- Ну, ладно, - капитан нехотя слезает с кровати, одевает брюки, натягивает свои хромовые сапоги-гармошки. - Давай, выкладывай, что ты сегодня принес?
- На высотке без перемен.
- А на дороге?
- Прошло несколько машин.
- Какие машины?
- Грузовики.
- С чем?
- Не видно с чем. Крытые.
- Вот тут-то и надо быть разведчиками. Машины! А что машины?! Выдвигайтесь со Смысловым поближе к дороге и наблюдайте. Если машины крытые, значит, с солдатами. Значит, с живой силой. Так?
Я неуверенно пожимаю плечами.
- Так и доложим. Сколько машин?
- Три прошло в Нерубайку. Одна обратно - на Омель-город.
Кохов на минуту задумывается.
- Судя по всему, они подбрасывают подкрепления. Выходит, из Нерубайки они не собираются отходить. Чуешь, чем пахнет?
Я ничего не чую. И капитан, как учитель бестолковому школьнику, снова начинает растолковывать мне сложившуюся обстановку.
- Значит, в Нерубайке немцы хотят обосноваться надолго. Вполне возможно, что они решили собрать кулак и ударить по высотке с тыла - со стороны балки. Что тогда?.. Тогда за нами будет следить весь корпус, вся армия. Понял теперь, почему для каждого из нас эта высотка может стать пиком всей жизни? Если выстоим - будут награды и звания. Слава и почести! Струсим или просто не выдержим - нас никто не отметит - ни живых, ни погибших.
Капитан надолго умолкает. Он не спеша натягивает гимнастерку, вытаскивает из-под подушки планшетку, достает из нее блокнот, подсаживается к столу и переходит на деловой тон.
- Так и запишем - за два часа прошло четыре машины…
- И несколько мотоциклов.
- Что же ты не сказал сразу?! И как это понимать - несколько? Язык разведчика должен быть точным. А вы на данном этапе не просто связные, а связные-разведчики. Сколько мотоциклов?
- Смыслов сказал три или четыре.
- А может быть, пять?
- Может быть…
Кохов недовольно вскидывает брови и ударяет кулаком по столу:
- Вот дают!.. Вот и повоюй с такими помощничками!.. Давай-ка запишем точно: "На Нерубайку прошло шесть крытых машин с живой силой противника и пять мотоциклов". Четыре грузовика вы видели, а остальные могли прохлопать. Честно, вы ведь больше в землянке сидите, чем на НП? Могли не увидеть, так сказать, пропустить? Ну?..
- Могли. Но часовой всегда на посту. Он все время считает.
- Часовой часовым. А вы сами должны все видеть. Вам и отвечать за точные цифры. Значит, договорились - шесть и пять. Так и будет доложено. Что еще?
- Больше ничего.
- Что показало наблюдение за окопами противника?
- Как и раньше, ходят фрицы между двумя дзотами. Головы видно. Без касок. Уши платками обмотаны.
- Не ходят, а перемещаются. Это называется перемещение пехоты.
Он опять что-то записывает в блокнот.
- На сегодня все?
- Наверное.
- Тогда дуй назад… Наблюдайте внимательнее. Повторяю - от ваших данных зависит многое. По ним командующий может принять то или другое решение Понятно?
- Так точно!
- Жду Смыслова. Иди.
- Есть идти!..
И опять меряю шагами унылое поле. Сгущаются сумерки. В небе появляются первые звезды. Узенькой светлой ленточкой тянется тропинка поперек застывших борозд…
Странный разговор получился у нас с Коховым. Судя по всему, он доволен создавшейся обстановкой. Но зачем ему увеличивать число немецких машин, курсирующих по шляху, за которым мы ведем наблюдение? Чем больше машин, тем радостнее у него на душе - так я понял по его тону, по всему разговору.
А насчет высоты, которая есть у каждого человека, он выразился верно и здорово. Только неясно, почему именно эта высотка должна стать для меня, для Юрки, для Кохова пиком всей жизни? Тут он что-то не досказал…
Из темноты медленно, угрожающе надвигается громада соломенной скирды. Теперь каждую ночь я обхожу ее стороной - мало ли кто может найти тут пристанище. Скирда наверняка служит ориентиром не только нам - и немцам. Наверное, только поэтому они до сих пор не подпалили ее зажигательными пулями. Я знаю, со стороны Нерубайки подходы к ней не закрыты. Оттуда, от бронетранспортера, сюда прямая дорога - иди прямо по полю и не встретишь ни единой души…
Сделав солидный крюк, снова выхожу на свою тропинку. Испытывая необъяснимое облегчение, подхожу к редким низкорослым кустикам - первым предвестникам леса, в котором я чувствую себя уютнее и спокойнее.
На своем пути я знаю здесь каждое деревце, каждый кустик. Сейчас впереди появится большой старый дуб. Вильнув от него в сторону, тропинка углубится в самую гущу деревьев, которые при сильных порывах ветра скрипят своей старой корой, будто стонут. Лохматые щупальца их веток в темноте тянутся прямо к лицу, липнут к полам шинели. Они словно ласкаются…
Через балку я могу пробраться с закрытыми глазами. Но как их закроешь, когда надо в оба смотреть вперед, если не хочешь попасть в засаду…
Мысли опять возвращаются к Кохову. Смутный протест поднимается в моей душе против его бравады. Наверное, он сейчас уже докладывает по телефону обо всем, "увиденном собственными глазами", - о том, как курсируют по дороге на Нерубайку машины с живой силой противника, как перемещается вражеская пехота, как стягиваются в Нерубайку и Омель-город немецкие автоматчики.
…С Коховым я познакомился сразу после прибытия в полк, на ночном дежурстве. Наши обязанности оказались тогда почти одинаковыми. Мы должны были бодрствовать, когда все спали: его назначили дежурным по штабу, меня - посыльным.
Ночью Кохов расстелил на столе карту, достал небольшой прозрачный кружок, испещренный цифрами, делениями, дырками, положил рядом целлулоидную линейку, коробку карандашей и начал сосредоточенно выводить кружочки, ромбики, стрелы.
Он долго трудился, не разгибая спины и ни разу не посмотрев в мою сторону. Наконец, отбросив карандаши и отступив от стола, капитан полюбовался разукрашенной, словно картина, картой и с удовлетворением произнес:
- Запомни, ефрейтор, кроме Петрова и Кохова, в полку никто не способен нанести обстановку вот так!
Он изучающе посмотрел на меня и спросил:
- Ты в этом что-нибудь разумеешь?
- Нет, товарищ капитан.
- Как же ты попал в артиллеристы?
- Я радист… Во взводе управления.
- А‑а…
Кохов прошелся по комнате и, возвратившись к столу, снова повернулся ко мне:
- Ты не думай, что стрелять из пушки проще, чем из ружья. Ты знаешь хотя бы, что такое СУ?
- Нет…
- СУ - это самоходные установки, - капитан весело рассмеялся. - А что такое КУ?
Я молча пожал плечами.
- Ничего ты не знаешь. А ну, иди сюда. Вот смотри: Д - это дальность стрельбы. ЦТ - цель топографическая. Треугольником и буквой Д обозначаются поправки дальности… - И он начал объяснять мне порядок подготовки к стрельбе по закрытым целям.
Тогда я впервые "уразумел", что артиллерия - это целая наука. Чтобы подавить цель, оказывается, надо сначала определить по карте ее дальность, потом поправки дальности, потом сделать расчет и поправки на температуру и ветер. А еще надо определить высоту цели, а еще найти этот самый КУ - коэффициент удаления, а еще шаг угломера и что-то еще и еще.
Свою популярную лекцию Кохов оборвал неожиданным вопросом:
- Скажи, ефрейтор, а смогу я стать артиллерийским генералом?
- Каждый может, товарищ капитан.
- И ты можешь!? - Кохов остановился напротив меня. Плечи его затряслись от смеха, а маленькие темные глазки мгновенно сузились, спрятались за веками.
В ту ночь его насмешки меня ничуть не обидели. Наоборот, капитан показался умным боевым офицером. Но вот здесь, на высотке, боевитости у него поубавилось. Хочет стать артиллерийским генералом, а сам отсиживается в чужом блиндаже.
Нежданный гость
В поведении Смыслова появилась какая-то странность. Никогда не замечал, чтобы Юрка - самый разговорчивый, общительный, компанейский парень в полку - вдруг начал уединяться. Он украдкой что-то читает, подолгу раздумывает над какими-то потрепанными листочками. Все чаще я вижу его притихшим, рассеянным.
Вот и сейчас он опять отодвигается в самый уголок блиндажа, лезет в карман, шелестит бумажками… Рядом со мной сладко похрапывает и причмокивает во сне губами Вася Зуйков, которого Кохов снова откомандировал к нам на высотку. Упершись ему коленом в живот, спит старшина Кравчук. Юрка, наверное, думает, что я тоже заснул. Он расправляет один из листочков в ладонях, заглядывает в него, закрывает глаза и начинает беззвучно шевелить губами.
"Неужели он молится?!" Приподнимаю голову:
- Что ты делаешь?
Юрка вздрагивает, но бумажку не прячет, она остается у него на коленях.
- А тебе что? Спи… Во сне полезные витамины есть, - ворчит он негромко, вполголоса, чтобы не разбудить Зуйкова и Кравчука.
- Нет, Юра, ты сначала ответь…
- Оказывается, ты любопытный. Ну, стишки разучиваю. Что дальше?
- Какие стишки?
- Военные. Фронтовые.
- Зачем?
Юрка вскидывает голову, смотрит с удивлением:
- А с чем я выступать буду, когда выйдем на отдых?
- Где выступать?
- Как где?! В самодеятельности. Где же еще.
Вон, оказывается, в чем дело. Мне становится стыдно за мои подозрения. Я и забыл, что Юрка великий оптимист. Еще неизвестно, чем кончится наша "оборонительная кампания", а его мысли уже в будущем.
- Ты что-нибудь понимаешь в поэзии? - неожиданно спрашивает Смыслов.
"Что я понимаю в поэзии?.."