Где-то далеко-далеко остался родной Харьков, разбрелись, растерялись друзья, погибли в огне любимые книги, потускнела мечта об институте. Там, в Харькове, теперь немцы. Через линию фронта просачиваются лишь редкие, скупые весточки о том, что там творится. И так они невероятны, страшны и дики, что мозг отказывается понять и поверить, хоть и многое уже теперь известно о фашистах.
Здесь, у Каспия, пока тихо, - война гремит по ту сторону гор, где-то там, у стен безвестного городка, который раньше и знали-то лишь по одной строке поэта: "В Моздок я больше не ездок". А теперь этот Моздок каждый день фигурирует в сводках, и имя его печатают все газеты мира. Вот бы попасть туда, а не в этот злосчастный рыбацкий поселок! У, как все-таки не повезло Марии!..
Конечно, и в этой глуши нужны люди. Здесь, на узкой полоске земли, между скалами и водой растянулся аэродром. Выскакивая из самого пекла битвы, измотанные авиационные полки садились тут, чтобы переформироваться, принять пополнение, отремонтировать старые и получить новые самолеты, наконец просто немного перевести дух. Тишина, солнце, море ошеломляли фронтовиков. Запах цветов, пение птиц, блестки луны на морской воде - все это доходило до сознания, как далекое, неясное и дорогое воспоминание. Люди успокаивались, начинали ровнее дышать, веселее глядеть.
Надо было создать все условия, чтобы летчики, попадающие сюда с фронта, не только успешно сделали свои дела, но и хорошо отдохнули. И работники БАО старались держать свое хозяйство в образцовом порядке. Марии доставляло истинное удовольствие глядеть, как посвежевшие, окрепшие люди с шутками, с песнями улетали обратно на фронт. И все-таки это было совсем, совсем не то, на что она рассчитывала, добровольно вступая на службу в БАО...
Мария еще раз горько вздохнула, достала из шкафчика томик Гюго и села дочитывать "Отверженные".
- Опять читаешь? - Мария оглянулась и увидела Нину - хохотушку и певунью, всегда старавшуюся шутками отгонять мрачные мысли.
Скорчив гримасу, Нина подошла к зеркалу и начала сосредоточенно пудрить нос.
- Да, ты знаешь, Маша, - вдруг деловито сказала она, - сегодня новенькие прибыли. Шестнадцатый гвардейский полк! - И, зажмурившись, она потянулась. - Гвардейцы! Ты представляешь?..
Мария с досадой пожала плечами.
- Не все ли равно мне, какой полк прилетел.
Нина обернулась.
- Ну, как знаешь! - сказала она с оттенком жалости и выбежала из санчасти.
Опустив книгу, Мария опять задумалась. Как забыться, как отвлечься от мысли о том, что сейчас происходит там, откуда прилетели эти гвардейцы? И как смириться с тем, что ты живешь сейчас спокойной, монотонной жизнью - совсем не так, как твои подруги, которым удалось попасть на передний край?
В соседней палате завели патефон. Высокий и сильный голос пел:
Коли жить да любить,
Все печали растают,
Как тают весною снега...
Цвети, золотая,
Звени, золотая,
Моя дорогая тайга...
Послышались шаги, с шумом открылась дверь, и на пороге встали двое летчиков: широкоплечий, лет под тридцать, с упрямым, резко очерченным лицом напитан и долговязый, совсем еще молоденький лейтенант с большими серыми глазами и мягким широким ртом. На груди у капитана был орден Ленина, а у лейтенанта - Красная Звезда.
- Ого! - сказал хрипловатым, простуженным голосом капитан. - Здесь мою любимую песню слушают. - И с любопытством посмотрел на Марию.
- Вы что, на прием?
- Никак нет, сестрица, - ответил за капитана лейтенант, видимо не привыкший лезть за словом в карман. - Обозреваем незнакомые местности.
- Тогда пройдите к морю или в сад, - холодно сказала Мария, - а здесь - санчасть.
- Зачем же так строго? - спросил капитан и, подойдя поближе, взял со столика книгу и начал перелистывать ее. - Может, дадите почитать?
Мария ответила, что книга не ее, но капитан просил так настойчиво, обещая завтра вернуть, что она уступила.
- Ну ладно, - вздохнул капитан, - раз нас встречают так сурово, пойдем отсюда.
Лейтенант снял фуражку, галантно раскланялся, и они удалились. Мария проводила их взглядом и вдруг поймала себя на мысли, что ей стало жалко, почему они так скоро ушли. В сущности, они даже не успели познакомиться. Ей не нравилось, как разглядывал ее капитан, но было в нем что-то такое, что заставило ее встрепенуться: наверное, это был человек большой силы воли.
Назавтра капитан не пришел, и Мария пожалела, что дала книгу незнакомому человеку: где теперь ее искать? Не пришел он и на третий день. И вдруг некоторое время спустя, регистрируя больных, пришедших к врачу, Мария увидела капитана. По лицу она заметила, что у него жар. Рука у Марии почему-то дрогнула. Не желая показать, что встреча эта чем-то ее тронула, она холодным тоном спросила, записывая его на прием:
- Фамилия?
- Покрышкин. - Капитан сказал это быстро, словно чего-то стесняясь, и Мария не разобрала окончания.
- Простите, я не поняла.
- Пок-рыш-кин, - обиженно протянул он по слогам.
У капитана оказалась температура около сорока градусов, и его уложили в малую палату, в которой лежал уже один летчик, страдавший жестоким приступом малярии. Доктор сказал, что у капитана острая форма гриппа.
Покрышкин лежал неподвижно на спине, вперив взгляд в потолок. В ушах не стихал тихий, настойчивый звон. Толчки пульсирующей крови болезненно отдавались в висках. Во рту высохло. Он терпеть не мог болеть и за всю войну ни разу не прибегал к помощи врачей. Надо же было случиться такой неприятности именно здесь, в теплом, солнечном крае!
Саша не хотел признаться себе, что эта белокурая сестра в черном платье чем-то задела его, вывела из состояния привычного душевного равновесия. Он уже свыкся с мыслью о том, что ему, так сказать, на роду написано остаться бобылем, и подобные встречи обычно нисколько не трогали его, а тут вдруг как мальчишка расчувствовался. И он, стараясь отвлечься от этих непривычных и стеснительных ощущений, в сотый раз ворошил в памяти пережитое за этот трудный месяц.
Какой, в сущности, страшный путь пройден гвардейцами! В разгоряченном мозгу Саши мелькали с лихорадочной быстротой обрывки воспоминаний. Горестный отход из горящего Батайска. Отчаянный бой над станцией Гетмановская, когда Покрышкин с пятеркой истребителей атаковал группу из восемнадцати "мессершмиттов-110", которые шли на бомбежку соседнего аэродрома, - тогда на глазах у всего полка пятерка Покрышкина сбила пять "мессершмиттов-110". Ранение командира полка. Бесконечные переброски с одного аэродрома на другой. Горящие города и села. Угрюмый Хасав-Юрт. Тщетные попытки продлить жизнь окончательно отказывающихся служить самолетов. Гибель Супруна: в Беслане на взлете обрезал мотор...
Дивизия осталась там, среди скал на Тереке. Сдав последнюю девятку самолетов подошедшему на смену 45-му истребительному авиационному полку подполковника Дзусова, гвардейцы 9 августа отбыли сюда, на берег Каспия, на переформирование - им предстояло освоить новый скоростной истребитель, появление которого на фронте должно было явиться большим и неприятным сюрпризом для гитлеровских летчиков.
Сколько продлится переучивание? Не меньше полугода: ведь надо не только освоить новую материальную часть, не только в совершенстве овладеть новым самолетом, но и найти принципиально новые методы применения его в бою. Новый самолет - новая тактика!
Для Покрышкина, как и для всех, было большой неожиданностью, что командование снимает с фронта гвардейский полк в такое критическое время. Казалось, теперь, когда там, на Тереке, все поставлено на карту, каждый летчик, тем более опытный, на счету. Садиться за книги и чертежи в такой момент как-то стыдно. Так прямо, начистоту, гвардейцы все и выложили провожавшему их командиру дивизии.
Командир поглядел на возбужденных летчиков, устало усмехнулся и сказал:
- Сверху все-таки виднее, товарищи!. Мне говорили, что прошлый год, когда вас отводили в тыл из Таганрога, Крюков тоже развивал такие мысли. На что уж Пал Палыч спокойный человек, а и он тогда думал, что на Таганроге свет клином сошелся. А что получилось? Конечно, там трудновато тогда пришлось, но выдержали. Выдержим и теперь. Вас сменяет полк Дзусова, подойдут и другие. А потом, кто знает, - может быть, и встретимся. Война-то, ведь она долгая...
Покрышкин заворочался на койке. Он почувствовал, что щеки горят еще сильнее: наверное, температура опять поднялась.
- Сестра! - хрипло позвал он. - Сестра...
В палату вошла Нина. Увидев ее фарфоровое личико, Саша нахмурился.
- А где та?.. Ну, которая писала?
Сестра немного обиженно сказала:
- Мария? Она окончила дежурство...
Саша закрыл глаза. Мария... Какое хорошее русское имя! Ему почему-то захотелось сейчас увидеть эту девушку, и он, приподняв голову, упрямо сказал:
- Все равно... Позовите Марию.
Нина пожала плечами и вышла. Через несколько минут она вернулась.
- Она говорит: "Я не дежурю, и нечего мне там делать". И не пошла...
Саша молча отвернулся к стене и натянул одеяло на голову.
Мария приняла дежурство утром. Она взяла градусник, часы, блокнот и начала обход палаты. Капитан Покрышкин спал. Ей не хотелось его будить, и она, осторожно приподняв руку, поставила термометр под мышку спящему. Капитан открыл глаза. Взор его на мгновение блеснул, но тут же он потушил его и с деланной сердитостью сказал:
- Что вы мне спать не даете?..
Мария молча подождала, пока термометр нагреется, записала его показания и ушла.