* * *
- Дэниел, вы учились в колледже?
- Угу, отсидел два курса в профессиональном. Не понравилось.
- А как насчёт средней школы?
- Тут всё в порядке, в 1978 году окончил.
На самом деле в средней школе я отучился два класса, проводя больше времени в тюрьме, чем на уроках. Только в каникулы между десятым и одиннадцатым классами меня арестовывали дважды. За те два года я устроил восемь драк; три из них остановил учитель физкультуры, по ходатайству которого меня отстранили от занятий. Родители до последнего момента ничего не знали. Я ставил их подписи на школьных документах, мелким маминым почерком написал извинительное письмо в дополнение к тому гневному, что отослал по почте, и вместо папы завизировал предупреждение об исключении. До него не дошло: я предстал перед судом по делам несовершеннолетних.
- Какие оценки получали? - интересуется Карлайл.
- В основном средние, только по ИЗО плохие. - Пока есть возможность, нужно подготовить благоприятную почву. - Мы все четыре года должны были брать хотя бы по семестру ИЗО.
- Похоже, ИЗО вам не нравилось?
Даже если хотите стать новым Пикассо или Гогеном, с таким парнем, как Карлайл, об этом лучше на время забыть. Пусть хоть вся квартира у него завешана гринписовскими постерами с китами и завалена хипповой керамикой - язык разумнее держать за зубами. Стоит упомянуть искусство или что-нибудь творческое, эксперт тут же проведёт тест Люшера и на каждый ответ найдёт по сто новых вопросов, которые подгонят вас к предрешённому диагнозу. Стоит расслабиться, и какой-нибудь тайно ненавидящий мать интерн за шкирку подтащит к маниакально-депрессивно-шизофреничной социопатии, только чтобы доказать, что не зря просидел столько лет в университете.
Творчество либо положительно, либо отрицательно, золотой середины, пригодной для психиатрической экспертизы, не существует по определению. А если экспертиза проводится по запросу больницы, стоит три раза подумать, прежде чем упоминать о любви к прекрасному. Лучше так: искусство вы ненавидите, творческого потенциала не имеете. Живёте обычной жизнью: прогулки, пляж, друзья, походы, по выходным поездки к родителям и серфинг. Если эксперт усмотрит связь между искусством и депрессией, гневом или суицидальной наклонностью, творить придётся в обшитой матрасами палате в компании одетых в смирительные рубашки соседей.
- Просто не очень получалось, - оправдываюсь я. - Помню, вместо ИЗО хотел записаться на черчение. Однако свободных мест не оказалось, и пришлось целый семестр рисовать вазы с фруктами. Выходило ужасно, преподаватель из чистого сочувствия поставил зачёт. Он ведь знал, что я старался.
Ложь, пусть и не полная, рисовать я умею. У меня твёрдая рука и хороший глаз, но нет никакого желания писать кровавый закат или вазы с фруктами, вкладывая в них особый смысл.
- А какие предметы нравились?
Вообще-то большинство математиков - однолюбы.
- История, биология.
Ложь! Ложь!
- Средний балл помните?
- Три с лишним.
Ложь: ноль целых восемь десятых.
- А кроме ИЗО, что из программы вызывало трудности?
- Английский, литература - всё гуманитарное. Особенно грамматика. Слишком много исключений из правил.
- Помимо учёбы чем-нибудь увлекались?
За пять долларов я подписывал ведомости и предупреждения об отчислении, продавал краденые пластинки и трубки, изготавливал ученические права для тех, кто завалил экзамен по вождению. Подделывал подписи на разрешениях на работу, табельные карточки для разносчиков пиццы, делал студентам математику, сдирая дополнительно за имитацию почерка, и ещё дороже, если приходилось объяснять.
- Играл в баскетбол в приходской команде, а так в основном работал после уроков. Папа хотел, чтобы я копил на колледж.
- Значит, внеклассной работой не занимались?
- Нет.
- А конфликтов с учителями не было?
- Нет. Я пытался попасть в команду по лёгкой атлетике, но до испытаний меня не допустили.
- Почему?
- Потому что временно отстранили от занятий после того, как нас с приятелем застукали на стоянке: мы траву курили.
Родители принимают это близко к сердцу, но такие, как Карлайл, знают, что в подростковом возрасте нормально, а что нет. У курения травы имеется положительная сторона: оно указывает, что я был общительным и хорошо ладил со сверстниками. Одиночка - значит социопат Лучше рассказывать, что занимался спортом, желательно командным. Парня моей комплекции в серьёзный бейсбол или баскетбол не взяли бы, а лёгкая атлетика вполне сгодится. Раз был отстранен от испытаний, значит, рвался в команду, в спорт, а проверить это Карлайл не сможет. Детский баскетбол, лёгкая атлетика, желание попасть в команду - беспроигрышная комбинация.
В жёлтом блокноте читаю "марихуана": подчёркиванием эксперт обозначает темы, к которым хочет вернуться, когда я немного расслаблюсь.
- Вы на самом деле курили марихуану или просто стояли с компанией?
- Нет, я проиграл пари и как раз затягивался косячком, когда на стоянку приехал директор.
- Ясно, из-за травы вам не позволили заниматься лёгкой атлетикой… Как отреагировали родители?
- Отправили меня к наркологу. Такой козёл был! - Изо всех сил изображаю постпубертальное презрение. Всё правильно: ещё один представитель власти, навязанный родителями. Если скажу, что он мне нравился и мы поладили, Карлайл решит, что я вру.
- Почему козёл?
- Не знаю, просто козёл.
- Это был школьный нарколог?
- Нет, знакомый родителей, по фамилии то ли Зайгельман, толи как-то иначе… - Школьный нарколог зафиксировал бы мой визит, а я в той школе никогда не учился. Анонимность анонимностью, но при желании доступ к закрытым файлам эксперт получит. Лучше сказать, что фамилия специалиста вылетела из головы. Ничего странного: столько времени прошло, да и вспоминать не хочется.
- В каком классе это произошло?
- В десятом.
Карлайл пытается выяснить, не совпали ли мои подростковые проблемы со смертью моих псевдородителей, а я иду по тоненькому мостику между обычными юношескими проблемами и полным их отсутствием. Этот мостик - выжимка из статистических данных о белых подростках из среднего класса и их взаимоотношениях с наркотиками, полицией, учёбой и обществом. Приходится бабочкой порхать между будущим студентом Йельского университета и будущим уголовником и наркоманом.
- Кроме случая с марихуаной, других проблем с администрацией не было?
- Ну, пару раз за прогулы после уроков оставляли. А так больше ничего.
Глава 6
Моим первым словом был "свет", точнее - "ет"; сказал я его в пять лет, а ходить начал в два с лишним. Зато задолго до "ета" умел рисовать на бумажных пакетах, салфетках, обёртках так, что карандаши летели с бешеной скоростью.
Срисовывать я полюбил в семь, когда впервые остался на второй год. Мама подарила наполовину решённый сборник головоломок, который купила на распродаже. Больше всего понравились лабиринты; прорешав всю книжку, я начал строить собственные. Забросив лабиринты, копировал всевозможные узоры, чем сложнее, тем лучше, получая не меньше удовольствия, чем другие дети от просмотра мультиков или игры в ковбоев. Высунув язык, срисовывал выцветшие, забрызганные жиром лилии и завитушки с обоев на кухне и витиеватые разводы с наших с Шелли свидетельств о рождении. Все документы хранились в старой Библии, которую никто никогда не читал.
В школе дела шли неважно. На конфискованном у меня листочке с итоговым диктантом было невозможно разобрать слова: сложный лабиринт с как минимум ста пересечениями на квадратный сантиметр покрывал всю его поверхность. Во время утренней перемены меня вызвали к школьному психологу. Просмотрев мои работы, улыбающаяся женщина задала целое море вопросов и велела сделать несколько упражнений. Я рисовал восьмёрку сначала правой рукой, потом левой, закрыв сначала один глаз, потом другой. Ни правой рукой, ни левой ничего хорошего не получалось. Стоило закрыть глаза - рука переставала слушаться. В лучшем случае удавались неловкие судорожные толчки от предплечья, и по бумаге расползалась безвольная чернильная слюна. Открыв оба глаза, я без труда бы мог скопировать долларовую купюру, и это при помощи одной только ручки и блокнота. Несколько раз пробовал - получалось отлично. Но улыбающаяся женщина не дала шанса продемонстрировать своё умение. В конечном счёте меня перевели в школу коррекции, где вскоре начались головные боли.
Став постарше, я называл их черепобойками, после того как однажды папа сказал: "Мальчишка целую ночь выл. Господь Бог от такой боли давно бы черепушку себе разбил!" Случилось всё на свободном уроке, во время которого следовало делать домашнее задание. Как всегда один - другие дети меня пугали, - я увлечённо срисовывал узор на ковре, когда голова будто вспыхнула. Что-то подобное происходит, когда прыгаешь в воду солдатиком: обед по пищеводу двигается к носу, давит на глаза, из которых вот-вот хлынет кровь, и тысяча острых ногтей выцарапывает мозги.
Учителя подумали, что у меня припадок. Засунули в рот обёрнутую марлей ложку - на вид как собачья игрушка для разработки челюстей, - а потом кто-то сильный стал держать руки и ноги, ожидая, что я перестану брыкаться. Никто не понимал, как больно царапают невидимые ногти. Среди жгучего ада я неожиданно почувствовал, как ковёр щекочет голую попу: с меня стянули штанишки и укололи холодным осиным жалом. Руки, ноги и горло будто бетоном налились. В полном сознании, парализованный ниже плеч семилетний мальчишка, я чувствовал, как дрожжевой лепёшкой распухает мой язык. Пусть не сразу, но я понял: эти люди имеют надо мной абсолютную власть. Даже в тюрьмах условия гуманнее!