"Пушечный снайпер"
Сергея Левина в полку называют "пушечным снайпером". Говорят, что это неофициальное звание бывалый старшина оправдывает и на передовой и в тылу. На полковых учениях он будто бы всегда стреляет последним. Иначе макетов не напасешься: после его выстрелов от бревенчатых и дощатых макетов, изображающих танки, остаются только груды досок и щепок.
А здесь, на высотке, Левин явно скучает, томится от вынужденного безделья. Мы сидим на ящиках из-под снарядов, радуемся выглянувшему солнцу, безоблачному небу и тишине. Похозяйничав на высотке два дня, метель унеслась на запад, за лес. Она начисто смела с поля пушистое белое покрывало, обнажила темные отвалы борозд.
Потемнела и дорога, протянувшаяся от Омель-города к Нерубайке. По ней движутся грузовые машины. Из открытых грузовиков поблескивают на солнце солдатские каски. Немцы ведут себя нагло - открыли регулярное сообщение у нас под носом, у всех на виду. Отсюда хорошо различимы даже фигурки мотоциклистов, которые стремительно обгоняют колонну автомашин.
Не отрывая от дороги взгляда, Левин свертывает самокрутку.
- Разве это война! Игра в кошки-мышки, а не война, - говорит он, прищурившись, словно примериваясь к колонне. - Подогнать бы сейчас пушку к тем кустикам и такую кашу заварить можно!..
Это он говорит специально для Грибана, который сидит рядом с нами и тоже наблюдает за движением на дороге.
Левин не первый раз грозится наказать обнаглевших фрицев. Но комбат по-прежнему непреклонен:
- Я же сказал тебе, что приказано держать оборону и первыми в бой не вступать. И вообще потерпи. Успеешь навоеваться и здесь. Это я тебе гарантирую.
Наш разговор прерывает Смыслов, окончательно переквалифицировавшийся в разведчика-наблюдателя.
- Справа на высотке блуждающий фриц, - кричит он от блиндажа. - Топает в направлении батареи!
Оглядываемся. На соседней высотке одиноко маячит долговязая фигура солдата. Он идет, выставив автомат, останавливается, смотрит на нас, делает еще несколько шагов, снова замирает на месте.
- Разведчик! Сейчас я его шугну, - кричит Юрка. Он щелкает предохранителем автомата и отбегает.
- Смыслов, на место! - одергивает его Грибан. - Из твоей трещотки не достанешь отсюда!
- Точно, разведчик. Как лиса вынюхивает. - Это голос Сережки Левина.
Между тем солдат перекидывает автомат за спину, поворачивает обратно и идет, изредка оглядываясь. Грибан опускает бинокль. Глаза его загораются каким-то озорным огоньком. Мельком взглянув на него, Левин вскакивает с места и просит почти умоляюще:
- Разрешите, товарищ старший лейтенант! Я из него салат сделаю.
- Упускать нельзя. Ни в коем случае, - задумчиво произносит Грибан и отрубает коротко:
- Один снаряд!
- Есть снаряд!
Левин и механик-водитель Шаронов проворно взбираются на машину и исчезают в люке. Выпустив струю серого дыма и стрельнув искрами, стальная "клушка" неуклюже сползает со своего гнезда и тяжело разворачивается на месте. Хобот ее орудия медленно поднимается вверх, останавливается, сдвигается в сторону.
Будто почуяв недоброе, гитлеровец останавливается, выжидательно глядит в нашу сторону и, неожиданно повернув на сто восемьдесят градусов, семенит на гребень высотки. Успеет ли выстрелить Левин? Попадет ли "пушечный снайпер" в такую необычную цель?
- Тикай, бо тарарахне! - громко произносит Смыслов. Но воздух раскалывается, заглушив его голос. Рядом с фигурой немца мгновенно вырастает землистый куст взрыва. Нам хорошо видно, как, сделав два неуверенных шага, солдат спотыкается и падает вниз лицом.
- Кранты! Один ноль в пользу Левина, - констатирует Юрка. Но он опять не успевает договорить. "Убитый" вскакивает и широкими прыжками взбегает на самую верхушку высотки. Еще немного, несколько шагов, и он скроется за перевалом, где его не достать…
Снова раскатисто и упруго грохочет выстрел. На этот раз чернота разрыва целиком скрывает вражеского разведчика. Медленно-медленно рассеивается дым. Нет, теперь Левин не промахнулся: немец лежит, застыв в неудобной позе, рядом с воронкой.
- Здорово! Нажал кнопку - и орден, - Юрка подталкивает меня под локоть и переходит на шепот: - Как по-твоему, наградят за это Серегу?
- Могут, конечно…
Самоходка ползет к своей яме. На ходу поднимается люк, и из него высовывается улыбающаяся физиономия Левина. Его белые льняные волосы торчат в разные стороны.
- Товарищ гвардии старший лейтенант, ваше приказание выполнено. Противник отправлен на небеса, - кричит он сверху.
Не спеша - он все делает степенно - Левин спрыгивает на землю. Но Грибан встречает его довольно холодно.
- Кто разрешил расходовать второй снаряд?
В ожидании ответа губы Грибана плотно сжаты и потому становятся тоньше. Кажется, его взгляд не предвещает Левину ничего хорошего.
- Он мог скрыться. Что я, не понимаю? - старшина растерянно и смущенно разводит руками. Такого оборота он явно не ожидал.
- Не твое дело. Приказ слышал?
- Так точно. Я пока не глухой, - наводчик вытягивается по стойке смирно. И это еще больше злит Грибана.
- Срам! Ты же первая скрипка на батарее, а на одного вонючего гада выпустил два снаряда!..
- В будущем постараюсь пятерых одним укокошить. И будем в расчете, - спокойно предлагает Левин. - К тому же я по Уставу обязан проявлять инициативу.
- Сначала выполни приказ, а потом и инициативу проявляй, понял? Я разрешил один снаряд, а ты - два. Вот Егорову я бы три разрешил. А тебе - нет… Запомни!
А глаза Грибана уже улыбаются. Появляется смешинка и на лице Левина. Слишком хорошо понимают они друг друга, чтобы долго разговаривать на повышенных нотах.
- Ставьте машину на место, - наконец говорит Грибан примирительным тоном. - Смыслов и Дорохов! Сходите к убитому и обыщите его. Не сейчас, а то подстрелят, как зайцев. Вечером. Если есть документы, забрать.
- Будет сделано, - весело откликается Юрка, позабыв сказать набившее оскомину "есть". А вообще комбат отдал свое приказание таким тоном, что вытягиваться перед ним было бы просто нелепо. На лице Левина мелькает улыбка. Он подходит к люку механика-водителя, делает знак рукой - "становись на место!"
Грибан смотрит на Сергея. Перехватываю его взгляд, и меня поражают глаза комбата. Только что злился, и вдруг столько в них доброты и тепла. Это понятно - Левин его гордость, его любимец, его первая опора на батарее.
…Вечером, когда высотку окутывают сумерки, мы отправляемся к убитому. Гитлеровец лежит в странной позе. Кажется, он сначала присел на корточки и из такого положения рухнул вперед: одна нога так и осталась подвернутой. Руки судорожно вцепились в мерзлые кочки. На маскировочном халате, во многих местах распоротом осколками, следы запекшейся крови. Воронка от снаряда в трех-четырех шагах.
Я смотрю на белые, шевелящиеся на ветру волосы, на красивый, окаменевший от холода профиль солдата, и мне нисколько его не жаль: этот получил свое…
- Смотри вперед, а я обыщу, - тихо говорит Смыслов, наклоняясь над трупом, и начинает обшаривать убитого.
Поворачиваюсь в ту сторону, куда кивнул Юрка, и вскрикиваю от неожиданности.
В дымчатом вечернем сумраке в какой-нибудь сотне метров от нас маячат две фигуры. С каждым шагом они становятся все различимее… Идут прямо к нам.
- Ложись, - шипит Юрка, опускаясь на живот рядом с убитым. Он быстро выхватывает что-то из карманов солдата, снова лихорадочно шарит руками у него под шинелью и проворно, словно ящерица, отползает назад. Я следую за ним.
- Стой! - Юрка говорит почти шепотом. Он щелкает затвором, ложится поудобнее в борозду и, приготовившись стрелять, берет приближающиеся фигуры на мушку.
- Хальт!
Я вздрагиваю. Это, наверное, для храбрости заорал Юрка. А в ответ доносится спокойная немецкая речь. "Видимо, гитлеровцы принимают нас за своих?!"
- Огонь по гадам, - сквозь зубы цедит Смыслов, и его автомат выплескивает несколько коротких очередей. Подхлестнутый выстрелами, я торопливо нажимаю на спуск. Мой ППШ крупной дрожью бьется в руках, словно хочет вырваться, а меня охватывает какое-то радостное возбуждение.
- Хенде хох! - изо всех сил кричу в темноту. Но слова заглушаются ответными выстрелами. По вспышкам сразу понятно, что стреляет один. "Значит, одного подстрелили".
И как-то сразу, мгновенно наступает звенящая тишина.
- Сколько их там? - шепотом спрашивает Юрка.
- Видел двоих.
- А сейчас?
- Не видно ни одного.
Стало еще темнее. Я вглядываюсь в загустевшие сумерки до боли в глазах. Но фигуры солдат словно растворились в вязком темном тумане.
- Бумажник я забрал. Давай по одному восвояси, - командует Юрка. - Иди первый. Не поднимайся.
Пригнувшись, отбегаю назад. Юрка выпускает в темноту длинную очередь и подползает ко мне.
- В ловушку бы не попасть, - говорит он, поднимаясь. - Надо быстрее драпать.
Оглядываясь по сторонам, спешим вниз в лощинку. Юрка взбудоражен не меньше меня. Это сразу заметно: как только достигаем балки, где мы в абсолютной безопасности, он начинает говорить без умолку:
- Интересно, влепили мы им или нет? Если живы остались, наверняка их понос прошиб.
На душе становится легко и безоблачно, словно после большой удачи, хотя ничего особенного как будто и не случилось.
- А здорово я с ними шпрехал?! - Юрка не скрывает удовлетворения собой. Он смеется. И улыбка, заразительная и ехидная, не сходит с его лица всю дорогу до самой землянки, у которой нас встречают почти все батарейцы.