пилотами в памятные ноябрьские дни 1941 года в Зернограде. Труд, Голубев, Мочалов и другие многое успели за этот год, и все-таки он всё еще не был удовлетворен достигнутым: техника быстро шагала вперед, и летчикам надо было постоянно и много учиться.
Еще год назад, например, многие самолеты не были оборудованы радио, а качество передатчиков заставляло желать лучшего. Теперь же радио стало таким же непременным и обычным спутником летчика, как и пушка. И Покрышкин выпросил у Масленникова аппаратуру для практических занятий по радиотехнике и уговорил его в свободные часы провести с летчиками несколько бесед о том, как пользоваться передатчиком и приемником, как быстро настраиваться в полете, как устранять помехи.
Завсегдатаями в эскадрилье стали и инженеры. Покрышкин требовал, чтобы каждый летчик в совершенстве изучил мотор нового скоростного самолета. Сам в прошлом техник, он всегда с большим уважением и интересом относился к мотору - совершенство техники, созданной человеческим разумом, вызывало у него неизменное восхищение. Уважения к технике Покрышкин требовал и от своих подчиненных.
Люди понимали, что впереди еще долгая, упорная борьба, и занимались сосредоточенно, серьезно. Понуканий не требовалось. С фронта по-прежнему шли безрадостные вести: северо-восточнее Туапсе и под Владикавказом шли затяжные кровопролитные бои. Но было что-то заставлявшее людей с надеждой глядеть вперед: недаром в приказе Верховного Главнокомандования от 7 ноября 1942 года как бы ненароком была обронена фраза, которая тронула сердца всех, словно искра электрического тока: "Будет и на нашей улице праздник!"
Эти слова повторяли теперь повсюду. И как ни тяжело было здесь, в прикаспийском районе Кавказа, почти отрезанном от центра, люди напряженно ждали каких-то новых, больших и ярких вестей с фронта. Ждали, что примерно в декабре, как и год назад, Советская Армия снова перейдет в наступление. Летчики надеялись даже принять участие в этом наступлении: они думали, что полк к нему и готовится.
Но праздник наступил гораздо раньше, чем его ждали. Уже вечером 19 ноября начальник связи полка принял по радио сенсационное известие. "В последний час!" - громко и ликующе сказал диктор и прочел заголовок экстренного сообщения Совинформбюро: "Удар по группе немецко-фашистских войск в районе Владикавказа". Летчики, сбежавшись к Масленникову, читали и перечитывали это сообщение, досадуя, что в то время, как другие наступают, их полк все еще стоит здесь и ждет у моря погоды.
Командиры урезонивали молодежь: "всякому овощу - свое время", придет и очередь гвардейцев. Сначала надо как следует овладеть новой материальной частью, а потом уже идти в бой. Но эти уговоры слабо действовали на Андрея Труда и его приятелей: они хандрили и жаловались на свою судьбу.
А еще через несколько дней - 23 ноября - было передано по радио новое экстренное сообщение Совинформбюро: "Успешное наступление наших войск в районе Сталинграда".
- "На днях наши войска, расположенные на подступах Сталинграда, - читал ликующим голосом Масленников, - перешли в наступление против немецко-фашистских войск. Наступление началось в двух направлениях: с северо-запада и с юга от Сталинграда. Прорвав оборонительную линию противника протяжением 30 километров на северо-западе (в районе Серафимович) и на юге от Сталинграда - протяжением 20 километров, наши войска за три дня напряженных боев, преодолевая сопротивление противника, продвинулись на 60-70 километров. Нашими войсками заняты город Калач на восточном берегу Дона, станция Кривомузгинская (Советск), станция и город Абганерово. Таким образом, обе железные дороги, сообщающие войска противника, расположенные восточнее Дона, оказались прерванными..."
- Вот это да!.. - тихо сказал кто-то. - За три дня - на семьдесят километров!
- Постой, постой, - вмешался Покрышкин. - Припомни-ка карту! Калач, Кривая Музга, Абганерово... Ты понимаешь, что выходит? Выходит, что немцев там окружили. Ну да, окружили! Ты понимаешь, что это значит?..