- Здравия желаю, товарищ старший лейтенант, - сказал, улыбаясь, красивый солдат. - Мы артисты из фронтового ансамбля песни и пляски. - Он показал рукой на вход в палатку, и я только сейчас услышал там, за брезентовым пологом, сдержанный говор многих людей. Я не мог понять, что все это значит и какое имею отношение к ансамблю. Солдат пояснил:
- Нас прислал командующий фронтом. Сказал, что здесь, в госпитале, находится раненый разведчик, который выполнил очень важное задание, и его, то есть вас, надо повеселить. Вот мы и прибыли.
Приятная волна благодарности прихлынула к сердцу: "Не забыл. При всей своей невероятной занятости. Спасибо вам, товарищ командующий!"
- Как же вы будете это делать? В палатке больше трех-пяти человек не поместится, - растерянно спросил я и тут же предложил: - Вы дайте концерт для госпиталя где-нибудь в общей столовой и доложите командующему, что приказ выполнен.
- Мы так не можем. Приказано поднять настроение лично вам. Для госпиталя будет особое выступление, - настаивал солдат. - Приказ есть приказ! Мы все организуем здесь… Меня зовут Игорь, фамилия Чешихин. Друзья шутки ради пустили слух, что это псевдоним, который происходит от главного моего занятия: чесать языком. Я ведь конферансье. По-военному - ведущий ансамбля…
Появился дежурный врач, пришли сестры, укрыли меня еще одним одеялом, подняли полы палатки, и я увидел группу хорошо одетых солдат, похожих, как братья, на Игоря Чешихина.
Профессионально улыбаясь, Игорь представил их единственному зрителю и слушателю. Звонко, как с эстрады, объявил:
- "Землянка", слова Алексея Суркова, музыка Константина Листова, исполняет солист ансамбля Родион Губанов.
Происходящее было похоже на приятный сон - красивые люди, музыка, пение. И очнуться не хотелось: сон это или бред, пусть так и будет. Важно, что слова песни вполне отражают явь. "Бьется в тесной печурке огонь…" Вот она, печурка, и прыгает в ней красный огонь. "На поленьях смола, как слеза, и поет мне в землянке гармонь…" Ну не в землянке, так в палатке. Только вот глаза передо мной другие - мамины глаза. Мама, мама, нет никого роднее и ближе тебя! "Ты теперь далеко, далеко… а до смерти четыре шага". Сейчас, пожалуй, побольше четырех. А было меньше шага: когда вели патрули по Витебску, стволом автомата в спину подталкивали. И немец, которого не смог оглушить, чуть не выстрелил в упор. Как уцелел? Непонятно. Из нескольких автоматов били, пока лез через проволоку, а зацепила всего одна пуля!
- Вы не спите, товарищ старший лейтенант? - озабоченно спросил Игорь Чешихин.
- Нет, нет, я все слышу и вижу отлично. Только не повредит ли вашим товарищам пение на открытом воздухе? У них ведь голоса.
- Мы привычные. Всю зиму на морозе пели. Концертных залов на передовой нет. Теряли и голоса, и певцов. Война!..
После пения - пляска. Танцорам было тесно на узкой дорожке перед палаткой, но они со свистом отплясывали.
- Специально для вас приготовлен отрывок из поэмы Твардовского "Василий Теркин", - сообщил Игорь.
Я любил стихи Твардовского, в особенности про этого удалого парня Теркина!
Игорь читал отрывок совсем новый, я еще не читал этих строк:
Подзаправился на славу,
И хоть знает наперед,
Что совсем не на расправу
Генерал его зовет,
Все ж у главного порога
В генеральском блиндаже -
Был бы бог, так Теркин богу
Помолился бы в душе.
"Ну, точно про меня! - думал я с восторгом. - Будто подсмотрел Твардовский, когда я шел к командующему".
И на этой половине -
У передних наших линий,
На войне - не кто, как он,
Твой ЦК и твой Калинин.
Суд. Отец. Глава. Закон.
Я вспомнил генералов, с которыми довелось встречаться. Комдив Добровольский - строгий, властный, но бывает и добр - таким он запомнился, когда вручал первую медаль "За боевые заслуги". Член Военного совета Бойко - ну, этот действительно и "ЦК, и Калинин" - огромный масштабности человек… Вспомнился Черняховский - красивый, крепкий, молодой, глаза мудрые.
- "Вот что, Теркин, на неделю можешь с орденом - домой…" - не декламировал, а как-то запросто говорил Игорь. Чтец то превращался в Теркина, то в генерала, то в Твардовского. А то вдруг я узнавал в нем и себя. И было все это опять как во сне.
Радостное ощущение не покидало и после их выступления. Ну, пусть не полный ансамбль, пусть несколько человек, но ведь для меня одного прислал Черняховский!..
Словно продолжение этого сказочного сна, вечером в мою палатку грузно ввалился член Военного совета Василий Романович Бойко.
- Лежишь? Правильно делаешь! Много сделал, отдохни!
Генерал расстегнул шинель, снял фуражку, сел на табуретку так, что она хрустнула. Поглядел улыбчиво и добро:
- Сейчас отдышусь…
"Больной человек, - подумал я, глядя на отеки под глазами генерала, - а по передовой мотается и днем и ночью".
Бойко поднялся, застегнул шинель на все пуговицы, надел фуражку, проверил, ровно ли она сидит. "Куда же он? - удивился я. - Ничего не сказал… Неужто за тем только и заходил, чтобы отдышаться?"
Но Бойко не ушел. Он встал против меня по стойке "смирно" и негромким, но торжественным голосом произнес:
- По поручению командующего фронтом генерала армии Черняховского вручаю вам, старший лейтенант Карпов, за выполнение особого задания орден Красного Знамени. - Генерал подал картонную коробочку, в ней я увидел красно-золотой орден и бело-красную ленту, натянутую на колодке. - От себя поздравляю, дорогой мой, и желаю тебе быстрее поправиться, совершить еще много геройских дел на благо Отечества!
Бойко погладил меня по голове и уже буднично спросил:
- Куда же тебе орден прикрепить? - Секунду подумал и решил: - А почему нельзя на белую нательную рубашку? У тебя сейчас такая форма одежды - госпитальная!
Он прикрепил орден, прихлопнул пухлой ладонью.
- Носи на здоровье! Командующий просил передать, что сам бы с удовольствием навестил тебя, да не может: дел много. И меня за торопливость тоже извини. К большому мероприятию готовимся. Будь здоров!
Бойко пожал руку и ушел к поджидавшему его за палаткой автомобилю. Заурчал мотор, хрустнули ветки, и машина стала удаляться.
Я жалобно посмотрел на сестру, попросил:
- Сестричка, уколи меня чем-нибудь.
- Вам плохо? Я сейчас дежурного врача вызову.
- Да нет же, так хорошо! Словно во сне все происходило! Сам Черняховский меня не забыл!
И это еще не все. Приходили меня навещать штабные офицеры, рассказывали:
- Черняховский после твоего возвращения звонил в Москву, с кем говорил, не знаем, но говорил на басах. Он имел в виду, что тебя дважды представляли к званию Героя. Другим это звание давали за 25–30 "языков", а у тебя на личном счету уже больше семидесяти! Так вот, Черняховский, понимая, что мешает твоя бывшая судимость по 58-й политической статье, говорил своему московскому собеседнику: "Сколько можно отказывать? Он уже старший лейтенант, член партии, а вы его за преступника считаете. Найдите наши два представления на Героя и дайте ход".
Меня вскоре отправили из полевого госпиталя долечиваться в Москву. А потом там же в столице зачислили в Высшую разведшколу Генштаба.
Пока я лечился, была проведена одна из блестящих операций Советской Армии "Багратион", в которой участвовал 3-й Белорусский фронт под командованием Черняховского. Выполняя его задание, я не знал, что доставил из Витебска чертежи немецкого "Медвежьего вала". Они любили давать громкие названия, на Днепре создали "Восточный вал", который, как известно, наши войска успешно преодолели. И вот на пути к Витебску и Минску построили "Медвежий вал".
Оказывается, информация о "Медвежьем вале" была передана и 1-му Прибалтийскому, и 2-му Белорусскому фронтам. Напомню, что вспоминает об этом маршал Баграмян:
"Я, будучи командующим 1-м Прибалтийским фронтом, встречал в разведывательных сводках фамилию старшего лейтенанта Карпова. И вот он, тот же самый лихой, смелый разведчик, теперь - известный писатель… во всех описанных заданиях принимал участие сам автор. Владимир Карпов сражался не только на фронте, которым я командовал, он вел активные боевые действия и на соседнем, 3-м Белорусском, и, как мне известно, пользовался уважением командующего фронтом Ивана Даниловича Черняховского".
"Багратион"
В ночь на 20 июня командующий, член Военного совета и командующие родами войск фронта с оперативной группой, возглавляемой генералом Иголкиным, прибыли на передовой командный пункт. Он размещался в блиндажах на малозаметной высотке "208,5" немного севернее Минского шоссе, примерно в двух с половиной километрах от переднего края. Здесь же был построен блиндаж для представителя Ставки - маршала Василевского. На основном КП, в лесу южнее Гусино, остался штаб во главе с генерал-лейтенантом Покровским, на плечи которого легли немалые заботы по осуществлению решений командующего и боевому обеспечению операции.
В эту же ночь перебрались на свои передовые КП и командармы. Теперь управление войсками фронта шло с этой, ничем не примечательной высотки.
Командующий потребовал от войск строгого соблюдения маскировки, полного молчания радиостанций. Завершены все перегруппировки, и войска армий заняли на фронте свой предбоевой порядок согласно первому варианту, утвержденному Ставкой. Подвижные войска развития прорыва сосредоточились и притаились в своих районах.
Иван Данилович смотрел в стереотрубу на позиции, прикрывавшие Минское шоссе, а сам мысленно был под Витебском, на НП генерала Людникова, армия которого по плану Черняховского в должна была начать операцию.