Натали перезвонила через два с половиной часа, рассыпаясь в извинениях, но не в объяснениях.
- Совсем забыла… Прости… Обычно со мной такого не бывает… Давай завтра увидимся…
Она сама выбрала ресторан под названием "Магнолия" на бульваре Беверли. Вывеска - буквы, высеченные плазменным резаком из алюминиевого листа, подсвеченные бледным неоном. Внутренняя отделка - полированный бетон, галогенные лампы, мебель двадцать первого века - мелькала на страницах всех глянцевых журналов Лос-Анджелеса. Охраняемый подъезд в Марина-дель-Рей и "Магнолия" стали первыми признаками того, что я попал не в свой круг. Демонстрация социального статуса и невидимость несовместимы.
* * *
На свидание Натали пришла в сером деловом костюме: юбка слишком короткая для деловых встреч, а вырез блейзера оставляет достаточный для полёта фантазии простор. Разговор не клеился: она публицист, а я вожу грузовик и не слишком прислушиваюсь к её словам. Вот уже в третий раз девушка поглядывала на часики от Картье - тоненький кружок из никеля.
- Ты заметил, сколько мест в ресторане?
Я выплюнул ледяной кубик обратно в стакан.
- Что?
- По-твоему, мы могли просто прийти сюда и занять столик? Сегодня же пятница!
- Извини, я не понял. Что-то не так? - Порой я настоящий тормоз и скрытого смысла фраз не улавливаю.
- Не так то, что ты мог бы забронировать столик. Целых полчаса пришлось ждать! Чёрт побери…
- Двадцать восемь минут, - уточнил я, хотя часы не носил, а потом не выдержал: - Да иди ты! - И залпом допил бурбон. - Вчера сама меня продинамила, а сегодня устраиваешь сцену из-за того, что я нарушил правила хорошего тона!
Уже выехав из дома, я пожалел, что не сделал пару дорожек: напряжение бы как рукой сняло.
- Что ты сказал? - не веря своим ушам, спросила Натали.
- Мы ждали двадцать восемь минут.
- А после того?
- Ты прекрасно меня слышала.
Девушка залепила мне пощёчину. Удар у неё поставлен: сильный, хлёсткий, размашистый, звук получился что надо.
Когда происходит нечто подобное, битком набитые по пятничным вечерам рестораны накрывает гробовая тишина. На ходу додумывая пикантные подробности, любопытные с нетерпением ждут продолжения: ударю я мерзавку или нет. Бить не буду: не мой стиль. Я прокручивал в голове недавнюю сцену, выявляя упущенное и оценивая сказанное, когда Натали снова меня ударила по той же щеке. С пылающим лицом и покрасневшими от злости глазами я вцепился ей в руку (шестой палец делает хватку мёртвой) и потащил на бульвар Беверли, к машине. На стоянке у находящейся неподалёку церкви девушка скинула одежду, прильнула ко мне всем телом и простонала: "Дёрни за волосы!" Я беззвучно смеялся, глядя через ветровое стекло на собор Святого Франциска.
* * *
Мы с Натали не скрывали различий между нами, во время коктейль-приёмов (отмечаемых на работе дней рождения, повышений, подписаний выгодных контрактов) с интересом наблюдая, как молчаливые выводы и заключения за доли секунды созревают и застывают в чужих глазах. Знакомясь, я подавал левую руку, зажимал нового друга в шестипалые тиски и смотрел, как он тонет в море недоумения, вместо того чтобы опустить глаза и увидеть причину. Зачастую даже затягивал бессмысленный обмен любезностями ради того, чтобы увидеть, как сползает натужная улыбка, и услышать столь же фальшивую отговорку: "Дуглас пришёл, пойду поздороваюсь" или "Это наш новый клиент, прошу меня извинить".
Натали считала себя гораздо умнее меня, водителя грузовичка для доставки заказов, который не в состоянии найти работу получше. Она не знала, что работа меня устраивает из-за возможности носить униформу, в которой я неотличим от сотен других курьеров, и тратить на деловое общение не больше пяти минут в день. Она не знала, что меня устраивает зарплата чеками и медицинская страховка, позволяющие сохранять стабильность и анонимность.
На дне рождения одного из коллег Натали представила меня: "Пол, водитель грузовика". "А я думал, ты механик!" - ляпнул кто-то. Всё ясно: я у неё далеко не первый. "Нам нужен кладовщик, если хочешь - милости просим", - предложил именинник, и его дружки покатились от хохота. Лет пятнадцать назад я придумал бы кучу способов отомстить, да жизнь кое-чему научила. Взглянув на красавицу Натали в топике и короткой джинсовой юбке, выставляющих напоказ подтянутый живот и мускулистые ноги, я заставил себя промолчать.
Машинально отмечая обручальные кольца, шрамы и акценты, во время рукопожатий я нащупывал мозоли, на глаз оценивал стоимость обуви и часов, угадывал вес и возраст, составляя уравнения характеров, которые научился решать ещё ребёнком. К чему стремится человек? Чем довольствуется? Чем компенсирует неудачи?
Приходилось строить из себя вежливого, обаятельного и безобидного. Я слушал, кивал, улыбался, нерешительно опускал глаза, копировал позы и движения, повторял любимые обороты собеседника. Друзьям Натали нравилось всё напыщенно-высокомерное вроде "Вот именно" или "Понимаешь, о чём я?".
Понимал не всегда, зато своевременно произносил что-нибудь округлое, замысловатое, стимулирующее дальнейшее словоизвержение:
"Где же я про это читал?"
"Один парень уже рассказывал, вот только имя вылетело из головы…"
Поднимаю затравленные глаза к потолку, и очередной умник услужливо приходит на помощь:
"Точно, статья была в пятничном выпуске "Уоллстрит джорнэл"".
"Ты имеешь в виду Майка? Он один из наших фрилансеров".
И так далее, и тому подобное.
Пепел с чужих сигарет не стряхивал, комплиментов не делал, зато внимательно слушал, пил и ел то же, что они, жевал, когда они жевали, кивал, когда они кивали. Друзья Натали меня обожали, она сама потом призналась.
В тот вечер я отделал её прямо на балконе. Одежду снимать не стал: просто спустил до колен трусики, схватил левой рукой за волосы и начал ритмичные, в такт её стонам движения.
Со временем мы почти перестали ссориться. Ходили по клубам, посещали корпоративные вечеринки, занимались сексом, точнее, его садомазохистской разновидностью с пощёчинами, вырыванием волос и раздиранием псевдострогих с сексуальным подтекстом костюмов от Донны Каран. Лифчик я перерезал осколком зеркала, ластовицу колготок продирал тонким каблуком-шпилькой. Одно движение - и трусики слетают. Ничего сложного (вообще-то я правша, но левая рука намного сильнее): оттягиваешь шов на левом бедре, слегка перекручиваешь (вправо-влево не тянуть, лучше на себя) и делаешь сильный резкий рывок. Получается как удар в боксе, только наоборот, и правый шов трусиков лопается, словно протёртый шнурок.
Натали срывала мои фенечки, оставляя на шее красные пятна, раздирала рубашки и царапала грудь. Все сломанное и порванное возмещалось в тройном размере. Обсидианово-чёрные пиджаки от Армани на четырёх пуговицах, "Роллексы", похожие на глубиномер, стоящие больше, чем я зарабатывал за четыре с половиной месяца.
Мы на полу: я в грубых ботинках, джинсы спущены до колен, на Натали - ничего, кроме чулок и туфель на высоком каблуке. Черепаховый гребень утонул в водопаде растрепавшихся волос, бюстгальтер, разодранная юбка и трусики валяются где попало. "Подожди, у меня кое-что для тебя есть". Девушка исчезает в спальне, а я как раз успеваю сделать семисантиметровую дорожку. "Вот примерь! Нравится?" Потом мы идём ужинать. И так четыре раза в неделю с календарной точностью.
Секс без садомазохистского адреналина что антистрессовая таблетка по утрам, мы с Натали на такое не согласны. Нам подавай будоражащие кровь инъекции, снова и снова, и чтобы кайф не уменьшался. У нас всё на экстриме: шрам за шрам, царапина за царапину.