- Зачем мы пришли сюда, только время теряем! Я думала, вы хотите идти дальше, - сказала девушка.
- Да, милая Элизабет-Джейн, - отозвалась мать. - Но мне вздумалось побывать здесь.
- Зачем?
- Здесь я в первый раз встретилась с Ньюсоном, в такой же день, как сегодня.
- В первый раз встретились здесь с отцом? Да, вы мне об этом говорили. А теперь он утонул, и нет его у нас! - С этими словами девушка вынула из кармана карточку, посмотрела на нее и вздохнула. Она была обведена черной каймой, и в рамке, как на мемориальной дощечке, были написаны слова: "Дорогой памяти Ричарда Ньюсона, моряка, который преждевременно погиб на море в ноябре месяце 184… года, в возрасте сорока одного года".
- И здесь, - нехотя продолжала мать, - я в последний раз видела того родственника, которого мы разыскиваем, - мистера Майкла Хенчарда.
- В каком родстве мы с ним находимся, мама? Мне так этого хорошенько и не объяснили.
- Мы с ним в свойстве или были в свойстве, потому что его, может быть, нет в живых, - осторожно сказала мать.
- Вы мне уже говорили это десятки раз! - воскликнула девушка, рассеянно посматривая по сторонам. - Должно быть, он нам не близкая родня?
- Совсем не близкая.
- Он был вязальщиком сена, не правда ли, когда вы в последний раз о нем слышали?
- Да.
- А меня ом, должно быть, никогда не видел? - в неведении своем продолжала девушка.
Миссис Хенчард замялась и ответила нерешительно:
- Безусловно не видел, Элизабет-Джейн. Но пойдем-ка вон туда.
Она направилась в дальний конец ярмарочного поля.
- Мне кажется, нет никакого смысла расспрашивать здесь о ком-либо, - заметила дочь, озираясь вокруг. - Народ на ярмарках меняется, как листва на деревьях. И, кроме вас, здесь едва ли найдется сегодня хоть один человек, который был на ярмарке тогда.
- Я в этом не совсем уверена, - возразила миссис Ньюсон (так она теперь звалась), пристально рассматривая что-то вдали, у зеленой насыпи. - Погляди-ка туда.
Дочь посмотрела в ту сторону. Предмет, обративший на себя внимание матери, оказался треножником из воткнутых в землю палок, на котором висел котел, подогреваемый снизу тлеющими дровами. Над котлом, наклонившись, стояла старуха, изможденная, сморщенная и чуть ли не в рубище. Она размешивала большой ложкой содержимое котла и по временам каркала сиплым голосом: "Здесь продают хорошую пшеничную кашу!"
В самом деле, это была хозяйка палатки с пшеничной кашей. Когда-то она преуспевала, была опрятной, носила белый передник, позвякивала деньгами, а теперь лишилась палатки, стала грязной, не было у нее ни столов, ни скамей, ни покупателей, если не считать двух белобрысых загорелых мальчуганов, которые подошли и попросили: "Дайте полпорции - да пополней наливайте!", что она и сделала, подав им две щербатые желтые миски из самой простой глины.
- Это она была здесь в тот раз, - проговорила миссис Ньюсон, направляясь к старухе.
- Не заговаривайте с ней - это неприлично! - остановила ее дочь.
- Я только одно словечко скажу. Ты можешь подождать здесь.
Девушка не стала возражать и пошла к ларькам с цветными ситцами, а мать продолжала свой путь. Едва завидев ее, старуха стала зазывать покупательницу, а просьбу миссис Хенчард-Ньюсон дать на пенни каши удовлетворила с большим проворством, чем в свое время, когда отпускала каши на шесть пенсов. Когда soi-disant вдова взяла миску жидкой невкусной похлебки, заменившей густую кашу былых времен, старая ведьма открыла корзинку, стоявшую за костром, и, бросив на покупательницу лукавый взгляд, прошептала:
- А как насчет капельки рома?.. Из-под полы ведь… ну, на два пенса… зато кашу проглотите - облизнетесь.
Покупательница горько улыбнулась, вспомнив эту старую уловку, и качнула головой с таким видом, значения которого старуха не поняла. Взяв предложенную ей оловянную ложку, миссис Ньюсон ковырнула кашу и, сделав вид, что ест, вкрадчиво сказала старой карге:
- Вы, верно, знавали лучшие дни?
- Ах, сударыня, что и говорить! - отозвалась старуха, немедленно открывая шлюзы своего сердца. - Я стою на этой ярмарочной площади вот уже тридцать девять лет- стояла девушкой, женой и вдовой и успела узнать, что значит иметь дело с самыми привередливыми желудками в округе. Сударыня, вряд ли вы поверите, что когда-то у меня была своя палатка-шатер, настоящая приманка на ярмарке. Никто сюда не приходил, никто отсюда не уходил, не отведав пшеничной каши миссис Гудноф. Я умела угодить и духовным особам и городским франтам, умела угодить и городу и деревне, даже грубым, бесстыдным девкам. Но будь я проклята, люди ничего не ценят! Честная торговля не приносит барышей - в нынешние времена богатеют только хитрецы да обманщики!
Миссис Ньюсон оглянулась - ее дочь замешкалась у дальних ларьков.
- А не припоминаете ли вы, - осторожно спросила она старуху, - как в вашей палатке ровно восемнадцать лет назад муж продал свою жену?
Карга призадумалась и качнула головой.
- Если бы вокруг этого дела поднялся шум, я б сию же минуту вспомнила, - сказала она. - Я помню каждую супружескую драку, каждое убийство, умышленное и случайное, даже каждую карманную кражу - по крайней мере крупную, - какие мне довелось видеть своими глазами. Но продажа жены? Это было сделано потихоньку?
- Да, пожалуй. Кажется, так.
Торговка пшеничной кашей снова качнула головой.
- Погодите… Погодите! Вспомнила! - сказала она. - Во всяком случае, я припоминаю человека, который сделал что-то в этом роде, он был в куртке и тащил корзину с инструментами. Но мы таких вещей в памяти не держим. А этого человека я не забыла только потому, что на следующий год он снова был здесь на ярмарке и сказал мне вроде бы по секрету: если какая-нибудь женщина будет спрашивать о нем, я должна сказать, что он отправился… куда же это?.. да, в Кестербридж… верно, он сказал - в Кестербридж! Но, ей-богу, я и думать об этом забыла!
Миссис Ньюсон вознаградила бы старуху в меру своих скудных средств, если бы не помнила, что ром, влитый в кашу этой не слишком совестливой особой, был причиной падения ее мужа. Она коротко поблагодарила свою собеседницу и присоединилась к Элизабет, которая встретила ее словами:
- Мама, пойдемте дальше… вряд ли прилично было вам там закусывать. Я вижу, что этого никто не делает, кроме людей самого низкого сорта.
- Зато я узнала, что хотела узнать, - спокойно ответила мать. - Когда наш родственник был в последний раз на этой ярмарке, он сказал, что живет в Кестербридже. Это далеко-далеко отсюда, и сказал он так много лет назад, но, пожалуй, мы пойдем туда.
И, покинув ярмарку, они направились к деревне, где получили пристанище на ночь.
Глава IV
Жена Хенчарда действовала с наилучшими намерениями, но очутилась в затруднительном положении. Сотни раз собиралась она рассказать своей дочери, Элизабет-Джейн, правдивую историю своей жизни, трагическим моментом которой явилась сделка на Уэйдонской ярмарке, когда она была немногим старше девушки, шедшей теперь с нею. Но она не решалась. Таким образом, девочка, ничего не ведая, росла в уверенности, что отношения между веселым моряком и ее матерью были самыми обыкновенными, какими они и казались. Угроза подорвать привязанность к нему девочки, заронив в ее головку смущающие мысли, угроза, возраставшая вместе с ростом ребенка, представлялась миссис Хенчард слишком большим риском, чтобы она могла на него пойти. И она считала безумием открыть Элизабет-Джейн правду.
Но боязнь Сьюзен Хенчард, что исповедь лишит ее привязанности горячо любимой дочери, не имела отношения к сознанию собственной вины. Благодаря своей простоте, послужившей в свое время основанием для презрения Хенчарда, она жила в убеждении, что Ньюсон, купив ее, приобрел на нее морально оправданные и вполне реальные права, хотя смысл и законные границы этих прав она не вполне ясно себе представляла. Уму искушенному покажется, пожалуй, странным, что здравомыслящая молодая женщина могла поверить в серьезность такой сделки; и не будь других многочисленных примеров подобной убежденности, в этом можно было бы усомниться. Но миссис Хенчард была отнюдь не первой и не последней деревенской женщиной, почитавшей себя связанной по правилам церкви со своим покупателем, о чем имеется немало рассказов деревенских жителей.
Историю жизни Сьюзен Хенчард за этот период можно рассказать в двух-трех фразах. Совершенно беспомощная, она была увезена в Канаду, где семейство прожило несколько лет, не добившись сколько-нибудь значительных успехов на жизненном поприще, хотя она работала не покладая рук, чтобы в домике у них был уют и достаток. Когда Элизабет-Джейн было лет двенадцать, все трое вернулись в Англию и поселились в Фальмуте, где Ньюсон несколько лет служил лодочником и выполнял разные работы на берегу.
Затем он нанялся на торговое судно, ходившее в Ньюфаундленд, - в эту пору Сьюзен и прозрела. Она рассказала свою историю приятельнице, а та высмеяла ее покорность, и душевному покою Сьюзен пришел конец. Когда Ньюсон в конце зимы вернулся домой, он увидел, что заблуждение, которое он так старательно поддерживал, исчезло навсегда.
Настали дни мрачного уныний, и в один из таких дней она поведала ему свои сомнения: не может она дальше с ним жить. Вскоре Ньюсон ушел в очередной рейс в Ньюфаундленд. А немного спустя весть о его гибели разрешила проблему, превратившуюся в пытку для уязвимой совести Сьюзен. Моряк навсегда ушел из ее жизни.
О Хенчарде она ничего не знала. Для вассалов Труда Англия тех дней была континентом, а миля - географическим градусом.