Помогал стягивать: сначала джинсы, потом - трусики. Чувствовал, как поднимается член и - выше - принимается настойчиво стучать сердце от прикосновений к нежной коже и зрелища темных треугольников: трусиков и - под трусиками.
- Ой-ой, - говорила Эльза, присаживаясь на корточки и пуская в кладбищенскую землю шумную струю. - Ой-ой…
Благодатский придерживал ее сбоку за плечо и думал: "Удивительно, здесь, под землей - остатки каких-то людей, а сверху - девочка…" Смотрел на неяркие взблески светлой жидкости и хотел - подставить ладонь, чтобы ощутить температуру и запах, но не решался. Когда же наконец решился - готочка уже иссякла, и ему досталось лишь несколько маленьких капель, почти не ощущаемых и не обоняемых. Быстро подносил ладонь к лицу, глубоко вдыхал, но чувствовал только теплые ночные запахи сентябрьского кладбища и всё нарастающее возбуждение. Вытирал руку о штаны и обращался к натягивавшей трусы Эльзе:
- Погоди…
Готочка не понимала: смотрела на Благодатского, держала рукой трусики. Благодатский приближался: обнимал одной рукой, другой - находил вцепившуюся в трусики ладошку и отстранял её. Тянулся губами к губам, целовал. Эльза смотрела на него внимательным пьяным взглядом, запускала в рот язык и вздрагивала: пальцы Благодатского скользили по внутренней стороне бёдер готочки, постепенно пробираясь все выше, пока не достигли. Просовывала ладони - под свитер Благодатского, резкими движениями выдергивала из штанов футболку: касалась кожи.
"Бля, тут уже горячо!" - мелькало в голове, когда осторожными движениями изучал нежное и влажное. - "И совершенно нет волос. Совершенно. Только сверху - крошечный треугольник. Эту постричь - не удалось бы…" Чувствовал, что пальцы готочки - привычно расстегивают пуговицу джинсов и освобождают напряженный орган. Представлял себе - как движутся тонкие пальцы с длинными крашеными ногтями вдоль тонких синих канальчиков вен. Сдавленно выдыхал и видел на мгновение отстранившееся бледное лицо готочки: заплаканное, пьяное, с размазанной косметикой, оно вдруг совсем ожило и, показалось, - тихо улыбнулось прежде, чем неожиданно нырнуть вниз - туда, где рука сильно сжимала торчавший вверх и вперед из-под свитера член. Благодатский не ждал подобного: чуть отходил назад, прижимался спиной к намогильному камню. Запускал пальцы в волосы готочки: трогал обильно продырявленные уши и острия шипов на ошейнике. Старался не стонать слишком громко. Задирал голову вверх и смотрел, как неровно качаются среди веток деревьев - хилый месяц и редкие звезды. Через некоторое время - желал принимать непосредственное участие, тянул готочку вверх. Целовал: губы пахли его членом. Эльза едва заметно дрожала и не отпускала: продолжала - рукой. Благодатский аккуратно и медленно разворачивал ее лицом к камню. Опиралась, выгибала спину: проникал сзади и двигался. Держал руки на бедрах. Стонала громко, значительно громче, чем - он.
Место оказывалось неудобным: поминутно выскакивал член. Решали отправиться к художникам - на лавочку. Застегивал джинсы и, чтобы скорее, - брал на руки готочку и шел. По дороге - целовала, и смешно свисал вниз между руками Благодатского бледный голый зад.
У художников Эльза становилась на колени, вытягивалась животом по сидению лавочки. Сдавленно просила:
- Скорее, скорее… не могу, скорее… - и утыкалась лбом в доски, когда чуть раздвинув ее ноги - входил Благодатский. От сильных толчков у готочки хлюпало: казалось, вот-вот брызнет горячая жидкость из глубины и потечет к основанию члена и дальше - по ногам. "Так не бывает, так не бывает, так не бывает…" - успокаивал себя Благодатский, чтобы не сорваться - раньше времени. Двигался с закрытыми глазами и легким звоном в ушах, перемешанным с делавшимися все более громкими стонами Эльзы: останавливался от прикосновения к плечу и знакомого голоса:
- Это… я… Можно и я… Это…
Благодатский открывал глаза: рядом с ним стоял Джейкоб - трогал его плечо, и держал вторую руку за расстегнутой ширинкой кожаных штанов. Свитер гота был вымазан кладбищенской глиной, а в волосах застряла веточка с жухлым листом.
- Блядь, ну это уже ни в какие рамки… - злился Благодатский, которому совсем не хотелось отрываться. - Уёбывай на хуй, пидор! Уёбывай на хуй… Уебу ща, если не исчезнешь…
- Я - ничего, я - хотел с вами… - грустно отвечал Джейкоб и уходил. Благодатский снова принимался яростно двигаться внутри не обращавшей ни на что внимания готочки, которая уже принялась помогать: чуть подаваясь назад к Благодатскому - насколько возможно - и возвращаясь обратно.
Через некоторое время замечал, что недалеко ушел изрядно надоевший за недолгие часы знакомства Джейкоб: уселся на ближайшую возлемогильную лавочку, торчавшую из земли неподалеку, и внимательно наблюдал происходившее у художников, посильно участвуя в этом: Благодатскому подумалось, что непременно должен он поцарапать член - жесткой молнией кожаных штанов, если будет продолжать так же безотрывно глядеть и неаккуратно мастурбировать.
"Вот ведь - сука!" - думал Благодатский и чувствовал, что вот-вот - кончит. Извлекал член, доводил до конца - рукой: сильно, в несколько толчков, выплевывал сперму: между ног Эльзы - под лавку, в кладбищенскую землю. Обессиленный, припадал к холодно-влажному телу готочки: упирался в зад опускающимся членом, укладывал ладонь - на ягодицу. Через некоторое время заглядывал под лавочку и видел там не сумевшие из-за густоты впитаться в землю - грязные комочки семени. Поворачивался к Джейкобу: вновь уснул, откинув голову на невысокую спинку лавочки. Забыл заправить в штаны смешно свесившийся в сторону обессилевший член: в неясном ночном свете видны были бледные следы выплеснутого им на свитер. "Ну вот, бля, и этот - развлекся…" - с неудовольствием думал Благодатский, понимая - что это крошечное неудовольствие не сумеет уменьшить ту волну радости, которая переливалась в его теле - начиная с ног и доходя до самой головы. Со счастливой улыбкой помогал Эльзе подняться и одеть джинсы и трусики. Смотрел в ее усталое, с приопущенными на глаза веками - лицо, целовал в щеку. Говорил:
- Маленькая, хорошая…
- Спать хочется, - отвечала готочка: сажала его рядом с собой на лавочку, обнимала и укладывала голову на плечо.
- Спи, - гладил ее по волосам Благодатский. - Спи, пока не очень холодно. Как под утро похолодает - пойдем гулять, а потом - домой…
- Домой… - тихо повторяла Эльза и засыпала.
Благодатский не хотел спать, но и бросить готочку - не мог. Сидел, трогал ее волосы. Думал обо всем, что было. Радовался - что все именно так, а не иначе: прощал про себя - пьяного Джейкоба. В конце концов и сам засыпал, обхватив рукой шею готочки и склонив голову к ее голове. Во сне - видел огромные ступени метрополитенного эскалатора, по которым карабкался куда-то вверх, один: задыхался и истекал потом, но продолжал: знал, что в конце ждет его что-то необыкновенное. Сознание этого придавало сил, открывало в груди новые дыхания, поддерживало силы: словно легкий ток скользил по костям, согревая и заставляя сокращаться мышцы - вновь и вновь. Когда проснулся - не смог вспомнить - добрался до верха, или же нет - помнил только невероятные ступени и ощущение близкой и все более близящейся победы.
Где-то за кладбищенским забором рождалось холодное сентябрьское утро: влажное и неяркое. Благодатский ежился от холода, смотрел по сторонам: на ближней лавочке уже не было гота. Эльза спала и тихо шевелила губами во сне: укладывал ее - горизонтально, вставал сам. Включал телефон, смотрел время: шесть с минутами. Думал: "Скоро пора домой, а ведь у этой - ключей нет. Пускай спит, пока спится, а потом - довезу ее до дома…" Стягивал с себя свитер, накрывал им готочку и отправлялся бродить по кладбищу, энергично двигал руками и ногами - чтобы согреться. Не понимал - как можно спать в такой холод. Осматривал места боевой славы: находил подсохшую зеленовато-коричневую лужицу накапавшей в пыль кладбищенской земли - крови Рыжего. Находил множество пустых бутылок. Старался побродить подольше - не выдерживал, замерзал. Возвращался к Эльзе, одевал свитер: после - будил ее, говорил:
- Вставай, домой пора…
Лицо готочки оказывалось сильно помятым после богатой событиями ночи: закуривала сигарету, поминутно зевала. Недовольно смотрела по сторонам, жаловалась на холод и головную боль и следовала к выходу за Благодатским. Складывалось впечатление, что она - ничего не помнила. Не хотел выяснять - так ли это, шел молча и курил. Узнавал - куда нужно отвезти готочку.
- Сама доеду, - неожиданно резко отвечала она.
- Как знаешь, - спокойно соглашался, садился вместе с ней в ранний трамвай, доезжал до метро.
Расходились на кольце - не прощаясь.
Благодатский и Неумержицкий занимались гимнастикой: отжимались, качали пресс. Подтягивались. Поднимали штангу.
- Да здравствуют физкультура и спорт, Благодатский! - ощупывал Неумержицкий перед зеркалом блестящие бисеринами пота бицепсы. - Мы с тобой, Благодатский, - сила!
- Ну уж - не преувеличивай, какая на хуй сила… - скромничал задыхавшийся после серии упражнений Благодатский. - Ты-то здоровый, а я - пока не очень. Надо работать… - вновь принимался отжиматься.
- Занимайся, занимайся… Для гота, при его образе жизни с прогулками по кладбищам и распитием спиртных напитков, спорт - это первое дело. Будешь потом гопников распугивать своей страшной рожей и железной мускулатурой. А еще этот здоровый, как его, друг твой - Леопардов. Он ведь тоже - гот?
- Гот, конечно. Нормальный пацан.
- Нормальный… Пьет только очень уж до хуя…
- Есть такое дело. Зато - музыкант, и: не то, что эти - которые под "ХИМ" косят. Леопардов - крутой…
- А чё он играет-то? - расспрашивал про приятеля Благодатского, который учился вместе с ними.